Война и мир в отдельно взятой школе - Булат Альфредович Ханов

— Бывает, — сказала Лиза. — Вы должны их понять…

Но старик, не слушая, сказал быстро:

— Я надеюсь, у вас это серьезно?

— Да, у нас это серьезно.

— Я хотел бы вам верить. Мои дети не могли понять одного: я ведь хотел им добра, счастья, чтобы жизнь сложилась нормально. А у них это не очень складно получалось. Очевидно, вам это известно. Вот что я вам скажу, и, наверное, я никому бы этого не говорил. Вы, как бы вам сказать, перед большой долгой дорогой. Для каждого из нас наступает день, когда нужно задуматься, что-то решить. Как в сказке, где лежит камень-указатель. Наверное, вам приходили в голову такие мысли…

— Откуда вы знаете? — Лизе отчего-то стало казаться, что ей снится старый черно-белый фильм и она, как героиня этого фильма, попала на смотрины в чужой дом.

— Почему бы мне не знать, Елизавета Сергеевна, знаю. Потому что вы только начинаете идти, а я уже отмахал порядочный кусок. Иногда мне везло больше, иногда меньше, иногда совсем не везло. Так вот, учтите, надеяться вы можете только на себя, никто вам не поможет, ни один человек, кроме того, с кем вы возьметесь за руки. Да и то — гарантий никаких. Людям, в общем, наплевать друг на друга, как ни печально в этом признаться. Взять кое-кого, с кем я служил, с некоторыми мы вместе лежали под пулями, и тогда они были храбрее меня. Но из них ничего не вышло, потому что они упустили что-то важное, растерялись. Впрочем, все они мертвы — кто погиб в бою, кто умер так, в пенсионерском халате. Ах, ребята, ребята, как вы еще наивны, как вы еще мало знаете жизнь. А в жизни есть простые и грубые вещи, такие, скажем, как учеба, институт, работа, а не магические фокусы. Я понимаю, вы, наверное, стыдитесь об этом говорить, это, так сказать, слишком прозаично. Но от этого никуда не денешься, и с этим приходится считаться, поверьте уж мне.

— Так какую же дорогу вы нам предлагаете?

— Да ничего я вам не предлагаю. Это уж вы решайте, как говорится, сами. Сами решайте.

— Эй! — нетерпеливо крикнул Андрей. — Я еще здесь!

— Вижу, Андрюша, что ты еще здесь. И догадываюсь, что ты тут появился не из-за того, что в тебе родственные чувства проснулись.

— Скажите, а оккаметрон действительно существует? — вмешалась Лиза.

— И да и нет. Я знаю, что вы за ним и приехали, только вполне ли вы понимаете, что это такое?

Андрей принялся перечислять произошедшее за последнее время, и Лиза поразилась тому, как можно, не соврав ни в одной детали, так обыденно и нестрашно рассказать о тех чудесах, что они видели. Старик вдруг переспросил что-то, и Лиза поняла, что он знает об их приключениях гораздо больше, чем они предполагали. Андрей, кажется, этого не заметил.

Адъютант Никита Васильевич, все так же мягко ступая, заменил обеденные приборы на китайские чашки с иероглифами. Над столом поплыл аромат Востока. «Жасмин? Нет, не жасмин», — но спрашивать было лень.

— Кто такой был Оккам, ты помнишь, Андрюша?

Андрей пробормотал что-то про бритву, которой нужно отрезать ненужные объяснения.

— Какая же у тебя каша в голове. Уильям Оккам был знаменитым философом, а от него осталась фраза «не умножай сущностей сверх необходимого». Он писал Людвигу Баварскому: «Я буду защищать тебя пером, а ты меня будешь защищать мечом».

Слова про меч старик произнес с видимым удовольствием.

— Оккаметрон действительно вывезли из Германии осенью сорок пятого. Но вы поймите, что сейчас модно в каждом изобретении искать оккультный смысл и тайны Третьего рейха, а никаких тайн нет и не было. Миром правят не тайные общества, а явные организации — концерны и корпорации, церкви и правительства. Чудес нет, а есть прибавочная стоимость, промышленный потенциал и людские ресурсы. Ну и идеи, овладевшие массами.

Но главная тайна в том, что оккаметрон — это воображаемый прибор. Мы разобрали его и обнаружили только две лампочки, две ручки, амперметр и генератор с ручкой, как в полевом телефоне. Ну и красивый дубовый корпус, как у шкатулки с драгоценностями. В нем нет ничего, поэтому-то он и остался у меня на даче как сувенир. Какие-то дураки пытались приехать и снять о нем фильм, притворившись моими друзьями. Так наш добрый Никита Васильевич показал им из-за забора мой наградной карабин. После чего они и бежали несолоно хлебавши.

Андрей был явно разочарован, а старик продолжал:

— Немцы использовали этот прибор для психологического воздействия на допросах. Знаешь притчу о том, как один восточный мудрец искал вора? Мне рассказали, когда я воевал в Китае. Этот мудрец повесил в темной фанзе мертвого петуха. Он сказал, что мертвый петух закричит, когда его коснется вор. Все чиновники должны были зайти и коснуться мертвого петуха. Петух, как ты можешь догадаться, Андрюша, висел молча. И не кукарекал, даже когда из фанзы вышел последний чиновник. И вот тогда мудрец велел чиновникам поднять руки. У всех они были в саже, и только у одного ладонь была чистая — потому что он не трогал измазанного сажей петуха. Так и работает этот прибор — как мертвый петух, Андрюша, как мертвый петух. Нет в нем никакого волшебства, а только динамо, эбонит и полированная деревяшка. Но в честь твоего визита мы займемся этим мракобесием.

Адъютант вынес откуда-то из глубины дома коробку в брезентовом чехле. Внутри оказался деревянный ящик, действительно очень красивый.

— Садитесь сюда. Ты, Андрюша, возьми ручку…

Старик указал на какую-то черную загогулину, и Андрей вставил ее в отверстие сбоку, будто ручку стартера в старинный автомобиль. Лиза видела такое же странное приспособление, только раз в десять больше, в немом кино. После нескольких оборотов на панели затеплились две лампочки. После десяти они засияли ярко.

— А не страшно тебе, Андрюша? — вдруг спросил старик. — А то ведь узнаешь что-то такое, что все потеряешь? Вот ее, например?

Андрей быстро взглянул на Лизу, и она увидела, что глаза его налились вдруг страхом, как стоявшие перед ними чашки — чаем. Чай дрожал от вращения ручки, и страх плескался в такт этому движению. Лизе почему-то это стало приятно, и она неожиданно для себя улыбнулась Андрею. Он шумно выдохнул, ничего не ответив прадеду.

Тогда генерал велел правнуку держаться за левую ручку, а Лизе взять правую.

Над черной эбонитовой поверхностью их пальцы коснулись, и между ними проскочила искра. Кажется, от нее зажглась даже лампочка в старом абажуре над столом,