Сквозь тайгу к океану - Михаил Викторович Чуркин

PS. – Будем рады хорошему табачку».

– Главное, узнать хотя бы какой-нибудь адрес в городе, чтобы, подавшись в бега, не подставлять под удар твоих родственников, – заявил Арсений.

Он давно посвятил Саню в план своего предстоящего побега. Однако бежать решили порознь, чтобы привлекать меньше внимания. С введением послаблений караульщики стали нести охрану пленников не столь ревностно. После вечерней прогулки и переклички они запирали пленных в казармах, а порой, оставив одного-двух часовых, уходили чаевничать в караулке. Весна выдалась поздняя. Погода стояла холодная и ветреная. Небо часто заволакивали низкие тучи, и шел мелкий колючий снежок. Те из пленных, кто бывал во Владивостоке прежде и знал здешний климат, рассказывали, что лед может продержаться до конца апреля, а в мае уж точно растает, покрошится, и ветром его остатки вынесет в море. Дорог был каждый день.

Через два дня Александра и Арсения вызвали к воротам военного городка. Несколько мужчин и женщин сидели на лавках подле забора с узелками и котомками в руках. Александр Кирасиров сразу признал свою тетушку Павлину. Арсений тоже рассмотрел ее. Это была моложавая женщина чуть за тридцать лет с круглым улыбчивым лицом и румяными щеками. На ней была дорогая шубка с лисьим воротником, каракулевая шапочка и высокие шнурованные ботинки. Модная одежда и прямая осанка делали ее весьма привлекательной дамой полусвета.

Родственники расцеловались. Однако при этих родственных лобызаниях Арсений, прикоснувшись к нежным женским губам, испытал отнюдь не родственные чувства. В речи тетушки Павлины легко улавливался украинский акцент. Она говорила быстро, но не тараторила, и закончив расспросы об арестантской доле сидельцев, без лишних бабьих причитаний перешла к делу.

– По городу ползут слухи, что наступление красных приостановилось. Белые готовят линию обороны, чтобы отрезать часть приамурской территории от России. Поговаривали, что всех вас, пленных красных, с Русского острова вскоре расстреляют для устрашения. Ешьте, ешьте, – приговаривала она, доставая из кошелки пирожки, – но смотрите, как бы с голодухи живот не скрутило. Вон как вы отощали! Мы ведь с мужем сразу догадались, что ты просишь не только за себя, но и за товарища, поскольку родственников в Иркутске у нас кроме вашей семьи нет.

Арсений доверился этой милой женщине и обрисовал ей обстановку, а также, рассказав о готовящемся побеге, попросил указать людей, у которых можно будет укрыться на первое время. Немного подумав, Павлина назвала адрес на Эгершельде.

– На улице Первой Морской живет хороший друг моего мужа Георгий Иванович Савин. Надежный человек. А еще лучше, зайдите сначала к нам. – Она назвала точный адрес. – Мы Георгия предупредим, он должен помочь. Белые и интервенты в район, где проживают портовые рабочие, рыбаки и грузчики, почти не суются, а в городе же тебя может задержать любой патруль или полицейский.

На том и порешили. Арсений был окрылен. Обретя надежду на побег, он почувствовал в себе новые силы. Теперь надо было выбрать нужный момент, чтобы действовать с наименьшим риском. А такой риск был. С крутояра, на котором были расположены казармы, меткий стрелок из трехлинейной винтовки мог наверняка подстрелить беглеца на ровном ледяном поле. Значит, надо ждать непогоды, чтобы скрыться за снежной пеленой.

Побег

Молодой партизан с нетерпением ждал ухудшения погоды. Он изнывал от щемящего чувства близкой опасности и предвкушения рискованного предприятия. Такое состояние появлялось у него пред хорошей дракой, нападением из засады или атакой.

«Ну скорей бы, скорей, – первый шаг, первый удар, а там уж – понеслась душа в рай. Бог не выдаст – свинья не съест!»

Он знал, что в момент опасности древний мужской инстинкт до предела обострит все его чувства, сделает его мышление быстрым, движения стремительными, удвоит силы и выносливость. Слабость от недоедания не грозила ему, поскольку беспризорная жизнь и партизанские кочевые будни приучили парня обходиться в питании малым без особого урона для здоровья.

Наконец в последней декаде апреля над заливом Петра Великого, Русским островом и полуостровом Муравьева-Амурского, на котором раскинулся Владивосток, разыгралось нешуточное ненастье. Юго-западный ветер с мокрым снегом сек лица и залеплял глаза. В семь часов вечера охранники выгнали пленников на плац и, стремясь побыстрее окончить эту прогулку, с криками: «Ходы быстрей билят, ходы гальюн шайтан»! – погнали толпу в сторону туалета, а затем, раздавая пинки и орудуя прикладами, стали загонять узников в казарму. Некоторые из пленных стали громко возмущаться, поскольку находились на улице лишь десять минут вместо положенных тридцати. Сопливые, залепленные снегом с ног до головы, охранники полезли выявлять недовольных бунтарей. При этом возникла свалка. Аварские стрелки орали: «Кто говорыт, мало гулят, ти говорит или ти? Выходы, сука, из строй, шлепну у стенка!»

Воспользовавшись возникшей толкотней, Арсений быстро юркнул за высокий сугроб и притаился. Наконец пленных загнали в казармы, и там началась перекличка. В строю за Сеню отозвался Саня Кирасиров. Пока все шло благополучно.

Беглец давно вычислил площади, освещаемые двумя прожекторами. Ставили их кое-как и поэтому оставалось несколько темных углов, которые их лучи не освещали. Быстро наступили вечерние сумерки. Метель не прекращалась. Прячась в тени казармы, Арсений добрался до низкой дощатой изгороди, за которой начинался крутой спуск к морю. Это было самое опасное для побега место. Вынув финский нож и припасенный заранее железнодорожный костыль, он собрался спускаться по крутой обледеневшей тропе, но, немного подумав, осторожно оторвал от изгороди двухметровую доску и спустил ее по тропе. Доска, скользя по снегу и льду, пропала во тьме. Сеня прислушался. Из-за шума ветра звука падения деревяшки на берег было почти не слышно. Он посмотрел на вышки часовых. На одной из них возле прожектора маячила одинокая фигура в тулупе с поднятым воротником. Часовой, повернувшись спиной к порывам ветра, дремал.

«Пора», – подумал Арсений и, вонзая острие ножа и заточенного костыля для шпал в мерзлую землю, стал осторожно спускаться по чуть заметной крутой тропинке.

Скалы, кое-где покрытые землей и поросшие редким кустарником, были скользкими от ледяной корки. Арсений с силой втыкал в расщелины финку и костыль, но однажды все же сорвался и стал скользить вниз. Однако на пути попался куст, и он успел ухватиться за него. Сердце бешено колотилось. Под ногами была темень, наверху почти отвесная скала. Пути назад не было. Он знал, что подниматься по скале всегда гораздо легче, нежели спускаться вниз, но в данном случае помимо этого угрозу представляла почти кромешная тьма.

Немного отдышавшись, он осторожно стал нащупывать ногами извилистую крутую тропинку. Судя по всему, ее летом протоптали солдаты, дабы