Питер - Шимун Врочек

— Идиотизм заразен, — сказали из темноты. Голос был Уберфюрера. — Я вон тоже хотел прогуляться… Прогулялся, блин.

— Привет, Убер, — сказал Иван. — Кузнецов с тобой?

Пауза. Шебуршение в темноте.

— Не, — сказал Убер наконец. — У меня одноместный номер. Может, с вами?

— Кузнецов! — позвал Иван без особой надежды. Никто не отозвался. Убили его, что ли? Эх, Миша, Миша. Лучше бы ты остался в Новой Венеции, в долгах, с разбитой спиной, но живой… — Куз-не-цов!

Бесполезно.

— Где мы вообще? — спросил Иван. — Что это за станция, Проф?

— Судя по тому, что я слышал от нашего тюремщика, это Проспект Просвещения, — сказал Водяник. — Просвет в просторечии. Здесь живут слепые… вы понимаете, целая колония незрячих… Впрочем, думаю, вы понимаете. Вам тоже встретился караван с поводырем? Мне вот встретился.

— А что им от нас надо? — допытывался Иван. — Зачем им мы?

Но профессор не успел ответить.

— Моя голова… ох… что… что случилось? — голос молодой и испуганный. — Почему я ничего не вижу?!

А вот и Миша.

— Здравствуйте, Михаил, — серьёзно произнес голос профессора. — Не скажу, что очень рад вас здесь встретить, но…

— Профессор? Вы? Почему я вас не вижу?! Что с моими глазами?

— Спокойно, — велел Иван. — Здесь просто темно. С твоими глазами всё в порядке, Миша.

— Точно, слава богу, — сказал невидимый Кузнецов. — Вот сейчас я вижу людей в белых одеждах…

— Что-о?

Иван повернул голову вправо и зажмурился. Блин. С непривычки даже слабый свет резал глаза, как ножом. Слезы покатились по лицу. Уберфюрер сдержанно выругался.

Какое удовольствие снова видеть!

Ни с чем не сравнимый кайф. Иван вдохнул. Словно даже воздуха больше стало.

«Включите свет, дышать темно и воздуха не видно». Детская поговорка.

Во главе процессии слепцов, идущей вдоль ряда железных клеток, вроде той, в которой сидел Иван, был тот самый поводырь с Венеции — высокий, костистый, с осунувшимся, вытянутым лицом. Длинная жидкая бородка.

Вместо глаз у него — воспаленные, неровно заросшие впадины. Перекрученное розовое мясо.

— Думаю, на этот вопрос могу ответить я, — сказал поводырь. В руке он держал свечу, воск капал на морщинистую кожу запястья. — Видите эту свечу? Посмотрите внимательно — потому что это последний свет, что вы увидите в своей жизни.

— Почему так? — удивился профессор. Он сидел в клетке по правую руку от Ивана. В тусклом свете диггер видел его заросшее бородой лицо, вдавленное в решетку, словно Проф мечтал быть поближе к свету. А ведь он сидит здесь подольше меня, понял Иван. Ничего себе.

— Именно так, — ответил слепой.

— И никаких вариантов? — Водяник не сдавался. — Какой-нибудь договор кровью или ещё что?

— Ну, — поводырь вдруг усмехнулся. — Если вы спрашиваете…

Братья за его спиной молча ждали. Тусклый свет позволял видеть только часть клеток, уходящих за спину слепого. Сколько их тут? В одной из клеток Иван заметил примостившийся на полу скелет. Привет, приятель.

— И так тоже бывает, — сказал слепой, словно почувствовав его взгляд. — Видите ли в чем дело, уважаемые… хмм… гости. Выбор у вас невелик. Или вы становитесь одними из нас или… скажем так, не становитесь. Совсем. Как он, — слепой кивнул на клетку со скелетом. Безошибочно, словно мог его видеть.

— Одним из вас? — клетка Уберфюрера была напротив Ивановой. Скинхед стоял, положив кисти на перекладину решетки. — Христианином, что ли, брат? Так я запросто, только открой дверь. Вера во мне крепка как никогда.

— Не ерничай, — сказал слепой. — Впрочем, если ты готов, брат…

— Готов, не сомневайся, брат, — Убер облизнул губы. Нетерпение в нём нарастало. Иван видел, как блестят глаза скинхеда. — Открывай, брат.

— … если ты готов, я велю брату Симеону… — один из белых братьев кивнул. Здоровый, с плоским, как тарелка, лицом. Висок у него был обожжен. — … велю приготовить железные прутья… Или ты предпочитаешь кислоту? Позволь дать тебе совет, брат — химический ожог болит дольше, а зарастает хуже. Так что на твоем месте я бы выбрал раскаленное железо.

Уберфюрер стиснул челюсти. Начало казаться, что кожа на скулах у него лопнет.

— Так что позволь мне, брат мой, подождать, пока твоя вера станет крепче, — заметил поводырь. — Скажем, пару дней.

— Ну ты и урод, — сказал Убер.

— То есть, другого выбора у нас нет? — уточнил профессор. — Только смерть или ослепление?

— К сожалению, — сказал поводырь. — Вы готовы? Сейчас свеча погаснет. Считаю до пяти. Раз, два…

Иван смотрел на колеблющееся пламя, вбирал его в себя.

— …три…

Вокруг всё исчезло, кроме этого маленького язычка пламени.

…Танины руки обнимают его сзади за шею. Иван чувствует их тепло и одновременно прохладу. Когда у него не было сил, достаточно было приложить Танину ладонь ко лбу — и силы появлялись. Так и сейчас. Лоб горит. Иван берет её ладонь и прикладывает к своему лбу. Прохлада от её пальцев заставляет мрак отступить. Всё будет хорошо. Всё будет…

— Когда ты вернешься? — говорит Таня. Её дыхание щекочет ему волосы за ухом. Она нагибается и заглядывает Ивану в лицо — сбоку.

— Скоро, — говорит Иван. — Совсем скоро…

Пламя свечи трепетало — здесь был лёгкий сквозняк.

— … два. Стоп, — поводырь задрал голову, его острая борода смотрела на Ивана. — Игнат, брат мой, подойди.

Шаркающей походкой подошел один из слепых — низкорослый, очень пожилой, лысоватый. С испуганным мелким лицом.

— Это брат Игнат. Ваш смотритель. Если что-то понадобиться, обращайтесь к нему. Если у вас появятся вопросы о нашей вере, думаю, брат Игнат с удовольствием на них ответит. Верно, брат?

Смотритель равно тюремщик, перевёл Иван мысленно. Ага.

— Да, — сказал Игнат. — Один «щелчок». И я уже ответил.

Профессор вдруг выпрямился, зашевелился, хотел что-то сказать, но передумал. Закрыл рот.

— Спасибо, брат Игнат. И… один… ффу-у, — поводырь задул свечу. Иван сморщился. Перед глазами плыл призрачный отпечаток язычка пламени… скоро и он исчезнет…

— Нет! — крикнул Кузнецов. — Пожалуйста, оставьте свет! Пожалуйста!

— Думайте, — велел в темноте поводырь. — У вас десять кормежек на раздумье. А они бывают два раза в сутки. Игнат, засекай время. Через десять кормежек я приду, и вы сообщите братьям своё решение.

Когда шаги в темноте удалились, Иван сел на пол. Не верилось, что так бывает. Он выжил, когда в него стреляли в упор, а тут…

Выживу и тут, упрямо подумал Иван. Мне надо домой.

— Вот это да! — Уберфюрер вдруг начал смеяться. — Ученье свет, а неучёных — тьма. Ещё бы не понимать. Они нам таких ввалили, эти незрячие, даже вспомнить страшно. Не, ну это же надо?! — смех вдруг перешёл в откровенный хохот, словно скинхед сбрасывал нервное напряжение и не мог остановиться.

Чёрт. Иван прислонился лбом к железной решетке, металл холодил кожу.

Я бы тоже посмеялся, подумал он. Но такое ощущение, что кто-то не хочет, чтобы я добрался до дома.

Да ну, ерунда. Так и чокнуться недолго. Лучше заняться делом.

Иван встал и начал разминать суставы. Когда придёт время, он будет готов.

Прошло время. Опять неизвестно сколько часов. Но вдруг в темноте раздались шаги — шаркающие, усталые. Звук катящейся тележки. Иван прислонился к решетке — неужели и здесь слепые их обхитрят?

Звон металла. В проём внизу очень ловко всунули что-то металлическое… и ещё одно. Иван протянул руку, нащупал круглый гладкий бок. Так и есть. Миска. А рядом — круглое поменьше. Кружка, запотевшая, прохладная. Бульк! Вода.

— Что это? — спросил он, хотя уже понял.

— Ваш завтрак, — буркнул невидимый тюремщик. — Ешьте.

Шаги и скрип колес тележки удалились куда-то вправо. Иван мысленно прикинул расстояние. Метров двадцать, наверное. А потом поворот… направо, кажется. Мы в старом бомбаре? Может быть.

Ладно, пора завтракать. Чем у них кормят, интересно?

В тарелке оказалось нечто склизкое и шевелящееся. Иван от неожиданности едва не выронил миску. Отдёрнул руку.

— Блин! — Уберфюрер выругался в темноте. Зазвенела миска.

— Что это? — спросил Иван.

— Виноградные улитки, думаю, — раздался в темноте спокойный голос Водяника. Профессор, в отличие от спутников, воспринимал своё пленение как своеобразный психологический эксперимент. — Любопытно. Зря воротите нос, молодые люди. Это прекрасный источник белка, между прочим. Улитки очень неприхотливы. Если достаточно тепло, то они могут размножаться и плодиться, как… скажем, как улитки. Ха-ха. А ну-ка, попробуем, — загремела тарелка, в темноте раздался чмоканье, потом звук жевания. — Неплохо, — сказал Водяник с набитым ртом. — Конечно, не хватает лимона, но всё же… всё же.