Говорит Гитлер. Зверь из бездны - Герман Раушнинг

Я заметил, что, по-моему, как раз созрело время для того, чтобы попытаться найти что-то среднее между свободной экономикой либералов и тотальным экономическим руководством большевиков.

"А разве такое возможно? — спросил Гитлер. — Пускай разные схемы не вводят нас в заблуждение. Сегодня я уже вижу, что понимаю во всех этих вещах гораздо меньше, чем представлял два года назад."

Я возразил ему, что нынешняя организационная самодеятельность, очевидно, гораздо меньше способна прояснить дело, чем серьезные теоретические выкладки прежних времен.

"А вы подумали о том, что моих людей надо чем-нибудь занять? — рассердился Гитлер. — Они хотят мне помочь. Они полны пламенного энтузиазма. Должен же я им что-то предложить! Пусть попробуют что-нибудь сделать. В конце концов, эта "сословная структура" — не такая уж важная штука, чтобы они могли там серьезно напортить. И в конце концов, из их трудов непременно выйдет что-нибудь полезное".

Неужели все сказанные до сих пор слова были пустой болтовней, необходимой, чтобы скрыть, что экономический эксперимент — это вовсе не средство найти новое хозяйственное устройство для Германии, а просто игрушка для партийных масс, отвлекающая их от более серьезных вещей? Конечно же, нет. Мотивы, которыми Гитлер руководствовался в своей политике и в своих решениях, всегда комплексны. Очевидно, отвлекающий эффект был одной из основных причин реорганизации экономики. Но было бы неверно учитывать ТОЛЬКО эту причину. Память Гитлера имеет одну особенность: она сохраняет лишь тс причины, которые впоследствии помогут ему оправдаться.

Впрочем, Гитлер не рассматривал подробно никаких вопросов, за исключением тех, что касались внешней политики и вооруженных сил. Он совершенно равнодушно относился к тому, что называется "детальной проработкой материала9*. Он сердился, когда к нему приходили с проблемами, требующими скрупулезного обдумывания. Он питал чрезвычайное отвращение к "узким" специалистам и никогда не слушал их мнения. Он смотрел на специалистов как на подручных, моющих кисти и растирающих краски — если придерживаться его любимых "художественных" терминов.

"Уберите от себя все бумаги, — посоветовал он мне в данном случае. — Люди считают вас бюрократом. Нужно, чтобы обзор был свободен. Все вокруг видят, что вы слишком много возитесь с деталями. Не следуйте дурному примеру бывшего рейхсканцлера Брюнинга, который имел страсть собственноручно доводить каждый закон до публикации. И это характеризовало его как нельзя лучше. Поэтому у него и не оставалось сил на великие решения. И вот вам мой совет: никогда не поддавайтесь ложному служебному рвению — не увлекайтесь подробностями и не возитесь с законопроектами".

Я возразил, что как раз недавно занимался подробностями законодательного обоснования планирующейся "сословной структуры” — потому что только подробности показывают, насколько значительную опасность представляет из себя это предприятие. И я не знаю, как избежать этой опасности. Нам грозит, что мы попадем в зависимость от различных экспертов, и, в конце концов, нам придется принимать решения вслепую, руководствуясь одними лишь чувствами.

Солдаты германского вермахта во главе со своим Верховным Главнокомандующим на Нюрнбергском партийном съезде. Попирая положения Версальского договора, 16 марта 1935 г. Гитлер ввел всеобщую воинскую обязанность, расколов тем самым первое звено в цепи Версальского договора. В Кабинете министров генерал-полковник Вернер фон Бломберг прокричал Гитлеру троекратное "Хайль!"

"Именно это от вас и требуется, — перебил меня Гитлер. — Доверяйте собственным чувствам, интуиции, инстинкту — все равно, как вы это назовете. И никогда не доверяйте вашим знаниям. И не возражайте. У всех этих специалистов нет никакого чутья. Интуицию следует искать не у них, а у себя или у ваших соратников по партии. Чем больше вы будете беседовать с соратниками, тем яснее вы поймете суть дела, тем проще станут для вас все вопросы. Если вы захотите что-либо объяснить своим партийным товарищам, вам придется думать яснее, проще, придется отбросить все сложное, слишком научное. В этом и заключается целительное воздействие нашего постоянного общения с соратниками по партии ведь мы беседуем с самим народом, а не с далекими от народа депутатами, как принято у демократов. Специалисты же уцепились за схемы, как паук за свою паутину; они способны только на одно — вечно плести один и тот же узор. Но только дайте им команду и они тут же принесут свой первоначальный замысел. И, наконец, суть в том, чтобы всерьез захотеть и добиться от экспертов того материала, который нам необходим".

Следует признать, я был разочарован тем, что Гитлер подобным образом уклонялся от любого обсуждения деталей моего дела. Ведь я рассчитывал, что именно эти детали будут иметь наибольший вес. Но Гитлер уже явно не интересовался "сословной структурой". И поэтому не следовало ожидать от него решений относительно того или иного направления событий. Такое случалось уже не в первый раз: едва возникали затруднения, он тут же откладывал в сторону все свои планы и совсем не заботился о том, что начатое дело превращается в груду развалин. Он избавлял собственную персону от всех неприятных проблем, а потом и вовсе не хотел о них вспоминать.

Таков был его "дар упрощать" — и в этом тоже заключалась его способность, дающая ему преимущество перед окружающими.

Выполняя заветы Маркса

"Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику". Таков был ответ Гитлера на мой вопрос о личной экономической заинтересованности: будет ли она и впредь двигателем хозяйственной жизни? В этот вопрос упирались все проблемы, связанные с новым экономическим порядком. Некоторые наиболее ревностные партийцы ожидали весьма радикальной революции — такой, какая и не снилась умеренным марксистам.

"Я многому научился у марксистов. И я признаю это без колебаний. Но я не учился их занудному обществоведению, историческому материализму и всякой там "предельной полезности". Я учился их методам. Я всерьез взглянул на то, за что робко ухватились эти мелочные секретарские душонки. И в этом вся суть национал-социализма. Присмотритесь-ка повнимательнее. Рабочие спортивные союзы, заводские ячейки, массовые шествия, пропагандистские листовки, составленные в доступной для масс форме — все эти "новые" средства политической борьбы в основном берут свое начало у марксистов. Мне достаточно было взять у них эти средства и усовершенствовать их — и мы получили то, что нам надо. Мне достаточно было лишь последовательно продолжать дело, от которого десятки раз отступались социал-демократы — отступались, потому что хотели осуществить свою революцию, не выходя за рамки демократии. Национал-социализм — это то, чем мог бы стать марксизм, если бы освободился от своей абсурдной искусственной связи с демократическим устройством".