Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быстро положив флакон обратно в тайник, Катрин уселась перед подносом. Нужно съесть и чего-то другого, чтобы не пробудить подозрений. Это было нелегко, есть совсем не хотелось, но она превозмогла себя и проглотила несколько кусочков. Закусив все тремя ложками знаменитого благовонного желе, она прилегла на кровать. В ней было слишком много доверия к Другу Абу, и она беспрекословно подчинилась его приказам, почти уверенная в том, что забота врача будет простираться не только над ней. Если он так хорошо был осведомлен, то знает о трагическом положении Арно. Присутствие Готье в саду Аль Хамры было тому доказательством. Мало-помалу натянутые нервы Катрин ослабели. Снадобье, содержавшееся в варенье, погружало ее в сон…
ГЛАВА XIV. Барабаны Аллаха
У подножия красной двойной башни-донжона, возвышавшейся над воротами Семи Этажей, собралась толпа. Дело шло к вечеру, дневная жара спала. Здесь происходили военные учения или большие праздники. Там, внизу, под крепостными стенами Аль Хамры, выстроили деревянные помосты для публики и трибуны, затянутые пестрым шелком, для калифа и его сановников, но было столько народа, но большая часть публики осталась стоять.
Все предыдущие дни повсюду в городе объявляли, что властелин верующих собирает народ на похороны своей возлюбленной сестры. В этот вечер неверный, который ее убил, будет предан смерти. Мужчины, женщины, дети, старики смешались в движущуюся пеструю массу, крикливую и оживленную. Крестьяне спустились с окрестных гор и коричневым пятном своих халатов выделялись среди красных белых, синих и оранжевых платьев горожан. Люди показывали друг другу на отряды наемных воинов, прибывших из Магриба, на их длинные заплетенные в косички волосы развевавшиеся над селамами, с алыми ромбами на спине, Другие воины, одетые в темно — синие одежды и закрытые покрывалами, как женщины, со странными кожаными щитами в миниатюрных рисунках, еще более, может быть, устрашали горожан своим видом, чем мавританские всадники в сиявших шлемах.
Весь верхний город спустился сюда в праздничных одеждах, сияя золотом и серебром, и над ними резко выделялись одежды имамов, занимавших уже трибуну великого кади. Повсюду бродили высокорослые рабы-суданцы из дворца в платьях ярких окрасок и с кольцом в ухе. Они смеялись как дети в ожидании представления.
Атмосфера ярмарочного гулянья и веселья царила над площадью. В ожидании начала представления городские бродячие артисты пришли на поле, уверенные, что здесь-то они найдут себе публику. Фигляры и фокусники, рассказчики, которые отбивали ритм ударами в тамбурины, черные, заросшие волосами заклинатели змей со своими страшными питомцами, акробаты, у которых, казалось, не было костей, гадалки, предсказывавшие будущее, певцы, тянувшие гнусаво стихи из Корана или любовные поэмы, старые паяцы и шуты, одетые в черную кожу, с седыми бородами, стенавшие среди толпы, ловкие нищие со слишком проворными пальцами — все смешалось с красной пылью, поднимавшейся из-под их ног. Пахло конским навозом и соломой.
Над входными воротами в Аль Хамру, между зубцами, появилось несколько человек. Один из них, высокого роста, одетый в халат с оранжевыми полосами, шел впереди других. Калиф Мухаммад убедился, что все на месте и что представление можно начинать. Вокруг огромной площади кавалерийские эскадроны в остроконечных шлемах и с белыми тюрбанами вставали на свои посты… На башнях Аль Хамры, неподвижно стоя на одной ноге, задумались аисты.
В это время в гаремных покоях женщины под деятельным управлением Мораймы готовили бесчувственную на вид Катрин. Стоя в центре комнаты, посреди вороха покрывал, шелков, раскрытых ларцов, драгоценных флаконов, она позволила себя одевать, не произнося ни слова, похожая на статую. В комнате слышны были только крики Мораймы, недовольной тем, что делалось вокруг нее, и раздраженные вздохи усталых служанок.
У правительницы гарема был вид жрицы, выполнявшей яркий ритуал. Она резко выговаривала женщинам, которые девали Катрин. Наряд был фантастический по роскоши: тонкой и мягкой позолоченной кожи, вышитой золотом и изумрудами, были ее туфли без задников, из золотого муслина широкие шаровары, из золотой парчи — коротенькая кофточка. Несметное множество украшений навесили на нее: браслеты поднимались до середины рук, обручи на щиколотках, ожерелья-ошейники свисали до самой груди, наполовину открытой глубоким вырезом, и, наконец, сказочный пояс, широкий и тяжелый, настоящий шедевр персидского искусства, с бриллиантами, рубинами и изумрудами, который Морайма с уважительной опаской положила на бедра молодой женщины.
— Хозяин, послав тебе этот пояс, показывает волю сделать тебя своей супругой. Это украшение, некогда заказанное багдадским калифом Гаруном-аль-Рашидом для своей любимой жены, является жемчужиной его сокровищ. После того как багдадский дворец был разграблен, кордовский эмир Абд-эр-Рахман купил этот пояс для той женщины, которую он любил. Потом пояс был украден. Господин Родриго де Бивар подарил его своей супруге, донье Химене, но после его смерти пояс вернулся во дворец. Все султанши надевали его в день бракосочетания…
Морайма замолчала. Но Катрин не слушала ее. Вот уже неделю она жила словно в кошмарном сне. Глаза ее были открыты, но движения похожи на движения лунатика, отчего на Морайму, а потом и на весь гарем нашел суеверный страх. Странный и глубокий сон, в который каждый вечер впадала Катрин, поначалу приводил Мухаммада в ярость. Но затем гаев сменило удивление. Ничто не могло победить этот сон, который длился на протяжении многих часов. Это выглядело так, словно рука самого Аллаха позаботилась о том, чтобы отвлечь пленницу от происходящего. Сначала, конечно, подумали о каком-то снадобье, но подсыпать его было бы невозможно — за ней и за всеми, кто был возле нее, велось пристальное наблюдение. Мухаммад уверился, что это знак неба. Он не должен трогать эту женщину, супругу убийцы, пока ее законный владелец еще жив, и после трех дней перестал требовать Катрин к себе. Но Морайма, суеверная до мозга костей и склонная, как настоящая дочь Иуды, ко всему тайному, скрытому, предназначенному только для посвященных, была недалека от того, чтобы считать новую фаворитку существом сверхъестественным. Ее молчание, долгие часы отрешенности казались ей знаками святого духа:
Действие снадобья Абу-аль-Хайра затуманивало сознание Катрин. Она жила, или, вернее сказать, ее тело присутствовало в комнате, но ни мысли, ни боли не выражало ее лицо. Между тем она понимала, что Арно истязают голодом, жаждой. Обеспокоенная тем, что ее чувства и рефлексы подавлены, Катрин в последние два вечера страшной недели не дотронулась до варенья
