Эпоха харафишей - Нагиб Махфуз

амбициозные стремления самому стать лидером клана, любовь и горячие надежды. Всё, что осталось от потомка великого Ан-Наджи — это его отверженность, труд и набожность.

Поначалу он был одинок в Булаке. Конечно, тут было много знакомых черт: фонтан, поилка для скота, местная мечеть, начальная кораническая школа, свой шейх. Он не вызывал у здешних людей особого любопытства, ведь Булак был речным портом, где ежедневно пришвартовывалось множество парусных лодок. Здесь находили себе убежище или шли дальше своим путём разномастные чужаки. Поэтому Булак и выбирали для себя те, кто спасался от преследования по закону. Незнакомцы же не вызывали беспокойства или неудобства. Этот квартал тянулся и разветвлялся на многие улочки и переулки, в отличие от его родного переулка, скрывшегося от остального мира. В глубине души его всё гуще и сильнее росли ностальгия, чувство потерянности на чужбине. Но чужбина эта была, по крайней мере, безопасна. У него имелось неограниченное время для раздумий о своей жизни, изучения планов и пестования твёрдых стремлений отомстить и восстановить справедливость. Так и сидел, затаившись в своей маленькой лавке, этот большой мечтатель: мягко обходился с клиентами под охраной их доверия, честно зарабатывая себе на хлеб и противостоя неизвестности. Местный шейх сказал ему как-то:

— Таких добрых людей, как вы, редко встретишь.

Он вежливо ответил:

— Среди некоторых людей здесь — возможно.

— Интересно, а по какой причине вы покинули Верхний Египет?

Сердце его затрепетало, но он сметливо ответил:

— Как может спрашивать об этом тот, кто сам оттуда?

Шейх засмеялся, и Бадр Ас-Саиди продолжил:

— Но мои давние предки были из Булака.

Получив свой свёрток, набитый всякими покупками, шейх сказал, прощаясь:

— Хорошо, когда человек привязан к своим корням…

23

На другой стороне переулка была одна девушка — она стала чем-то вроде одной из постоянных его особенностей — её звали Махасин, и продавала она печень. Прилавок у неё был передвижной, и поставить его на любое другое место не составляло труда. Это был небольшой деревянный лоток, стоявший на цилиндрическом шесте из голой пальмовой ветви. Свободное пространство на нём было заполнено разлинованными пальмовыми листьями. А поверх листьев рядами была разложена печень телят и ягнят. В центре возвышались весы и тесак для рубки мяса. Сама же девушка была высокого роста, приятного сложения и обладала медовыми глазами. Словом, была так же привлекательна, как остра на язычок и вспыльчива.

Чужестранец жаждал, чтобы кто-то развеял его одиночество, рассеял тревогу на сердце. Он с интересом наблюдал, как она работает, увлечённо замечая даже её резкость. Она была объектом желаний всех молодых людей в округе, но очень скоро стала известна тем, что пускала в ход своё оружие — ядовитый язычок и острые коготки. Это было предпочтительнее подчинения. Но почему же никто не просил её руки?!

У него проснулся аппетит к печени, хотя он и осознавал, что идёт по пути с неизведанными последствиями, движимый внутренней силой, что опережая его, уже находилась по ту сторону переулка. Махасин взвесила ему фунт печени, завернула и по-простому сказала:

— Возьмите, господин с бородой!

Он весело воспринял эту шутливую выходку, посчитав за приветствие. Своей стройной фигурой, приятным сложением, тёмной кожей она напомнила ему о несчастной, потерянной им Махалабийе, а следовательно, и о своём жалком отступлении вместо того, чтобы спасти её, и о мучительных страданиях прошлого. Однако он по-прежнему жил, долго жил под гнётом. Всякий раз, как смерть набрасывала свою тень над ним, он ещё больше цеплялся за ветви жизни.

Махасин тоже, в свою очередь, покупала у него чечевицу, бобы и пажитник. «Вот деньги, господин с бородой. Дайте мне этого, господин с бородой». «Это вам, возьмите, госпожа Махасин. Берите, повелительница». Он никогда не выходил за рамки благопристойности в обращении с ней. И наверное, в его глазах он прочла нечто большее, чем в том, что он говорил или делал. А возможно также, что её приятно поразили те хорошие манеры, так отличавшие его от других…

По обе стороны переулка, вне всяких сомнений, росла сильная привязанность.

24

Однажды после полуденной молитвы он замыслил побеседовать с местным имамом о ней.

— Она живёт одна, покровитель наш?

— Нет, со старой слепой матерью.

— И кроме неё, других родных больше нет?

— Её отец был убит во время драки. Есть ещё брат — он на каторге.

— Полагаю, ей уже есть двадцать лет. Почему она не замужем?

Имам извиняющимся тоном сказал:

— Её мать пользовалась плохой репутацией.

— А как же дочь?

Шейх убеждённо оборвал его:

— Незапятнанная, самому Аллаху известно!

Другие избегали её, но он — изгнанный чужак — не годился для конкуренции. Брак привязал бы его к этому месту и помог бы завоевать доверие к себе. Она была лучше других девушек, чья родня наверняка бы принялась его в подробностях обо всём расспрашивать. А самое важное — почему бы и не признать, что он желал её всеми силами своей молодой души?

25

Он решил воспользоваться возможностью, пока она находилась в его лавке и делала покупки, воодушевившись её кокетством и радостью в тот день, и спросил её:

— А как бы вы посмотрели на то, Махасин, если бы какой-нибудь мужчина попросил вашей руки согласно сунне Аллаха и Его посланника?

Она внимательно поглядела на него; интерес её был обёрнут насмешливым сияющим взглядом, — и спросила:

— Найдётся ли такой безумец?

— Да, человек из плоти и крови, под защитой и покровительством Аллаха…

На миг глаза их встретились в спокойном, довольном взгляде. Объятая радостью, она спросила:

— И у него борода, подобная овечьей шкуре?

— Это так…

— И что мне делать с его бородой?

Он засмеялся:

— Борода эта прирученная и абсолютно безвредная…

Лицо её выдавало удовольствие, однако она удалилась, не сказав ни слова…

А он с глубокой грустью вновь вспомнил Махалабийю.

26

Было объявлено о помолвке, а спустя несколько месяцев состоялась и свадьба.

Несмотря на то, что новобрачные