Как пишут стихи - Вадим Кожинов

Наконец, критик должен был принять во внимание, что Боратынский вполне осознавал величие Пушкина после того, как в течение всего трех часов разбирал бумаги поэта. Как же можно утверждать, что Боратынский "проглядел" Пушкина? Он просто не имел самой возможности "поглядеть"... И, кстати сказать, нередко бывает и так, что поэта не могут оценить именно из-за тех или иных трудностей самого знакомства с ним. Даже и с Пушкиным были в этом отношении свои сложности.

Не просто обстоит дело и со славой Есенина. Еще и до сих пор его слава во многом зиждется на некоторых стихах (в частности, из цикла "Москва кабацкая"), которые не выражают самого глубокого и ценного существа его поэзии и, кроме того, понимаются поверхностно и ложно. Далеко не всякий почитатель Есенина воспринимает то "высшее моцартовское начало" и тот трагедийный смысл, которые составляют сердцевину творчества поэта и определяют его величие. Слава, таким образом, оказывается отчасти случайной...

Наконец, есть великие поэты прошлого, которые и до сих пор не получили того признания, которого они всецело заслуживают. Среди них и Афанасий Фет, и даже Тютчев и, тем более, Боратынский и Иннокентий Анненский.

Но утешимся: истинные поэты бессмертны и, следовательно, могут подождать...

Нельзя не сказать и о том, что поэзия - как и искусство в целом существует вовсе не только для повседневного "потребления", для "обслуживания" возможно более широкого круга читателей.

Достоевский так говорил о своего рода "конечной" цели искусства: "...Если б кончилась земля, и спросили там, где-нибудь, людей: "что вы, поняли ли вашу жизнь на земле и что об ней заключили?" - то человек мог бы молча подать Дон-Кихота: "Вот мое заключение о жизни, можете ли вы за него судить меня?"113

Не следует понимать это в мистическом плане. Любой человек, если он достоин этого звания, не может не думать о том, как, с чем он встретит свою смерть и что можно будет сказать о нем после смерти. Но и человечество, взятое в целом, в совокупности всех его членов, не может не думать о том, что будет в час неизбежного для него - ибо все преходяще, и мы это знаем, конца. Один из виднейших ученых века, Норберт Винер, исходя из того, что существование человечества, конечно, писал: "Все же нам, возможно, удастся придать нашим ценностям такую форму, чтобы этот преходящий случай... существования человека... можно было бы рассматривать в качестве имеющего всеобщее значение"114.

Достоевский как раз и видит в искусстве наиболее полную и свободную форму самовыражения и "самооправдания" человека. Он говорит о романе Сервантеса; но в данном случае "Дон-Кихот" символ искусства (в его высших проявлениях) в целом.

И, конечно, поэзия - точнее, Поэзия с большой буквы - есть такое "заключение о жизни", такое "суждение" человека о себе самом, которое можно молча предъявить на любом "суде". Даже люди, далекие от поэзии, как-то сознают, чувствуют, что Пушкин - это своего рода оправдание их жизни. Именно этим, в конечном счете, обусловлена всенародная любовь к Пушкину, а не просто тем, что все когда-либо читали его стихи, и эти стихи "понравились"...

Человечество пашет землю и строит дома, воздвигает заводы и научные лаборатории, плывет по морям и летит в небе... Все это вселяет в людей гордость и радость победы. Но все это никак не может оправдать самую жизнь, самое бытие людей на земле - ибо все это как раз и есть средства для поддержания этого самого бытия.

Но поэзия - и, конечно, искусство в целом - вбирает в себя и осязаемо воплощает глубокий и прекрасный смысл того самого человеческого бытия115, ради поддержания и внешнего облегчения, улучшения которого люди занимаются трудом и наукой.

Вот почему поэзия - если даже ее в данный момент никто не потребляет все же необходима. Она необходима хотя бы для того, чтобы люди далекого будущего, совсем непохожие на нас, или, скажем, разумные существа иных миров могли проникнуть в истинный смысл нашего бытия, оценить нашу человеческую сущность и признать за нами право на ту жизнь, которую мы прожили.

Важно еще упомянуть здесь о том, о чем я говорил так или иначе на протяжении всей книги: в поэзии нельзя приукрашивать, "идеализировать", вообще как-нибудь лгать. Поэзия может рождаться только из реального жизненного поведения, из длинной судьбы поэта.

Толстой писал: "В жизни ложь гадка, но не уничтожает жизнь, она замазывает ее гадостью, но под ней все-таки правда жизни, потому что чего-нибудь всегда кому-нибудь хочется, отчего-нибудь больно или радостно, но в искусстве ложь уничтожает всю связь между явлениями, порошком все рассыпается..."116

* * *

В заключение я хочу сказать несколько слов об одном стихотворении, в котором, как мне представляется, очень точно отразилось современное, сегодняшнее состояние нашей поэзии и вполне естественно - самой жизни. Речь идет о стихах Анатолия Передреева.

Околица родная, что случилось?

Окраина, куда нас занесло?

И города из нас не получилось,

И навсегда утрачено село.

Взрастив свои акации и вишни,

Ушла в себя и думаешь сама,

Зачем ты понастроила жилища,

Которые - ни избы, ни дома?

Как будто бы под сенью этих вишен,

Под каждым этим низким потолком

Ты собиралась только выжить, выжить,

А жить потом ты думала, потом...

Окраина, ты вечером темнеешь,

Томясь большим сиянием огней;

А на рассвете так росисто веешь

Воспоминаньем свежести полей,

И тишиной, и речкой, и лесами,

И всем, что было отчею судьбой...

Разбуженная ранними гудками,

Окутанная дымкой голубой...

Что ж? Перед нами - чуть ли не самый типичный образ современной жизни. Когда города невелики, их окраины почти незаметны - сразу за городом начинаются поля, леса, луга и среди них села. Но за каких-нибудь два последних десятилетия на пространствах России выросли неисчислимые большие и просто огромные города, которые не могут удержать свою городскую энергию и атмосферу в своих непосредственных границах. Сила города переплескивается, и на километры за его пределами образуется окраина - уже не город, но еще и не село...

Итак, стихи об окраине. Но они не были бы настоящими стихами, если бы дело шло только о "картине", об "образе". Вчитайтесь внимательно - и в первой же строфе вас кольнет ощущение, что речь не только об окраине:

...Окраина, куда нас занесло?

И города из нас не получилось,

И навсегда утрачено село...

Это стихи и о самом поэте, о его судьбе, очутившейся на грани, на пороге, которой невозможно не переступать и невозможно переступить. И, конечно, также и о поэте это пронзительное, удивительно русское:

...Ты собиралась только выжить, выжить,

А жить потом ты думала, потом...

Стихи прекрасны потому, что в них вошло, перелилось, обрело свое стихотворное бытие жизненное поведение поэта, его судьба, он сам, ушедший в себя и размышляющий на этой грани между городом и селом.

Окраина в этих стихах действительно "ушла в себя и думает сама". Однако для того, чтобы ее бытие стало стихотворением, оно должно было сначала войти в самого поэта, в его жизненное поведение. О том, как это происходит, замечательно рассказал Михаил Пришвин.

Он вспоминал, как однажды "постарался почувствовать прекрасный солнечный вечер в лесу. Но, как я ни всматривался... я видел только красивость леса без всякого содержания...

И вдруг я понял, что содержание художественного произведения определяется только поведением самого художника, что содержание есть сам художник, его собственная душа, заключенная в форму...

...Но вдруг выпорхнула и вспыхнула в лучах вечерних и острых стайка певчих птиц, начинающих перелет свой в теплые края, и лес стал для меня живым, как будто эта стайка вылетела из собственной души, и этот лес стал видением птиц, совершающих перелет свой осенний в теплые края, и эти птицы были моя душа, и их перелет на юг было мое поведение, образующее картину осеннего леса, пронзенного лучами вечернего солнца"117.

Именно так и в стихотворении Передреева: окраина с ее душой и с самим ее бытием явились поведением поэта, "образующим" самую эту картину окраины... Как говорит Пришвин в другом месте: "Никаким мастерством... не сделать природу живой. Тут требуется поведение"118.

Ценность стихотворения Анатолия Передреева, конечно, не в самой по себе мысли об окраине, мысли, остроту и емкость которой я стремился показать. Ценность его - в подлинности в нем воплощено, дышит в каждой его строке.

Живая частица человеческого и народного бытия обрела новое, поэтическое бытие в стихе и раскрылась перед нами так, как будто она сама себя осознала. А в этом и состоит непосредственная цель поэзии.

* * *

Итак, книжка "Как пишут стихи" на этом заканчивается. Уже говорилось о принципиальном смысле ее заглавия: не "как писать стихи", а "как пишут стихи". Нельзя, невозможно рассказать о том, "как писать". Поэтическое произведение уместней всего сравнить с живым существом, с растением, которое уходит корнями в самые глубины жизни художника, и он способен, в сущности, только помогать ему расти, облегчать и направлять его рост. Причем, поскольку произведение поэта есть плод, есть порожденье его собственной неповторимой жизни, никто не может научить его, как растить этот плод. Читая других поэтов, он в лучшем случае поймет, как они выращивали свои произведения (хотя, конечно, и это очень важно), но не научится выращивать свои.