За миг до тебя - Аглая Оболенская

— Я научился бояться за других. Очень страшно осознавать, когда кто-то из твоих друзей заболевает… Ещё не болен, но вот-вот, а ты бессилен чем-либо помочь! Этот страх из детства запомнился больше всего…

Саша терпел долго, стараясь не мешать беседе врослых, но чайник закипел, выдавая носиком свистящие трели, и он просунул голову в комнату, чтобы напомнить о себе. Мама сидела к нему спиной, драпируя складками фланелевой рубашки розовые ступни, но было видно, как она держит в своей руке дяди Серёжину ладонь, другой рукою гладит его по груди, словно маленького ребёнка. Какая дурочка! В её возрасте надо гладить мужчину совсем не так, тем более такого, как дядя Сергей, похожего на Кристофера Ламберта — Сашу покорил образ бессмертного Дункальна Макнаута. На протяжении всех серий своей нескончаемой жизни Макнаут спасал и перецеловал много женщин, не способных пережить его, и смотрел на них не так, как Сергей на маму. Он смотрит на неё сейчас как… да вот как эта собачка глядит на самого Сашу, преданно и верно. А они же взрослые люди! Кого стесняются?

— Мама, чайник готов! Я сам заварю вам чаю.

— Да, родной, сделай милость!

— Мама, — Саше не хотелось покидать комнату, — а как мы назовём собачку? Ну, пока не нашлись её старые хозяева?

Инна откинула голову, задумавшись. Проще всего сказать "называй, как хочешь", но отталкивать сына она не привыкла, время их общения всегда ограничивалось вынужденными рамками. Глаза, обежав потолок и стены, упёрлись в календарь:

— О, господа! Спешу поздравить вас с первым мая и вношу рацпредложение: поскольку собачка пожаловала к нам сегодня ночью, то есть в первый день последнего месяца весны, давайте назовём её Майей!

— Здорово! Майя, — Саше понравилось имя. Они с мамой одновременно посмотрели на Сергея, тот лишь согласно кивнул.

43.

Третий день идёт дождь…

пятый день идёт дождь…

уже месяц льёт дождь…

нескончаемый ливень…

Почти неделю они прожили вместе как единая и дружная семья. Не было ничего кроме дружбы, ничего такого, что превращает фиктивный брак в настоящий, но им было (или казалось?), что хорошо и так. Инна возилась у плиты с обедом, завтраком, ужином. Сергей привлёк Сашу к ремонту крана на кухне, зацементировал отмокшую плитку в ванной, починил утюг и три полувыпавшие из стены розетки. Потом они втроём гуляли с Майей по улицам: утром, днём, вечером, читали в прессе объявления о потерянных животных, расклеивали на столбах и деревьях свои.

Закончилось это так же внезапно, как и началось. Сергей, наконец, получил повестку, дал показания следователю, собрал вещи и сказал, что должен вернуться домой. Инна напоила его чаем, но постеснялась спрашивать, куда он возвращается и что считает своим домом. И вообще, им было так хорошо под одной крышей, она почти узнала, что такое мужчина в доме. Эмиля отпустила с лёгкостью, сначала к другой женщине, которая, увидев его, обалдело фыркнула: "Ты, Литвинова, мазохистка!.." Затем восвояси. А вот Серёжу отпускать не хочется, и не понятно, в чем причина?

Первая мысль, после того как за ним закрылась дверь, — он пропадёт без меня! Ну, куда он пойдёт, опять горе мыкать, в деревню Сосновку, в церковь к отцу Фёдору? Куда? Потом успокоилась — не пропадёт… Тем более без неё, столько времени не пропал и теперь ничего с ним не случится. Это ты не приспособлена к трудностям: деньги кончились, сразу бросаешься в панику…

Деньги действительно испарились, растаяли за полторы недели, будто и не было вовсе: продукты, квартплата, дорогущее лекарство для Люси Малеевой, которое по просьбе Светы пришлось доставать через третьи руки по великому блату. Потеря работы и отсутствие стабильного источника доходов напугало пуще смерти, затмив собой все ужасы и потрясения прошедшего месяца. Чем кормить семью? Очень опасный вопрос, если его задаёт себе женщина и ответ очевиден — нечем, трудно избежать депрессивно-суицидального психоза…

Может, Сергей ушёл, чтоб не стать свидетелем её слабости? Нет. Он бы сделал всё возможное и помог, она готова поклясться! Скорей всего решил не усугублять своим присутствием трудности, красующиеся на Иннином лице. Не захотел быть обузой. Он не слышал, как она вчера звонила Ляле в надежде одолжить немножко денег. Эта попытка потерпела фиаско: Лялька сама сидит без зарплаты и вынуждена соглашаться на бартер — обменивать свой бесценный талант и голос на помпезную электрическую плиту "Аристон" со встроенной вытяжкой. Ничего не поделаешь, таким вот образом рекламодатель рассчитывается за эфир, хорошо хоть не эмалированными тазиками.

— Что же ты жаришь, Ляль, на этой плите, чем питаешься?

— Да ничего, она и нужна мне больше для мебели. Кушать к маме хожу, она и с собой пихает целыми сетками. Представляешь, я с одним кадром познакомилась, с этой самой фирмы "Электрокомфорт", ну которая плитой за три месяца рекламы заплатила. Он всё наведывался с коньяком и шоколадом, цветочки, сюсю-мусюсю. Я его домой не звала, пока Эмиль квартировался. А тут свободная стала, гляжу, коньяк не самый худший и конфетки — шикарные трюфеля на четверть моей зарплаты. Придется в гости его всё же пригласить и намекнуть, чтобы брал на довольствие…

После Лялькиных откровений Инна вспомнила о предложении месячной давности, поступившем от новоиспечённого журнала, кажется "О тебе" или "О нас", а может быть "О нём", да как ни назови, суть дела не меняется. Она тогда была занята борьбой за интернат и журналистскими расследованиями, само собой, отмахнулась, не перезвонила. Сейчас самое время…

Перед тем как начать поиски редакции "личного местоимения", Инна навестила Светлану. В противотуберкулёзном пансионате, куда та перебралась вместе с пятью воспитанниками, которых выселили за отсутствием койко-мест из терапии, теперь их жило одиннадцать человек — то есть большинство. Милый сухонький старикан — главврач сего богоугодного заведения — раздобрился и поселил всех в две соседние палаты, добавив раскладушку Свете. Преимущество данной дислокации заключалось ещё и в близости кухни, кормили в которой, что называется, на убой.

Маленькая светлая столовая с раздаточным окошком напоминала интернатскую. В оконном проёме у кастрюль хлопотала тучная тётя Тася, щедро разливая половником жирные наваристые щи. Она ухитрялась каждому ребёнку подкинуть в тарелку лишний кусочек мяса, смеясь, что так хорошо почуют только перед смертью. Юмор у неё такой… Отчасти тётя Тася была права — смертность в профилактории стала делом обыденным и превышала все допустимые показатели. Но причина крылась не в лечении, а в том, что основным контингентом здесь были рабочие химзавода — самая что ни на есть первоочередная группа риска. Люди держались за свою работу как могли, стояли до последнего, насмерть, и часто их вывозили из цеха прямиком сюда, почти "вперёд ногами".