Нарский Шакал - Джон Марко

– Дьяна! – закричал Ричиус, вытягивая руки, как слепец.

Он услышал какой-то крик и дернулся к нему, отчаянно пытаясь обнаружить девушку. Она снова выкрикнула его имя, она была совсем близко, но ветер так разбушевался, что Ричиус едва мог устоять перед ним. Он двигался, словно в кошмарном сне: ноги налились свинцом, дыхание останавливалось, все мышцы напряглись. Наконец ему удалось ее увидеть. Она лежала лицом вниз на мосту и царапала пальцами доски, стараясь за них ухватиться. Казалось, какая-то гигантская рука тянет ее за ноги в пропасть.

– Помоги мне, Ричиус! Что-то меня не пускает!

Он бросился к ней, тяжело упав на настил, и поймал ее пальцы как раз в тот момент, когда они начали проскальзывать по доскам.

– Держись! – крикнул он. – Я тебя поймал!

– Не могу! – выдохнула она, силясь ухватиться за него.

Ричиус зацепился ногами за опору перил и протянул ей вторую руку. Дьяна тянулась к его пальцам, и он тянул изо всех сил – но не смог достать. Чертыхаясь, он крепче ухватил руку, которую успел поймать. Хрупкие кости затрещали, но он не стал обращать внимания на этот ужасный звук и последовавший за ним крик боли. Ричиус сосредоточился лишь на одном: стремлении вырвать ее из тумана. Она еще и еще раз пыталась протянуть к нему вторую руку – но их постоянно разделял какой-то волосок. Буря рванулась вперед и грозно зарычала. Ричиус почувствовал, что их потные пальцы начинают разжиматься. Он уже держал Дьяну только за кончики пальцев.

– Ричиус!

– Нет!

Их руки разъединились – и Дьяна скользнула в туман. Он дико закричал и вскочил на ноги. Буря неожиданно стала затихать. Он смотрел, как туча скатывается с моста и поднимается вверх. В панике он заковылял следом, почему-то уверенный, что Дьяна по-прежнему жива там, внутри. Но странная туча двигалась слишком быстро, и в конце концов, измученный, он рухнул на колени, обливаясь слезами. Туча исчезла в небе. Позади него Динадин громко выкрикивал его имя. Ричиус не отвечал.

Он потерял Дьяну.

12

Люсилера разбудил любознательный паучок. Он открыл глаза как раз в тот миг, когда насекомое собиралось вползти к нему в рот. Выругавшись, он сел и смахнул надоедливую тварь с лица. Паучок пробежал по комковатому матрасу, но ладонь опустилась на него, превратив в гадкое пятно. Люсилер посмотрел на полужидкие останки и смахнул их с постели. В катакомбах под Фалиндаром обитало множество пауков.

Триец вперился в покрытый толстым слоем грязи потолок своей камеры, в мириады паутин, нагруженных коконами. Он находился здесь уже так долго, что видел появление на свет целого поколения этих существ. Он даже изучал их, дабы скоротать томительные часы: смотрел, как новорожденные выбираются наружу. Их жирненькая мамаша не пыталась им помочь; она деловито заматывала в паутину многоножку на первый ужин. Она была огромная – видимо, настоящая гроза этого мирка. Украшенная черными и желтыми полосками, паучиха напоминала Люсилеру восьминогую тигрицу, а когда она двигалась (что случалось нечасто), то грациозно скользила по своей росистой паутине, спеша убить невезучее создание, попавшее в ее царство. Как это ни странно, узник привык к ее обществу.

Люсилер служил в Фалиндаре всю сознательную жизнь, с той поры, как научился более или менее сносно владеть жиктаром, но катакомб прежде не видел. Он был одним из воинов дэгога: гордым, чистым, не опускавшимся до тех делишек, которые творились в недрах крепости. Для этого у дэгога были другие слуги – люди с темным разумом. Они оставались невидимыми для обитателей дворца, выполняли свои обязанности тайно. Воины дэгога видели только то, что им надлежало видеть, и хотя Люсилеру было известно, что под жилищем его царственного господина существует обширная тюрьма, он не интересовался неприглядными деталями и не задавал лишних вопросов.

Но теперь, в глубинах темницы, время утратило значение и смысл. По длине отросшей бороды он мог судить, что прошло уже много дней с тех пор, как Форис взял его в плен, но сколько именно, не знал. Быть может, прошла неделя, возможно – больше. Он мог угадывать ход времени только по тому, что через какие-то интервалы ему между прутьев просовывали еду – однако интервалы казались совершенно нерегулярными, так что в качестве часов не годились. Паучата родились утром – это он знал точно, ибо подслушал, как один из стражников-дролов упомянул о рассвете. Люсилер помнил рассветы в Фалиндаре, прекрасные и неповторимые.

Но в подземелье солнца не было, как, впрочем, луны и звезд. Единственный свет исходил от факела, висевшего на стене, в недосягаемом для него месте. Иногда тюремщики гасили факел, оставляя его одного в кромешной, навевающей безумие тьме. Тогда камера начинала сжиматься, темнота становилась давящей, душной.

В катакомбах он был не один. Откуда-то доносилось приглушенное бормотание. Но другие заключенные находились на противоположной стороне запутанного лабиринта, а на его окрики не отзывались. Так что разговаривать он мог только с паучихой, а она наблюдала за ним с холодным любопытством. Ее выпуклые черные глаза были всезнающими. В отличие от Люсилера она легко могла бы выбраться из тюрьмы, но никогда этого не делала. Ее, по-видимому, вполне удовлетворяло такое жилье.

Дорога из долины Дринг казалась бесконечной. Люсилер видел Фориса всего один раз, в самом начале. Потом ему завязали глаза, спутали руки и ноги и запихнули в фургон, который долго ехал по каменистой дороге в Фалиндар. Его лишили возможности взглянуть на шпили своего бывшего дома, но это было не важно. Он узнал запах крепости. Воздух Фалиндара имел особый вкус, подсоленный от близости океана. И Люсилер знал, что его везут к Тарну.

– Но зачем? – рассеянно обратился он к паучихе.

Она не ответила ему, как не отвечали тюремщики-дролы, присматривавшие за ним. Все они были облачены в алые одежды клана Фориса, и общение с узником сводилось лишь к тому, чтобы разбудить его или шепотом бросить: «Предатель!» Все остальное было тайной. Найдись в камере веревка или какой-нибудь острый предмет, он умер бы еще неделю назад.

Люсилер неотрывно смотрел в потолок, считая пауков и удивляясь сложным хитросплетениям паутины, и вспоминал свою жизнь в Фалиндаре. Тогда он ни в чем не испытывал недостатка: женщины, еда – он имел все, что может пожелать мужчина. Дэгог был щедр к тем, кто служил ему. Люсилер закрыл глаза и представил себе роскошную трапезу. Он как раз вкушал спелый гранат, когда в коридоре послышался шум. Полагая, что ему принесли поесть, он с трудом поднялся с матраса и подошел к ржавой решетке. Из глубины лабиринта кто-то приближался к нему шаркающей походкой.