Женский день - Мария Метлицкая

– Господи, Аля! Какие тиражи? Ты о чем? – всплеснула руками Вероника. И, чуть подумав, добавила: – А знаете, девочки… Я ей… даже благодарна. Нет, честно! Не смотрите на меня так! Сейчас объясню. У меня… Была всего одна подруга. Давно. Еще в институте. Одна. Но самая близкая. Ближе не бывает. Она… Погибла моя Вика. Моя любимая Вика. Единственный близкий мне человек. И больше подруг я не хотела. Ну, или не получилось… А тут – вы. Такие родные! Такие свои! Я ведь… Такой интроверт. Никого мне не надо, честно. Но сейчас я думаю – нет, не так. Мне надо. Оказывается. И еще как надо! Знаете что… – она посмотрела на Женю и Алю. – Я. Сейчас. Счастлива! Несмотря ни на что. Потому… Ну, вы сами все понимаете! И это вранье мое… тоже открылось. И мне стало легче. Вы не поверите. Такая я дура…

Снова молчали. Потом вступила Аля:

– Нет, Ника. Я вот не соглашусь. Я не такая… святая. Ничего не подумайте – я тоже рада, честное слово! Но это – про нас. А гадить на голову я не позволю! Значит, расправлюсь сама. Способ найду, не сомневайтесь. Такое устрою – запомнит навек. Только вот с муженьком разберусь, – добавила она и вздохнула. – Теперь-то… деваться некуда, блин!

– Знаете, девочки, – начала Женя, – я тоже совсем не святая, как Ника. И больше того – эта дрянь мне здорово жизнь усложнила. Точнее, подпортила. И все-таки… – она помолчала, – и все-таки месть как-то мне не по нраву. Все это означает только одно – опуститься до ее уровня. Встать с ней на одну доску. Ну, что там еще?

– Значит, – задумчиво проговорила Ольшанская, – я снова одна. Ну, что же, мне не привыкать…

И в эту минуту раздался звонок. Аля взяла телефон и нахмурилась.

– Кто, не пойму. Номер совсем незнакомый.

– Алло! – сказала она и удивленно переспросила: – Кто-кто?

Все видели, как Алины соболиные брови изумленно взлетели вверх.

– Ну ничего себе, – медленно проговорила она и, тяжело вздохнув, добавила: – Ну заходи. Коли так. Если такая смелая. Сейчас открою. Ружьишко заряжено. Вот только с предохранителя снять. Готова, сука?

Она нажала отбой, обвела взглядом подруг и объявила:

– Тобольчина. Собственной персоной, – выдохнула она. – Готовы к разборкам?

Подруги растерянно переглянулись и неуверенно кивнули. И Аля нажала на пульт.

– А… телефон? – тихо спросила Ника. – Мы ж… договаривались!

Аля махнула рукой.

– Да забыла! Нет, честно, забыла. Вы что, не верите мне, девки?

Прозвучало это почти угрожающе. Ника и Женя отчаянно замотали головами – конечно, верим, Алечка! Конечно, забыла!

В распахнутую дверь, около которой стояла Аля – в воинственной позе, руки в боки и со вскинутой головой, – вошла Марина Тобольчина. В нерешительности остановилась на пороге, густо покраснела, тщательно, больше, чем нужно, вытерла ноги о колючий коврик и, откашлявшись, хрипло спросила:

– Можно? Зайти?

– Смелая! – недобро усмехнулась хозяйка. – Ну, заходи. В смысле – попробуй.

И отошла назад.

Тобольчина скинула куртку, нервно поправила у зеркала волосы, громко вздохнула и прошла в комнату. На лице ее было написано примерно такое – была не была, двум смертям не бывать, а одной не миновать. Революционный матрос перед расстрелом.

В комнате повисла тяжелая тишина.

– Здравствуйте, девочки! – наконец выдавила из себя непрошеная гостья и с испугом оглядела сидящих.

– Какие мы тебе девочки? – грозно спросила Ольшанская. – Мы твои кровники! Поняла?

Тобольчина устало опустилась на край стула.

– Да какие там кровники… Оставь, пожалуйста. Я… сама себе… первый враг и предатель.

– Раскаялась, значит? – притворно удивилась Ольшанская. – И с чего это вдруг? Решила стать травоядной? Не верю я, что человек может так легко изменить своим принципам. Хотя какие у тебя принципы? У гадов принципов не бывает!

– Да что ты про меня знаешь? – устало сказала Тобольчина. – Про мою жизнь?

– Да брось! Знаешь, у всех жизнь – не мед. Только сволочами не все становятся. Не заметила? Вроде и время было заметить – не восемнадцать, чай, годков-то!

Тобольчина молчала, опустив голову.

– Повинную голову, – тихо пискнула Вероника, – а, Алечка?

– Ну ты и дура, Стрекалова! – взвилась Ольшанская. – Неужели ты поверила ей? Да таким, как она, вообще веры нет. Им в глаза – все божья роса. Наивная Ника! От таких – ни плохого, ни хорошего не надо, поняла? Раскаялась она, как же! Наверное, что-то случилось? Умные люди шепнули, что последствия могут быть… разные? А, госпожа ведущая? Я права?

Тобольчина подняла на Алю глаза.

– Да перестань. Я испугалась? Да я на эти суды с высокой башни плевала. Да и потом – я-то тут при чем? Отвечать будет продюсер, выпускающий редактор, директор программы. А на суде будет ответствовать адвокат. Да не один! Я тут вообще не при делах! Чего мне бояться? Я говорящая голова, больше ничего. Тоже мне, напугала! – Она усмехнулась и посмотрела в окно: – Красиво тут у вас. Птички поют…

– Ага, – злорадно усмехнулась Аля, – птички! И ты… Складно поешь. Не хуже пернатых.

– Так мы… вам и поверили! – вступила Женя. – Когда человек столько врет… Как тот пастушонок с волками!

– Зря я приехала, – тихо сказала Тобольчина, – зря.

– Это верно! – бодро подтвердила Аля. – Следующая встреча в суде. И ты там обязательно будешь. Говорящая голова!.. Да если бы ты… отказалась… Не было бы всей этой дряни и гадости!

– Были бы, – покачала головой Тобольчина, – только это все сделала бы другая. Не я, так другая, вы уж поверьте!

– Верим, – кивнула Женя, – тогда б и претензии были к другой. А вам бы проще было бы дальше жить! Не так ли?

Марина кивнула.

– Да. Проще. Только жить… вообще непросто! Так?

– А ты еще поплачь, – вступила Ольшанская, – поскули! Расскажи про судьбу свою горькую. Чтобы мы тебя пожалели. У нас же все просто было, да, девочки? Легко и просто. У меня, например, – с жаром продолжала Аля, – брат малолетний умер. А вслед за ним – мама. Сама, руки на себя наложила. Потому, что жить не могла! Была семья из четырех человек, а стала из двух. У Женьки – мамаша-тиран. Муж – сбитый летчик. И с девочкой старшей… Ну, это ты хорошо озвучила. А Ника – вообще. С такого дна выбралась, из такой помойки… И ничего, не сдохли! И подлостей никому не делали. В таком вот масштабе… Слушай! А ты не думала про последствия? Ну, например, про Женькину дочку? А вдруг девчонка с собой что-нибудь сделает? И как ты потом?

– А потом, – вдруг тихим и очень страшным голосом сказала Женя, – ее не будет потом. Потом я ее… растерзаю!

Тобольчина вздрогнула, с испугом посмотрела на Женю, снова кивнула.

– Правильно все… Зря я приехала. Ну, я пошла? – неуверенно спросила она.

– Зря! – подтвердила Аля. – Молодец, что дошло. И – иди. Иди себе… с богом. Если ты про такого вообще слышала.

Тобольчина встала и пошла в прихожую.

Она уже надела кроссовки и стала натягивать куртку.

– Подожди… те! – вскрикнула Ника. – Девочки! Ну, пусть она… останется здесь! Она ведь… сама! Покаяться ведь! Надо же выслушать человека. Дать ему шанс.

Аля посмотрела на Нику и покрутила пальцем у виска. Потом посмотрела на Женю. Та пожала плечами и развела руками.

– Да пусть! Мы ж не звери. Мы люди.

Аля с осуждением покачала головой.

– Мы-то – да, люди. А вот она… Ладно, благородные вы наши, пусть остается. Послушаем! Может, развеселит? А? Ну, а морду набить всегда успеем, да, Никуша? Как там у вас, в приюте? Темную подонкам устраивали?

– Эй! Опра Уинфри! Останься! Послушаем тебя. Может, амнистия выйдет. Ну, или срок скостим. К празднику. Так полагается вроде…

Марина села в кресло и жалобно спросила:

– А можно чаю? Замерзла страшно!

– Водки? – сурово предложила Аля.

Марина кивнула.

– И бутерброд. Если не жалко. Сутки ничего во рту не было.

– Что, с аппетитом неважно? – удивилась Женя. – Человечинкой обожралась?

Ника встала, положила на тарелку оставшуюся куриную ножку, помидор, соленый огурец и кусок черного хлеба. Аля открыла бутылку и оглядела сидящих.

– Ну, кто на новенького? Точнее, на старенького?

Женя кивнула и протянула стакан с остатками апельсинового сока.

Ника на секунду задумалась, потом вздохнула и махнула рукой.

– А, наливай. Хуже не будет. Уже.

Аля достала из шкафа чистый стакан и налила в него водки – до середины. Протянула Тобольчиной.

– Достаточно? Или?

Та кивнула.

– Пока да.

Жадно откусила большой кусок курицы, отпила из стакана и крепко зажмурилась.

– Ой, хорошо!

Ольшанская усмехнулась.

– А как же! У нас тут вообще хорошо. Праздник справляем. Женский день. Заметила?

Тобольчина испуганно посмотрела на нее и кивнула.

– Угу… – и сунула в рот дольку соленого огурца. – Боже, как вкусно!