Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Твоя сестра хотела отдать меня рабам, — четко сказала она, — выставить меня голой на крепостной стене, а потом бросить монгольским палачам. Арно нанес удар, чтобы меня спасти, а ты отказываешь в его помиловании!.. И говоришь, что любишь меня?
— Я говорю тебе, что не могу этого сделать.
— Ты хозяин здесь. А кем была Зобейда? Только женщиной… одной из женщин, так презираемых вами! И ты хочешь заставить меня поверить, что святой человек, великий кади, лично требует крови моего супруга!
— В Зобейде текла кровь Пророка! — обрушился на нее Мухаммад. — И тот, кто проливает кровь Пророка, должен умереть! Преступление считается еще более серьезным, если убийца — неверный. Перестань просить меня о невозможном, Свет Зари. Женщины ничего не понимают а мужских делах!
Презрение, которое звучало в его голосе, оскорбило Катрин.
— Если бы ты захотел… ведь говорят, что ты такой сильный!
— Но я не хочу!
Он резко повернулся к ней, схватил за руки и сжал их в гневе, приблизив к Катрин лицо, залитое краской яростного возбуждения.
— Разве тебе непонятно, что твои просьбы еще больше растравляют мой гнев? Почему же ты не говоришь всего до конца? Почему ты не говоришь мне: освободи его, потому что я люблю его и никогда не откажусь от него? Освободи его, потому что мне необходимо знать, что он жив, любой ценой… даже ценой моих поцелуев! Безумица! Именно твоя любовь к нему более, чем желание отомстить за сестру, вызывает во мне ненависть. Ибо теперь я его ненавижу, слышишь… я его ненавижу всеми силами, всей моей властью. Ему удалось получить то, чего я желал более всего на свете: быть любимым тобою.
— Ты думаешь, что добьешься большего, если убьешь его? — холодно спросила Катрин. — У мертвых есть власть, о которой ты, кажется, не догадываешься. Ты мог бы держать в плену супругу Арно де Монсальви, но ты никогда не будешь владеть его вдовой! Прежде всего потому, что я его не переживу. Кроме того, его кровь на тебе будет мне омерзительна, если мне придется еще жить…
Она отступила на несколько шагов и непримиримо посмотрела ему в глаза. Было странно видеть, насколько гнев делает людей похожими друг на друга. На лице этого человека она находила отсвет других гневных страстей, злости всех мужчин, которые ее любили или с которыми ей пришлось сражаться. И всегда в конце концов она выходила победительницей. Пока он не трогал ее сердца или ее чувств, она оставалась сильна перед лицом мужчины в гневе. Но, думая, что слабость, которую всегда обнаруживает гнев, отдаст ей в руки и Мухаммада, она ошибалась. Те, другие, были люди ее племени. Этот же был иным. Между ними был целый мир, над которым их души не могли соединиться.
Ценой невероятного усилия калиф овладел собой. Повернувшись спиной к Катрин, он вновь уселся на троне, взял свой скипетр, словно в этих регалиях искал защиты. Катрин оцепенела под этим взглядом, который он бросил на нее, в то время как тонкая улыбочка приоткрыла белые зубы. Леденящий ужас охватил Катрин. Ярость Мухаммада была менее ужасна, чем эта улыбка!
— Ты не умрешь, Свет Зари! — начал он мягко.
— Перестань так меня называть! — взбеленилась молодая женщина. — Это имя мне противно. Мое имя — Катрин!
— Я не привык к этим варварским именам, но последую твоему желанию. Так ты не умрешь… Катрин… ибо я позабочусь об этом. И я буду тобой владеть, когда захочу. Нет… не протестуй! У меня на руках не будет крови твоего супруга… ибо ты сама же его и убьешь!
Сердце Катрин остановилось. Она подумала, что плохо расслышала, и спросила с тревогой:
— Что ты говоришь? Я плохо поняла…
— Ты убьешь его собственной красивой и изящной рукой. Вот слушай: твой супруг в этот момент сидит на дне тюремной башни. Он останется там до дня торжественных похорон его жертвы. Они произойдут на заходе солнца ровно через неделю. В тот день он умрет — раб должен сопровождать свою госпожу в иной мир, пусть Зобейда в могиле созерцает окровавленные останки ее убийцы. До этого времени он не будет ни пить, ни есть, ни спать, для того чтобы народ видел, что такое мой гнев. Но это пустяки по сравнению с морем пыток, которые ему придется перенести перед смертью. Перед ликом небесным и перед народом палачи заставят его сто раз пожалеть, что он был рожден на свет… если только…
— Если только что? — прошептала Катрин пересохшим горлом.
— Если только ты сама не укоротишь его страдания. Ты будешь присутствовать там, моя роза, наряженная, как положено султанше. И у тебя будет право укоротить пытки, нанести ему удар своей рукой и тем же оружием, которым он воспользовался, чтобы совершить свое убийство.
Значит, вот какова его месть! Ей придется сделать чудовищный выбор: убить собственной рукой человека, которого она обожала, или слушать, как он часами будет выть под пытками! Господи! Как она сможет пресечь жизнь, от которой зависела и ее собственная? Еле слышно она прошептала, словно себе самой:
— Он возблагодарит смерть, которую ему даст моя рука.
— Не думаю. Ибо он будет знать, что отныне ты принадлежишь мне. От него не скроют того, что в тот же вечер я женюсь на тебе.
Такая жестокость видна была на лице калифа, что Катрин с отвращением отвела от него глаза.
— А про тебя говорят, что благороден, щедр!.. Тебя мало знают! Однако радость твоя преждевременна. Ты меня не знаешь. Есть предел страданию.
— Я знаю. Ты сказала, что покончишь с собой. Но не раньше дня казни, ибо ничто не спасет твоего супруга от пытки, если тебя больше не будет. Тебе нужно остаться в живых для него, нежная мадам!
Она подняла на него взгляд утопленницы. Какого же рода любовь питал к ней этот человек? Он кричал ей о своей страсти, а чуть позже мучил ее с холодной жестокостью… Но она более не рассуждала, не боролась. Она теряла надежду. Между тем надо было найти в самой сокровенной глубине сердца этого человека, поэта, совсем миленький росточек жалости… Она медленно опустилась на колени, склонила голову.
— Господин! — прошептала она. — Умоляю тебя! Посмотри… я у твоих ног, у меня нет больше гордости, самолюбия. Если в тебе есть ко мне хоть немного любви, пусть
