Изба и хоромы - Леонид Васильевич Беловинский

подати и другие нужды, и потому, что лошадь кормить и самому кормиться нужно было бы и без поездки на пристань» (85, с. 33–34). Тысячи мужиков везли по всей необъятной, не имевшей железных дорог России разнообразнейшие грузы: ведь иного транспорта, кроме крестьянских саней, не было. А и когда покрылась страна сетью железных дорог, когда появилось пароходство, все равно из степной глубинки и лесной глуши к пристаням и железнодорожным станциям доставлялись грузы гужом. И тысячи мужиков, умевших только запрягать лошадь и погонять ее кнутом, сбивали цены.

Летом, если могла семья отпустить на сторонние заработки хотя бы пару рабочих рук, иль в перерыве между сельскохозяйственными работами, когда кончился весенний сев и еще не начинался сенокос (навозница – не в счет, тут и бабы с подростками справятся), такие же тысячи мужиков осаждали бурлацкие биржи на пристанях, подряжаясь доставить расшивы, беляны да гусяны, вмещавшие по 40 тысяч пудов, из того же Симбирска или Саратова до Рыбинска или от Рыбинска до Петербурга (медленным был этот долгий путь, и в Рыбинске барки зимовали, так что город жил их охраной и ремонтом). Бурлацкая артель впрягалась в крепкие кожаные лямки, прикрепленные к бечеве, толстому канату, закрепленному за мачту неповоротливой барки и медленно, под «протяжную», шествовала нескончаемыми бечевниками. И точно так же сбивали они заработки, получая гроши за каторжный труд.

Были, конечно, и другие неквалифицированные и потому дешевые сторонние заработки. Например, рубить лес, вывозить его к сплавным рекам, вязать плоты и гнать их вниз по рекам, как это было уже описано в этой книге. Например, в интереснейших дневниках тотемского крестьянина А. А. Замараева поездки «по бревна» значатся в январе 1912 г. 3, 4, 13, 19, 20, 21, 24, 30 числа. Но заработки были мизерные: от 45 до 90 коп., тогда как пуд сена стоил в ту зиму 25–35 коп. за пуд, овес – 54 коп. и ржаная мука 1 руб. 30 коп., да податей пришлось уплатить по З руб. 5 с четвертью коп. с души (40, с. 35–37).

А потому привычный к тяжелому труду и сноровистый мужик старался приобрести какую-нибудь более доходную «специальность»: белотелые сметливые ярославцы в качестве половых заполняли тысячи русских трактиров, рязанцы, костромичи или вятичи затыкали топор за опояску и шли плотничать, смоляки отправлялись копать землю, владимирцы-офени знакомыми путями несли за спиной лубяные короба с немудреным крестьянским красным товаром да лубочными картинками и книгами, пошехонцы и алатырцы с нехитрым инструментом и огромным, перенятым от родителей опытом шли в качестве коновалов холостить боровов и жеребцов да лечить скотину. Кстати, слово «коновал» понапрасну стало синонимом плохого врача: достаточно сказать, что коновал, из года в год проходивший по одним и тем же деревням, в качестве залога оставлял хозяину вылеченной скотины деньги, забирая их вместе с платой на обратном пути, если лечение было удачным.

Отходничество было развито в русском крестьянстве в высшей степени. И развиваться оно начало вместе с развитием помещичьей усадьбы. До середины XVIII в. отход на заработки был незначителен, зато в конце столетия только в Московской губернии выдавалось ежегодно около 50 тысяч паспортов, а в Ярославской – 74 тысячи, то есть уходило около трети взрослого населения губернии. Оно и понятно: после появления Манифеста о вольности дворянской в 1762 г. помещик хлынул со службы в деревню, интенсивно начал обустраиваться, и ему понадобились деньги. Под 1802 г. владимирский губернатор князь И. М. Долгоруков отмечал: «Большая часть поселян ходит по паспортам в верховые города на разные работы, общие рукоделья их – кирпичная кладка и плотничество… В год до шестидесяти тысяч разойдется паспортов» (37, с. 575). В 1828 г. отход государственных и помещичьих крестьян по 54 губерниям России составлял 575 тысяч. Новый толчок развитию отходничества дала Крестьянская реформа и быстрое развитие капиталистического хозяйства. По 50 губерниям в среднем за год выдавалось краткосрочных паспортов в десятилетие 1861–1870 гг. уже 1286 тысяч, в 1881–90 гг.– 4 938 тысяч, в 1901–10 гг.– 8 873 тысячи! (85). Вот это-то В. О. Ключевский называл зимним отдыхом крестьянина.

Но мы здесь будем говорить о тех сторонних заработках, тех промыслах и ремеслах, для которых не нужно было покидать надолго родной деревни и уходить за сотни и тысячи верст, а можно было работать за околицей или даже прямо у себя на усадьбе.

Естественно, что в лесной стране основным местом приложения крестьянских рабочих рук был лес. Наш современник при этих словах может подумать, что занят был крестьянин охотой: что еще ценного добудешь в лесу, как не птицу и зверя. Действительно, и охотой, и рыболовством крестьяне занимались. Но не той охотой и не тем рыболовством, как они представляются нашему современнику: не с ружьишком бродил мужик по лесам в свободное время и не с удочкой встречал утреннюю зорьку над рекой. «Ружья да удочки доведут до сумочки», – говорил он.– «Рыбка да рябки – прощай деньки». Охота и рыболовство только тогда занимали помыслы крестьянина, когда они давали верный заработок. Это была рыбная ловля большими ставными сетями, огромными неводами и многосаженными переметами на рыбных реках и озерах или в море, например, в Белом, в Каспийском. где треска, палтус, семга, осетр, стерлядь, белуга брались пудами, десятками пудов за тоню. Это была промысловая охота, как, например, в Вологодских, Архангельских лесах, где у крестьян были родовые, переходившие по наследству путики – помеченные родовыми знаками-«знаменами» обустроенные охотничьи тропы, тянувшиеся на 40–50 верст. С лета завозилось в расположенные одна от другой на расстоянии дневного перехода «едомные избушки» и лабазы продовольствие, расчищались в приметных местах «точки» для боровой птицы, устраивались хитроумные ловушки, а затем в течение зимы обходил охотник на лыжах свои угодья, выбирая добычу из 200–500, а то и из 1000 силков и ловушек и вновь настораживая их. Во второй половине ХIХ в. в Яренском и Сольвычегодском уездах Вологодской губернии считалось до 15 тыс. охотников-промысловиков. В 1879 г. только крестьянами-охотниками Олонецкой губернии было добыто оленей и лосей 191, медведей 276, волков 119, лисиц 319, куниц 206, зайцев 14 457, белок 86 468, рябчиков 72 461, куропаток 7536, глухарей и тетеревов 35 435; разумеется, читатель понимает, что эта статистика далеко не полна (8, с. 54–57).

Но при всем огромном масштабе охоты не к ней в основном прилагались в лесу крестьянские руки.

Автор когда-то занимался изучением состояния крестьянского и помещичьего хозяйства Вологодской, Вятской и Олонецкой губерний в середине ХIХ в. Множество опубликованных и архивных данных осело в дипломном, а затем и диссертационном сочинениях. В Вологодской губернии, по данным Всеподданнейших отчетов губернаторов, которые, разумеется, не склонны были показывать положение в подлинном виде, с учетом семенного и помещичьего хлеба (который шел на продажу и винокурение) только в трех южных уездах имелся некоторый излишек хлеба, почти исключительно ярового, а в остальных имел место огромный недостаток, и исключительно озимого хлеба, ржи, той, которую