Николай Гоголь - Анри Труайя

Однако за этим карнавалом гримас остается горечь. Вдоволь посмеявшись, Гоголь кажется внезапно удрученным пошлостью мира, который он описывает. Покидая город Миргород, где два Ивана – «с поседевшими волосами…», с «морщинами…» – по-прежнему надеются на окончание их процесса, он видит, как мир растворяется в серости и дожде:

«Сырость меня проняла насквозь. Печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. Скучно на этом свете, господа!»

Этот неутешительный вывод противопоставляется эпическому величию и веселому неистовству, которыми пронизан другой рассказ того же сборника – «Тарас Бульба». Гоголь, который впоследствии пересмотрит и развернет свое произведение, описывает здесь смутные времена, когда Запорожская Сечь, образовавшаяся к середине XVI века на островах стремнины Днепра, отстаивала свою независимость от посягательств польских магнатов.

Сосуществование в этих приграничных районах двух миров, двух вероисповеданий, двух народов в каждое мгновение разжигало войну. Чтобы довести до конца свою работу, автор, несомненно, обратился к многочисленным научным трудам о прошлом Украины. Но самой важной информацией он обязан народным преданиям и песням бандуристов, собранным Цертелевым, Максимовичем и Срезневским. Так, он мало озабочен исторической правдой. Его хронология неточна. Точность фактов интересует его меньше, чем психология персонажей и колоритность среды.

Явным образом вдохновленный романной техникой Вальтера Скотта, влияние которого в России было огромным, Гоголь превосходит эту модель в силе образа и в резкости красок. Драма упорядочивается большими простыми блоками. Тысяча деталей искрящейся чистоты встраиваются, как драгоценные камни, в ткань рассказа. Казалось бы, варварское украшение, неумело отшлифованное, перегруженное разноцветными камнями и бросающее повсюду свои отсветы. Грубость нравов, пытки, пьянство, еврейские погромы, сражения, грабежи – каждая картина дана с силой, хотя при этом нельзя сказать, что герои позволяют окружению себя подчинить.

Из всех персонажей наиболее рельефно предстает Тарас Бульба, отец, с его отважной суровостью, с прирожденным чувством верности, с его напором и с его прямолинейностью. Рядом с ним – два его сына: Остап, воин, весь скроенный из одного куска, несгибаемый и безупречный, и Андрей, более чувствительный, более сложный, который предает родину из-за любви к красавице-полячке. Конечно, наподобие всех героинь автора, последняя «черноглазая и белая как снег, озаренный утренним румянцем солнца». Она смеется, «от всей души, и смех придавал какую-то сверкающую силу ее ослепительной красоте». Она говорит – «и весь колебался серебряный звук ее голоса». И в один момент она соблазняет доблестного Андрея, который восклицает: «Что мне отец, товарищи и отчизна?…Отчизна моя – ты!» Чтобы его отблагодарить, полячка – к тому же еще и дьяволица! – обвивает его «снегоподобными, чудными руками…»

Эта любовная интрига ослабляет структуру рассказа, но автору она нужна для того, чтобы заставить Андрея отказаться от своих корней и от своей веры. Сообщая ужасную новость старому Тарасу Бульбе, еврей Янкель произносит эти горькие слова: «Коли человек влюбится, то он все равно что подошва, которую, коли размочишь в воде, возьми согни – она и согнется». Тарас Бульба, ошеломленный, одержим одной лишь идеей: покарать своего сына, изменника и предателя, так, как он того заслуживает. Он находит его в ходе битвы во вражеских рядах и убивает собственной рукой. Потом он пробирается в Варшаву, чтобы присутствовать, переодевшись, при казни другого своего сына – Остапа, который был пленен, где, в свою очередь, оказывается схвачен; его прибивают к дереву и сжигают. Но, умирая, он призывает своих последних соратников к тому, чтобы надеяться, – поскольку, говорит он, царь России, который тоже сражается за православную веру, в один прекрасный день возьмет их под свою защиту.

Несмотря на весь ужас этой драмы, сплошь забрызганной кровью, от нее все же исходит своего рода оптимизм. Крепкое здоровье протагонистов, примитивность их страстей, гомеровское величие их подвигов, красота окружающих их пейзажей – все это мистическим образом придает силы читателю. Ему передается жизненный порыв персонажей. У него не остается чувства, что их страдания бесполезны – как если бы все эти жертвы отвечали глубинной исторической необходимости, как если бы сами поражения, преображенные искусством, приводили к некому апофеозу. По правде говоря, «Тарас Бульба» – это роман, написанный художником.

Воздав должное искусству, с которым Брюллов сумел в «Последних днях Помпеи» сделать сцену коллективной агонии прекрасной, Гоголь и себя подчиняет этой эстетике, и реальность оказывается преображенной до такой степени, что нагромождение трупов придает вкус к жизни тем, кто их созерцает. «Ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое созданье искусства», – писал он в «Портрете».

Если «Тарас Бульба» оставляет впечатление «успокоения» и «примирения», несмотря на резкость того, что утверждается в этом произведении, автору никогда больше не удастся достигнуть этой спокойной уверенности исторического романиста. С «Вием» снова появляется дьявол – неумолимый и ужасный. Он набрасывается через «посредника» на семинариста Хому Брута – студента философии, который ушел пешком из семинарии с двумя своими товарищами, чтобы провести летние каникулы у родителей. С наступлением ночи три молодых человека, уставшие от долгой ходьбы, останавливаются в деревне и просят гостеприимства у старухи – владелицы постоялого двора. Она их нехотя принимает и устраивает их – одного в своей избе, другого – в пустом амбаре, третьего – в овчарне. Едва Хома Брут готовится заснуть, как он видит, что старуха подкрадывается, протянув к нему руки. Парализованный этой дьявольской силой, он не может ее оттолкнуть. Она вскакивает ему на спину. Оседланный, погоняемый метлой, он уносит ее к звездам. Но во время бесовской скачки у него хватает присутствия духа, чтобы прочесть молитвы, и под действием священных слов колдунья дрожит, кряхтит, ослабляет хватку. Тогда, вновь ощутив близость земли, уже сбрасывает ее и садится сам на нее верхом, а затем бьет ее попавшимся под руку поленом. Ему кажется, что он сразил монстра; но встает солнце, «рассвет загорался, и блестели золотые главы вдали киевских церквей», и, удивленный, Хома Брут обнаруживает у своих ног «красавицу с растрепанною роскошною косою, с длинными, как стрелы, ресницами. Бесчувственно отбросила она на обе стороны белые нагие руки и стонала, возведя кверху очи, полные слез». В ужасе, он убегает со всех ног. Через некоторое время его вызывает сотник, отец красавицы-ведьмы, читать три ночи над усопшей Псалтырь. Оставшись один перед открытым гробом, он узнает колдунью – еще более красивую, желанную, волнующую, – которую он нещадно избил. Очертив мелом вокруг себя магический круг, он пытается – в течение трех ночей – сопротивляться натиску сил зла. Ожившая ведьма встает, идет к нему, потом снова ложится, и теперь уже гроб летит по церкви «со свистом…». Стекла бьются, иконы падают на пол, двери рушатся, сорванные с петель, и Хома Брут, застыв от ужаса, произносит слабеющим голосом молитвы. Тогда бесы и вся нечисть призывают Вия – отвратительного гнома, предводителя земных духов, всего измазанного глиной, с ногами в форме корней и веками, опущенными до земли. Интуитивно семинарист знает, что, если он хочет выйти победителем из этого испытания, он не должен на него смотреть. Но искушение слишком велико. Мимолетный взгляд – и он умирает, сраженный ужасом, как ударом молнии. Поют вторые петухи. Нечисть пытается бежать, но уже слишком поздно. Некоторые остаются, застыв у дверей и застряв в переплетах окошек церкви. «Вошедший священник остановился при виде такого посрамленья божьей святыни и не посмел служить панихиду в таком месте».