Меч на ладонях - Андрей Муравьев

Размахивая рогом, он зашел на помост напротив императрицы.

Лоб воеводы напрягся, а борода встопорщилась. Он подбирал слова для следующей здравицы. В момент, когда на челе, перетружденном мыслями, появилось озарение, а уста сотника начали открываться для продолжения здравицы, коварные ноги нанесли их обладателю непоправимый удар. Они подогнулись. Говоря простым языком, грузный сотник киевского князя и посол при дворе германского императора спьяну навернулся с помоста. Шум был такой, будто сотню мешков с неизвестной еще здесь картошкой скинули с высоты в несколько метров. В то время как слуги подымали перестаравшегося в проявлении чувств Кондрата Будимировича, Адельгейда с трудом сдерживала смех.

Когда сконфуженный сотник отряхнулся и принял более-менее прямое положение, дочь Всеволода Старого встала, взяла со стола перед собой сосуд с вином и собственноручно поднесла его воеводе:

– Негоже, Кондрат Будимирович, после такой здравицы кубок не поднять.

Тот радостно осклабился, разухабисто схватился за тонкую ножку серебряного фужера, лихо опрокинул в глотку его содержимое, поднял высоко и перевернул вверх дном, чтобы показать, что ни грамма не пропало.

А затем рухнул прямо на еще не отошедших от него слуг.

Императрица, потом император, а затем и весь зал захохотали. Пир, несмотря на ужесточившийся перед Пасхой пост, становился нескучным.

Косте так и не удалось толком поговорить с Иолантой.

На все его попытки заговорить баронесса, помня утренний разговор с госпожой, только встряхивала выбившимися из-под чепца локонами и отворачивала голову. Что ей какой-то там купчишка, возомнивший себя миннезингером? Разве что кубок поднести да мелодию на хитарьере наиграть. Ее интерес должен быть на той стороне помоста, где собрались славные рыцари германского государства, маркграфы и бароны.

А сама помимо воли нет-нет да и поглядывала через плечо на суетящегося у стола Костю.

Ишь ты, он и повыше этих всадников, да и в плечах пошире. Был бы рыцарем хотя бы… Ведь, если присмотреться, благородные всадники все бородами заросли и пузатые, а как встанут на ноги, тому же жонглеру полоцкому только до плеча, а то и до груди достают. Не то что этот.

Иоланта оборвала свои мысли. Так до разных гадостей додуматься можно. Ну и что, что рост и плечи широкие, да улыбка белая, да руки мягкие, такие сильные… Иоланта разулыбалась, пока ее в бок не толкнула заметившая это императрица. Баронесса де Ги поперхнулась. Ну и что, что рост высокий. Вот у Ганса Дебила, которого они за жонглером с утра посылали, рост и плечи и повыше, и пошире, а толку? Дебил, одним словом. Полочанин, правда, еще и на хитарьере… Иоланта на этот раз уже сама одернула себя. Оказывается, она только об одном и думать может. Как деревенская простушка какая. Те тоже только о своих «бычках» могут говорить. Фу-у-у! Баронесса она или нет? Ну-ка напрягись.

Иоланта повернула голову к столу, за которым собрались маркграфы и бароны. Вот, например, барон де Жиро – статен, именит. Немного полноват в свои тридцать, но зато какая воинская слава! Борода в жиру топорщится? Так это признак мужской силы. Волосы длинные, засаленные? Так то говорит о неукротимости. Кого хочешь спроси, любой подтвердит! Правда, в бороде кусочки чеснока застряли от завтрака, да и зубы в боях барон подрастерял, но зато как лихо кубок за кубком пьет… Да-а-а… С таким пузом и немудрено. Иоланта поправила себя: не с пузом, а с таким могучим телом. Вот так правильней. И сидит недалеко от императора. И не женат, вдовец. Правда, о смерти жены какие-то слухи нехорошие.

Иоланта вздохнула – не получалось. Этот жонглер как-то привлекательнее казался.

Ладно.

Вот сидит баронет фон Ришвиц. Молодой, телом статен. Пониже жонглера полоцкого, но все равно – высок. В битве при Шауве ему гупиллоном[105] лицо задели, так его нос картошкой сейчас на раздвоенный клюв похож. Грозен очень! Лицо красное, обветренное. Борода подстрижена по моде последней – следит за собой баронет. Ему еще искать невесту. Плащ бархатный весь в золотых фениксах, пояс золотой и к нему перевязь, тоже золотом шитая. Не знала бы, что рыцарь, за ремесленника можно принять. Те тоже на выход какой разве что не в перья страусиные наряжаются. Недостоин христианина такой расфуфыренный вид…

Иоланта снова вздохнула. Не получается выбрать принца мечты. Все мысли на этого проклятого жонглера, купчишку из земель гардарикских скатываются.

«Ну и ладно. Тогда вообще о женихах возможных думать не буду», – решила твердо баронесса де Ги и повернулась к стоявшему у стола Малышеву.

– Подай-ка ты мне вина, но только французского, а не итальянского, – с невозмутимым лицом заявила она Косте. Вино на столе было лишь итальянское, значит, за французским ему в подвал к виночерпию идти надо. А там, с глаз долой – из сердца вон. Иоланта улыбнулась, когда спина жонглера исчезла в лабиринте коридоров. Вот так вот правильно.

Захар проснулся поздно – солнце уже встало, и за окном вовсю заливались в замковом саду птахи. Но все равно получилось раньше всех в комнате. Вчера постный пир продолжался за полночь, так что остальные еще добрый час спать будут.

Сибиряк усмехнулся, глядя, как ворочается во сне фотограф. Вот ведь неплохой парень, а подфартило так втюриться. Да в кого, в баронессу местную. А здесь баронесса это даже главнее, чем дочка графа там, в России. Захар поправил себя – не графа, конечно, а, например, председателя облисполкома. Видел таких промысловик. Они все в кринолинах, рюшечки там, бархат. Когда один раз на праздник их учебку в клуб отпускали, то эти фифы стояли поособь. С такими же хрычами важными кадриль выходили отплясывать. Тьфу, одним словом.

Не то что его Грэтхен.

Красноармеец потянулся. Вот ведь подвезло, так подвезло. Там, у себя, он и двух слов связать не мог с девушкой. Да с лица простоват, да и одет без разных там вельветов. А тут, так прямо первый парень! Все девки дворовые пялятся. Вон Грэтхен, на что уж девушка ладная да славная, на него запала. Всю ночь вместе, значит, на…

Захар вспомнил жаркие объятия своей новой подружки, ее округлые формы, тонкую белую шею с дивной ямочкой. Ему здесь определенно нравилось. Просто не надо на таких, как эта баронесса, заглядываться. Он пробовал донести эту идею до Кости, да что толку. Одним словом, любовь зла, а вокруг козлы одни.

Пригодько тихонько встал, оделся в чистое высохшее белье и пошел на кухню. Неделя, может, и постная, торжественные молебны, крестный ход и все такое, но если по утрам живот не набить, то и день насмарку навроде.

Сибиряк ловко вкрутился в толпу слуг, сгрудившихся перед входом на кухню. Вместо привычного аромата поджариваемой рыбы и тминного аромата похлебок его встретил встревоженный гул голосов дворовых, оживленно обсуждавших что-то.

Немецкий язык стараниями Грэтхен и Улугбека Карловича у Захара за последнее время значительно окреп, но, видать, еще недостаточно. Как красноармеец ни вслушивался, понять, о чем речь, он не мог. Только уловил, что разговор крутится вокруг чьей-то смерти. Да несколько косых взглядов приметил. К таким зырканьям он начинал привыкать. Грэтхен была очень популярной девушкой, и нашлось немало обиженных ее выбором. Но до открытого выражения неудовольствия дело не доходило ввиду широченных плеч Захара и его подавляющего преимущества в весе и росте над любым из придворной шушеры.

Теперь же взгляды стали даже немного вызывающими.

Неожиданно кто-то тронул его за локоть. Почти неуловимое касание было произведено явно для привлечения внимания. Захар обернулся. Грэтхен, не глядя на него, прошествовала в уходящий к северному крылу коридор. Если бы не легкий толчок за секунду до этого, он бы подумал, что она и не заметила его. Помедлив пару секунд, Пригодько пустился ей вслед. В спину ледяными стрелами уперлись взгляды собравшихся.

Он догнал подружку не сразу. Швырнув миску с очистками под ноги, Грэтхен кинулась на шею «полочанину».

– Что ж вы наделали, тебя же на кусочки порежут! – заревела белугой очаровательная служанка.

– Да что случилось-то? – не понял причину такого бурного негодования сибиряк.

Грэтхен замахала руками:

– Он не знает, вы на него посмотрите, он здесь, передо мной стоит и строит из себя аббата Клюнийского! – Немочка оглядела притихшего Пригодько и, охнув, потянула его за рукав в боковую ветвь коридора. По дороге она жарко шептала скороговоркой. Захар понял, что начинает терять смысл монолога. Он решительно остановил Грэтхен и потребовал, чтобы она медленно и внятно объяснила ему, что происходит.

– Что происходит? Что происходит? – Грэтхен даже притопнула в гневе ножкой. – Весь двор с утра на углах, а он спрашивает, что происходит!

Немного остыв, она все-таки согласилась посвятить Захара в события последней ночи.