Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы - Нейл Страусс

За день до того, как я начал отбывать свой приговор, Бэс и я переехали в дом за 1,5 миллиона долларов в Нортридже с нашей дочерью Элизабет, которой было два с половиной года. В течение первой недели Бэс навещала меня в тюрьме каждый день. Затем она вдруг перестала приходить. На самом деле меня это не сильно обеспокоило: я не любил её, и наши отношения давно катились по наклонной.

Через девятнадцать дней начальник тюрьмы освободил меня за хорошее поведение. Так как я никак не мог связаться с Бэс, я попросил моего приятеля забрать меня от ворот тюрьмы. Мы добрались до Нортриджа, но я не мог вспомнить, где находится наш дом. После часа поиска мы, наконец, наткнулись на него. Я подошёл к двери и позвонил в звонок. Дома никого не было. Я обошёл вокруг и заглянул в окна, но все занавески были опущены. Возможно, мы ошиблись домом.

Я обошёл дом сзади и убедился, что бассейн и двор были мне знакомы. Поэтому я решил проникнуть внутрь. Там была стеклянная дверь, я разбил одно из стекол около ручки, просунул руку и открыл дверь, молясь, чтобы тут же не оказаться снова в тюрьме за взлом и проникновение в чужое жилище. Я вошёл внутрь и осмотрелся. Это был мой дом, но что-то было не так: вся мебель исчезла. Бэс забрала всё, даже формочки для льда из морозильника. Всё, что она оставила, были мой «Rolex» и мой «Camaro Z28». Единственная проблема состояла в том, что она прихватила с собой ключи от него.

Я позвонил родителям Бэс, её бабушке и дедушке и её друзьям, и все они утверждали, что не получали от неё никаких известий. Меня не интересовал разговор с нею: мне всего лишь были нужны развод, ключи от моей тачки и какая-нибудь возможность поддерживать связь с моей дочерью. Я не видел Бэс почти десять лет к тому моменту, когда она появилась на концерте во Флориде  со своим мужем и новыми детьми, которых она вела за руку. Наша дочь Элизабет, со временем, переехала в Нэшвилл, чтобы попробовать стать кантри-певицей.

Что касается меня, после года принудительной трезвости, тюрьмы, психотерапии и раскаяния, пришло время со всей ответственностью немного позабавиться. Я привёз в дом нескольких приятелей и, вместо того, чтобы купить мебель, мы соорудили яму с грязью для женской борьбы рядом с бассейном. Я пригласил всех наркодилеров, которых я знал, чтобы они зависали в моём доме, потому что везде, где были наркотики, были девочки. На одну из моих вечеринок зашла кучка парней в костюмах, которых я не знал. Когда они уходили, один из них вручил мне кусок кокаина размером, наверное, с мяч для гольфа, приложил руку к своей шляпе и сказал, словно он был Крестным отцом или кем-то в этом роде, “Спасибо за ваше гостеприимство”. После этого он стал бывать в моем доме каждую ночь. Его звали Уити, торговец наркотиками, который, наверное, съедал больше кокса, чем продавал. Гость дома, который никогда не уходил. Он провёл какое-то время в Нью-Мексико и довольно скоро начал приводить своих тамошних приятелей, особенно, бандитски выглядящего, добродушного, давно не мывшегося мужика по имени Рэнди Кастэлло. Одни ночи заканчивались большим количеством девочек в нижнем белье и Уити, Рэнди и другими избранными друзьями в плавках; в другие ночи я привозил дюжину девочек из «Tropicana», чтобы они боролись голыми для меня и моих приятелей. Я ужасно хотел забыть о прошлом годе, перестать быть Винсом Нейлом и стать кем-нибудь ещё, например, Хью Хефнером[44].

Глава 10. Томми

«Воспоминание о глупой выходке заканчивается оценкой перемен в характерах и темпераменте наших героев, пока они продолжают свои доблестные искания»

Никки, наш охранник Фрэд Сондерс и я два дня бухали, нюхали кокс и “собирали грибы”[45]. Мы были где-то в Техасе. Окно было открыто, и ветер колыхал занавески в комнате. Вдруг до нас донёсся звук. Чугачухчухчух...Чугачухчухчух... Прикинь, чувак, мимо проходил поезд. Никки посмотрел на меня. Я посмотрел на Никки. Нам даже не нужно было ничего говорить: мы находились в том фантастическом состоянии, когда наши мозги работали в полной синхронности.

“Бежим”, сказали мы друг другу, но не вслух, а телепатически.

Фрэд тоже прочёл наши мысли и заорал, “Нет, нет, нет!” Но мы уже выскочили, оставив его стоять в облаке пыли. Мы промчались через прихожую в лифт, изо всех сил стараясь поволновать Фрэда, потому что он никогда бы не допустил этого. Мы рванули через вестибюль, а затем через длинную, наманикюренную лужайку перед отелем. Мы бежали так быстро, как только могли, пока не почувствовали, что наши легкие вот-вот взорвутся. Фрэд бежал в паре сотен ярдов позади нас, вопя, “Нет, вы, засранцы! Нет!”

Но мы продолжали бежать, пока не увидели впереди поезд, с пыхтением удалявшийся от нас по рельсам, быстрый, как сука. Я сделал рывок и поравнялся с ним.

“Давай, Никки! Давай!” вопил я. Он задыхаясь, всё ещё бежал сзади.

Я схватился за маленькую металлическую ручку позади одного из вагонов, и поезд, дёрнув, оторвал меня от земли. Я поставил ноги на ступеньку в днище вагона и вскарабкался на неё.

Никки почти догнал. “Давай, чувак. Поднажми!” кричал я. Он нырком уцепился руками за ступеньку, на которой я стоял. Теперь поезд тащил его по земле, его тело извивалось, а ноги волочились по грязи. Я схватил его за руку и вытянул наверх.

“О, Боже, чувак! Это — лучшее, что может быть!” проорали мы оба телепатически. “Мы в самый раз успели на наш первый долбаный поезд!”

Но затем, когда мы увидели Фрэда и гостиницу, исчезавших вдалеке, волнение постепенно начало охватывать нас. Мы не имели понятия, где, чёрт возьми, мы находимся, куда мы едем, и у нас не было с собой никаких денег. Поезд набирал скорость, пыхтя и двигаясь всё быстрее и быстрее. Мы испуганно посмотрели друг на друга. Нам придётся слезать отсюда. Поезд, казалось, не имел ни малейшего намерения останавливаться в ближайшее время. Мы не могли себе этого позволить: на следующий день было намечено шоу.

“Ладно. Давай. Раз, два, три”, подумал каждый из нас. И на “три” мы оба спрыгнули на землю, кувыркаясь по камням, оставлявшим ушибы, рубцы и ссадины по всему телу. Мы побрели по рельсам домой и добрались, наконец, до отеля, когда солнце уже взошло.

До тура «Theatre of Pain» мы никогда бы его не отпустили. Мы позволили бы этому поезду, если бы он мог, увезти нас на край Света. Мы никогда не задумывались о чем-либо прежде, чем сделать это. Мы думали об этом только когда: (A) было уже слишком поздно или (Б) кто-то уже пострадал.

Но после несчастного случая с Винсом всё уже было не так, как раньше. Что-то изменилось. Конечно, мы всё ещё веселились, сходили с ума, напивались вдрызг и совали свои члены куда попало. Но это не было, как прежде: вечеринки вели к зависимости, зависимость вела к паранойе, а паранойя вела ко всяким идиотским ошибкам с чудовищными последствиями. Даже траханье не было прежним: траханье вело к браку, брак вёл к разводу, развод вёл к алиментам, алименты вели к нищете. Всё изменилось после несчастного случая: мы осознали свою собственную смертность — и как люди, и как группа.