Завтра будет лучше - Бетти Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он совсем не такой, каким представляешь себе священника. Ведет себя как обычный человек и современно обо всем рассуждает. Он вырос в этом квартале, все здесь его любят. Говорят, он когда-то сох по одной девушке, а она вышла замуж за другого, и тогда он решил стать священником.
Марджи улыбнулась.
– Что тут смешного? – последовал требовательный вопрос.
– Ох, Рини, про всех священников, которые нравятся людям, рассказывают такие истории.
– Про него точно не врут. Сэл знал ту девушку: в детстве он был у нее на побегушках.
– Даже если это правда, что с того?
– Удивительно, что человек, который принял сан, когда-то кого-то любил.
– Ничего удивительного. В священники берут только нормальных людей. Всю любовь, которую они могли бы испытывать к жене и детям, они отдают Церкви и прихожанам.
Когда отец Беллини пришел и его представили Марджи, она невольно отметила про себя, что он действительно особенный. Во-первых, он был лысый, а все священники, которых она знала, лысыми не были. Во-вторых, он был итальянец, а Марджи считала, что все священники ирландцы, на том простом основании, что все священники, которых она знала, были ирландцами.
Отец Беллини принес для своей будущей прихожанки литературу: книжку о жизни Цветочка[41] и номер популярного журнала. Называя Рини Айрини, он призвал ее беречь себя и не приниматься слишком рьяно за домашние дела, прежде чем она успеет восстановить силы после родов. Сказав, что ребенок очень смышленый для своих трех недель, отец Беллини приколол к распашонке малыша блестящую медальку с голубым бантиком.
Выйдя из квартиры и спустившись по лестнице, Марджи с улицы услышала, как священник спрашивает Рини по катехизису. Голос у него был очень приятный.
– Кто создал мир? – спросил он.
– Мир создал Бог.
– Кто есть Бог?
Возвращаясь домой лонг-айлендским поездом, Марджи была спокойна. Она знала, что у подруги все будет хорошо.
Глава 28
Увидев два стеклянных подсвечника из магазина «Все по десять центов» и две зажженные красные свечки, Фрэнки испытал вспышку раздражения. Разве сегодня чей-то день рождения? Или годовщина какого-то знаменательного события? Или Марджи телепатически узнала о том, что ему улыбнулась удача? Повесив шляпу и пальто на вешалку, он буркнул, кивнув на свечи:
– Это еще в честь чего?
– Ну не ругайся, пожалуйста! – сказала она умоляюще.
Как с ним довольно часто случалось, Фрэнки был тронут тем, что понял, но постеснялся признать. Он пожалел о своей неприветливости и, внутренне вздохнув, отметил про себя: у них с женой потихоньку вырабатывалась привычка рявкать друг на друга. Решив загладить свою резкость, он взял один из подсвечников, прикурил от него и сказал:
– Впрочем, иногда эти штуковины бывают чертовски полезны, правда?
Увидев, как лицо Марджи просияло от удовольствия, он подумал: «Так нечестно». Конечно, он знал, сколько эти свечки для нее значат: с их помощью она пытается придать жизни шарм. Еще он знал, что она не ждет от него понимания, а только просит не смеяться над ней. Он и не хотел – видит бог. Он ведь помнил, каково ему самому было, когда над ним потешалась мисс Грейс. И все-таки иногда Фрэнки не мог не язвить. Марджи вечно суетилась из-за вещей, которые никому другому не казались ни важными, ни интересными.
«Смешные они – женщины, – подумал Фрэнки. – Цепляются за мелочи, за бусинки, которые не разглядишь без увеличительного стекла, и сплетают из них мудреные ожерелья. Причем они не допустят, чтобы мужчина полюбовался всем ожерельем сразу. Нет! Он должен восхищаться каждой чертовой бисеринкой отдельно!»
Через некоторое время, уже доедая десерт, Фрэнки как будто невзначай сказал:
– Кстати, сегодня мне повысили жалованье на два доллара.
– Фрэнки! – радостно вскричала Марджи. – Почему же ты сразу не сказал?
– Что? А, из головы вылетело, – соврал он: на самом деле он молчал, потому что боялся, как бы она не пришла в слишком сильный восторг.
Марджи вскочила, обежала вокруг стола и села к Фрэнки на колени.
– А теперь терпи, – сказала она, упреждая обычные в таких случаях возражения, и принялась покрывать его лицо быстрыми поцелуями.
Он стоически выносил эти проявления любви, в глубине души гордясь тем, что может так осчастливить жену, всего лишь получив двухдолларовую прибавку. В ответ на ее болтовню о покупке дома он сказал:
– Притормози, на два доллара дом не купишь.
– Купишь! – возразила Марджи. – Я все рассчитала. Секрет в том, чтобы покупать продукты помногу, платить за все наличными и сразу, а не в рассрочку. Тогда мы будем экономить на процентах, и я сошью желтые шторки для кухни!
– Кофе еще есть?
– Эх ты! – легонько толкнув Фрэнки, Марджи встала с его колен.
Она рассмеялась, он улыбнулся. Все вроде бы было в порядке.
Ночью Марджи лежала рядом с Фрэнки на раскладной кровати, слишком воодушевленная, чтобы уснуть. Она мысленно перебирала события детства, юности и замужней жизни, вспоминая только хорошее. Вдруг у нее возникло такое чувство, будто она вот-вот поймет все на свете. Такое часто бывает с пьяными, а Марджи опьянела от двухдолларовой прибавки. Затаив дыхание, она стала ждать прозрения, но оно, разумеется, так и не наступило. Зато она ощутила, что по-настоящему любит Фрэнки, и теперь сама не понимала, как у нее могли возникнуть хотя бы малейшие сомнения в этом. Ей захотелось объяснить ему свои чувства: это казалось важным.
– Мне нужно выспаться, – пробормотал он, застыв всем телом, когда по нему скользнула ее рука.
– Я знаю, – ответила Марджи, но не отпустила его, попытавшись убедить себя, что ему приятно, просто он почему-то стесняется.
Она испытывала острую нежность к Фрэнки и хотела сделать его счастливым, однако была вынуждена признать: чтобы сделать его счастливым, нужно от него отстраниться. Хорошо, она уберет руку и оставит его в покое, но, прежде чем доставить ему эту радость облегчения, ей нужно кое-что сказать.
– Я горжусь тобой, Фрэнки, – произнесла она. – Наверное, твои боссы ужасно довольны тобой, раз дали тебе такую прибавку. Я рада, что вышла за тебя замуж. – Он еще сильнее напрягся под ее рукой. – Я хочу, чтобы ты был счастлив, – прошептала Марджи. – И если оттого, что я перестану тебя обнимать, ты станешь счастливее, то я уберу руку.
Но она ее не убирала, надеясь, как на чудо, что он скажет: «Нет, не надо, мне хорошо». Он ничего не сказал, только нетерпеливо заерзал.
– Ладно, – пробормотала Марджи. – Пожалуйста.
Она
