Женский день - Мария Метлицкая

– Девочки, – решительно сказала Ольшанская, – а ведь праздник еще не кончился! Давайте расслабимся. И по чуть-чуть! И, кстати, телефон никто не включил?

– И опять есть охота! – подхватила Женя. – У меня так всегда – в смысле, на стрессе. Просто метать начинаю как… как свин, ну, ей-богу!

Аля распахнула холодильник.

– Пусто, девчонки. В смысле, что ничего быстрого и ничего готового. Курицу мы смолотили. Мяса полно, но все заморожено. А может, пиццу закажем? Ну, как тины?

Пиццу привезли через сорок минут. Дружно уселись прямо на ковер, затопили камин, и начался пир. Ели руками, запивая пивом, перемазались как малые дети. Что-то рассказывали смешное, и все дружно подхватывали и покатывались. Потом разлеглись на ковре – Ника свернулась калачиком и уснула, Аля раскинула руки и стала читать монолог Джульетты. Да так прикольно и смешно, что все снова развеселились. Марина травила свежие анекдоты, запас их казался неисчерпаем. Женя сказала, что от смеха уже болит живот и что они все дуры набитые. И опять всем стало смешно. Почему-то смешно…

– Смех истеричек, – заключила Аля, громко зевнула, послала всех к черту и тут же уснула.

Женя стянула с дивана плед, укуталась, пробормотала: «Спокойной всем ночи» и тоже уснула.

Марина оглядела честную компанию, подвинулась ближе к камину, протянула руки к огню и подумала, что так спокойна и счастлива давно не была. Очень давно. Целую вечность.

И вскоре тоже уснула.

«Праздник закончился, – подумала она перед тем, как заснуть, – а что будет завтра?»

Проснулись от разрывающегося мобильного.

– Чей? – недовольно спросила Аля, поднимаясь с ковра.

Все переглянулись, и Женя смущенно сказала:

– Это мой, девочки!

Она схватила трубку и закричала:

– Да, Дашенька! Да не кричи, все нормально. Я… тут… в гостях. Да, потом объясню. Недалеко, нет. Рядом. Почти… За городом. Да близко, не кричи! Я знаю, что волновались. Ну, простите меня, пожалуйста. На такси? Вместе с Маруськой? Диктую адрес…

Она быстро назвала адрес, нажала на отбой и растерянно оглядела подруг.

– Ну… простите меня! Вы же все понимаете, девочки. Это же дети!

Девочки шумно вздохнули.

Аля встала, одернула майку, пригладила волосы, посмотрела на Женю, снова вздохнула и, наконец, сказала:

– Подъем, Братья Гримм. Собирайся. Беги, умывайся.

Женя нервно прошлась по комнате и тихо и растерянно спросила:

– Что же теперь будет? А, девочки?

«Девочки» хлопали глазами и так же дружно молчали.

Женя наспех умылась, расчесала волосы, мельком посмотрела на себя в зеркало, недовольно и разочаровано скривилась и бросилась на крыльцо.

Калитка была открыта, и во двор, уже минут через сорок, входили непрошеные гости.

Дашка, дочь. И Маруська. Тоже дочь. Старшая.

Они остановились и уставились на Женю.

Первая к ней шагнула Маруська.

– Мам! Ну ты, мам, даешь! Мы же все… чуть не рехнулись!

– И правда, мам! – обиженно подхватила Дашка. – Ну ты, мама… совсем!

Женя кивнула. На крыльцо вышла Аля и протянула ей куртку и сумку.

Женя заглянула в комнату.

– Ну, я… пошла, девочки?

Все закивали. Женя махнула рукой и вышла в прихожую.

– До встречи! – крикнула она. – Надеюсь, до скорой!

– Так, одну сбыли, – сказала Аля, – пристроили, значит. Кто следующий?

Она посмотрела на Нику.

– Мужу звони. Рехнулся, наверное.

Ника закивала, схватила выключенный телефон и набрала номер.

– Вадик! Я? Здесь. Да у подруги. Нет, ты не знаешь. Потом объясню. А ты? Где?

Она растерянно посмотрела на подруг.

– Он тоже… хочет приехать. Аль, подскажи, пожалуйста, адрес. А то я забыла.

– Разумеется, – кивнула Аля, – и двигай вперед. Жди на въезде. А то… я не любитель кровавых разборок.

Ника послушно вскочила и побежала в прихожую.

Оттуда крикнула:

– Ну, я пошла?

– С богом! – отозвались хором Марина и Аля.

Хлопнула дверь.

– Ну, – сказала Марина, – я тоже… Поеду.

– Валяй! – откликнулась Аля, выгребая золу из камина.

Марина кивнула и вышла из комнаты.

Аля села в кресло, вытянув ноги, и прикрыла глаза. «Устала, – подумала она, – я очень устала. Праздник был прекрасен, и все же… Я очень устала. Хочется в душ и в кровать. Укрыться одеялом, с головой укрыться и ни о чем не думать. Совсем ни о чем? Такое возможно?»

Она слышала, как хлопнула сначала входная дверь, а потом и калитка. Все! Все ушли, все уехали. Она одна. Снова одна. Совсем…

Кончился праздник.

В машине ехали молча. Женя сзади, с девчонками. Обе положили ей головы на плечи, взяли ее за руки и счастливо вздохнули.

Женя закрыла глаза и подумала, что давно – очень давно! – ей не было так хорошо и так восхитительно, просто сказочно спокойно. Отступила давнишняя, давящая, свербящая, словно зубная, нудная душевная боль, когда она чувствовала себя совсем одинокой. Совсем никому не нужной. Дети выросли, у Никиты свой мир. Мир, куда ей ходу нет. А у мамы своя жизнь, где ей тоже нет места. Она всегда удивлялась – как человек может себя ощущать совсем, просто тотально одиноким, имея такую большую семью? Оказалось, что может. И еще как может! Вот тогда-то все и обесценивается, девальвируется – вся твоя жизнь, все жалкие потуги и невообразимые усилия. Что-нибудь изменить. Что-нибудь переделать – решительно, кардинально, резко.

Она почти задремала, чувствуя горячее дыхание дочек и тепло их ладоней.

– Мам! – сказала вдруг Дашка. – А давайте зарулим в «Макдоналдс»? Так есть охота! Просто кошмар. Я два дня не ела, – обиженно добавила она. – Ты же нам ничего не оставила!

Маруська ехидно хмыкнула:

– Ясное дело, ты же у нас безрукая. Вместе с папашей!

Остановились у «Макдоналдса» – совсем рядом с домом. Дашка влетела первая. Женя взяла Марусю за руку и задержалась у входа.

– Доченька, – тихо сказала она, – нам… надо поговорить. Когда ты… готова?

Маруська подняла на нее глаза.

– О чем говорить, мам? Да и смысл?

Женя нервно повела плечом.

– Все нормально, мам. Все хорошо. И я тебя… очень люблю!

В окне показалась «зверская» физиономия Дашки. Дашка махала руками и корчила рожи – типа, где вы там, клуши? Ждете моей голодной смерти?

Маруська взяла Женю за руку, и они вместе вошли в кафе.

Ника дремала на пассажирском сиденье. Вадим выключил радио. На очередном светофоре она открыла глаза и посмотрела в окно.

– Далеко еще? Совсем не пойму, где мы есть…

– Ильинское, – ответил Вадим и посмотрел на навигатор, – пишет, что тридцать минут. До дома. Устала?

Он посмотрел на жену.

Ника кивнула.

– Домой очень хочется! – жалобно сказала она и виновато посмотрела на мужа.

– Ну, скоро будем, – почему-то обрадовался он. – Мама что-то колдует на кухне, а Данька рисует подарок. Знаешь, совсем ему не дается это чертово рисование! Даже солнышко получается какое-то кривое, словно подбитое, раненое, – засмеялся он.

– Весь в меня, – кивнула Вероника, – для меня рисование… в детском доме… всегда было пыткой. Просто ужас какой-то. Боялась его как огня!

Вадим улыбнулся.

– Да бог с ним, с рисованием. Не у всех же к нему способности. Ты и без рисования… умница, каких мало!

Он смущенно кашлянул. А Ника погладила его по руке.

В ту ночь… ну, после веселого «праздника», впервые все было не так. Она так растерялась от этих «открытий», что не смогла заснуть до рассвета. А наутро ей – вот ведь дурочка! – было неловко смотреть мужу в глаза.

Смотреть неловко, а вот дотронуться до него очень хотелось. Просто прижаться к плечу и вдохнуть его запах. Чудно! «Значит, не истукан», – смущенно подумала Ника.

И совсем даже не каменная баба. Снова все вспомнила и снова застеснялась – самой себя. Такая чудачка…

Да, кстати. После всего этого у нее – совсем непроизвольно, честное слово, – впервые выскочило слово, которого не было в ее лексиконе тысячу лет.

Обращаясь к свекрови, она назвала ее «мама».

Марина Тобольчина написала заявление об уходе. Зашла в кабинет к Лукьянову и молча положила его на стол.

Он также молча прочел его и поднял глаза на Марину.

– Обиделась, значит, – ухмыльнулся он, – не терпишь критики, душа моя! Совсем не терпишь. Бросаешь друзей в тяжелый момент? Или я тебе уже совсем никто? Даже – не старый друг?

– Я тебе не душа и тем более не твоя! – внятно произнесла Марина. – Я тебе никто. Так же, как, впрочем, и ты мне. И, конечно, не старый друг! Я понятно излагаю?

– Чего ж не понять, – кивнул Лукьянов, и она увидела, какие злые и холодные у него глаза.

– Хорошо подумала? – Он занес ручку над заявлением и с усмешкой посмотрел на нее.

Она кивнула.