Как пишут стихи - Вадим Кожинов

Шипенье пенистых бокалов...

именно такова. Но если бы все строки произведения были "сделаны" в этом духе, поэзия исчезла бы, остались бы одни звуковые эффекты.

Звуковой состав и строй "Стихов, сочиненных во время бессонницы" создает поэтический мир отнюдь не просто потому, что в нем есть обильное нагнетание, повторы и сочетания трех звуков, но потому, что эта звучащая стихия всецело органична. Пока мы не вслушаемся специально, с известным даже усилием, напряжением в этот звуковой строй, мы не заметим ничего необычного: перед нами как бы самая естественная речь. Более того, явно нельзя найти в этом пушкинском стихотворении хотя бы одно слово, о котором можно было бы сказать, что оно введено в стихи ради имеющихся в этом слове звуков, - чтобы поддержать, укрепить звуковой строй целого. А ведь это всего три повторяющихся звука составляют более половины согласных этого стихотворения!

Поэт не "мастерил", а творил свои стихи, с очень большой степенью вероятности можно утверждать, что он вообще не думал отдельно о звуках: он создавал поэтический мир, в котором необходимую роль играют звуки, но создавал его как органическую целостность.

Если бы звуки "подбирались" отдельно, специально, они бы и оказались отдельным, "специальным" звуковым эффектом, а не неотъемлемой звучащей реальностью поэтического мира, сотворенного Пушкиным.

Правда, это не вся чувственно воспринимаемая реальность поэтического мира, а лишь одна его сторона, не существующая вне другой - ритма. Именно и только в "магнитном поле" ритма по-настоящему живет звуковой строй стихотворения. Уже говорилось, что ключевые звуки стихотворения особенно выделены в рифмах. Однако и все взаимодействие этих звуков обусловлено ритмом, который одновременно и членит, и объединяет элементы стихотворения.

Но, выделяя, подчеркивая и в то же время связывая звуки, ритм имеет прямое отношение и к более глубокому слою поэтического мира. Он прочно соотнесен с непосредственно значащим (а не только звучащим) строем стихотворения - его синтаксически-интонационной структурой.

Первая строка стихотворения

Мне не спится, нет огня

по своему строению являет собой вполне "обыденную", так сказать, информационную фразу. Но в то же время - это стройный хореический стих с ударением на нечетных слогах (что, конечно, вполне ясно обнаруживается, когда мы воспринимаем вторую, третью и дальнейшие строки). Это сочетание естественной простоты синтаксически-интонационного строения со строго соразмерным "искусством" стиха особенно наглядно выражается в строках, представляющих собой как бы невольные, неожиданные вопрошания:

Что тревожишь ты меня?

Что ты значишь, скучный шепот?

От меня чего ты хочешь?

Ты зовешь или пророчишь?

Дело, понятно, не в том, эти строки ритмизированы: дело в том, что они совершенно естественно построены. Пушкин записал однажды: "Я думал стихами о..." (о чем - неизвестно: запись оборвана). Человек, изучивший чужой язык, только говорит на нем, а думает он, как правило, на родном языке, уже потом, переводя свою думу на другой язык: точно так же подавляющее большинство пишущих стихи "думает" прозой и лишь переводит свою думу в стихи. И это можно ясно увидеть, разглядеть в их стихах, которые всегда отмечены печатью "неестественности".

Между тем в строках Пушкина, в их строении нет ничего неестественного: иначе вроде бы и сказать невозможно.

Здесь не исключено одно недоумение: выше говорилось, что искусство слова не есть слово, не есть речь, а теперь идеалом поэзии вдруг объявляется естественное строение речи... Но данное противоречие как раз и составляет одну из глубоких основ поэзии вообще.

Тот факт, что подлинная поэзия не нарушает естественного строения речи и в то же время обладает стройным ритмом, рифмами и сложными звуковыми повторами и сочетаниями, есть своего рода "чудо" творчества. Поэт как бы попросту говорит, изливает душу, но получаются, словно сами собой стройные стихи. И именно это "чудо" решительно отделяет поэзию, искусство слова от слова как такового. Ведь если естественный строй речи нарушен, стихи предстают как отклонение от речи, как в большей или меньшей степени переделанная, переиначенная речь. Когда же речь, словно ничем не отличающаяся от обычной, неожиданно оказывается стройными стихами - это, в самом деле, есть чудесная метаморфоза, таинственное превращение нашей обычной речи в нечто совсем иное, претворение слова в искусство слова, в поэзию. Не так уж трудно заритмизировать и зарифмовать речь, но для того, чтобы речь как бы сама по себе, без всякого "насилия" над ней стала поэзией, необходимо подлинное творчество. "Мастерство", даже самое изощренное, здесь не поможет.

Мы говорили до сих пор о том, как воплощается творчество во внешних слоях поэтического мира - в звуковом и интонационно-синтаксическом строе. Вполне понятно, что поэт именно творит и более глубокие слои мира стихотворения. Но эти внутренние, смысловые слои нельзя рассмотреть с той же наглядностью.

Обратимся к более общей проблеме: зачем, собственно, создается, творится поэтический мир стихотворения?

В известном смысле все дело заключается именно в том, что в этом органическом процессе создается, рождается как бы самостоятельное бытие поэтического мира. Творение Пушкина - это не слово о ночи и бессоннице, а сама бессонница, - своего рода непреложный факт, который остается в нашей памяти как нечто будто бы вполне реально пережитое и в известном смысле даже более непреложное, чем реальное переживание.

...Парки бабье лепетанье,

Спящей ночи трепетанье,

Жизни мышья беготня...

Что тревожишь ты меня?

Для каждого, кто сумел по-настоящему воспринять эти строки (конечно, в цельности стихотворения), они существуют не как некоторое "сообщение", но как самостоятельная, суверенная действительность, которая не отсылает нас к чему-то, находящемуся за ее пределами, но живет сама по себе, - словом, являет собой поэтический мир. Стихи теряют свое значение и умирают вне связи с породившими их явлениями реальной жизни: между тем поэзия живет собственной энергией и - потенциально - бессмертна.

А это качество подлинной поэзии имеет глубокий и богатый смысл. Прежде всего, следует сказать о том, что оно вовсе не означает какого-либо отхода, отрыва поэзии от реального мира. Напротив, поэзия способна вобрать в себя объективный мир с несравненной широтой и проникновенностью.

Творя мир стихотворения, поэт поднимается, возвышается над своими собственными мыслями и чувствами. Творчество есть сильнейшее и - что очень важно - целостное напряжение, сосредоточение всех сил и способностей разума, души, воли поэта. При этом и становится возможным как бы невероятное, подобное чуду явление: при вполне естественном строении речь оказывается вместе с тем строго ритмической, обладающей рифмами и интенсивными звуковыми повторами и сочетаниями, - то есть представляет собой уже вовсе не речь, а реальность поэзии, искусства слова.

Но и стихотворение в целом, во всех своих сторонах или слоях являет собой нечто неизмеримо более значительное, чем любая мысль и чувство.

Возвышаясь до творчества, поэт создает мир своего произведения как суверенный организм, который обладает собственной жизненной силой. Этот поэтический мир есть как бы мельчайшее подобие объективного мира жизни и природы. Любое слово, выражающее мысль и чувство, есть только сообщение о чем-то отдельном и ограниченном. А истинно поэтический мир устремлен к безграничному, бесконечному: он и есть художественное инобытие всей цельности бытия.

Дело в том, что в процессе подлинного творчества поэт не просто высказывает свои мысли и чувства: он начинает, как бы жить в создаваемом им мире произведения, и воплощается в нем во всей целостности своей человеческой сущности, которая, в конечном счете, отражает в себе целостность объективного мира. И конкретные мысли, и чувство оказываются только материалом для выявления, для воплощения стихии творчества, приобщающей нас к миру в целом.

В "Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы" самый "предмет" не обладает ни яркостью, ни значительностью. Все во мраке ночи, все спит, ясно воспринимается лишь ход часов, а, кроме того, слышатся или же только мерещатся неясные, неведомые звуки, которые и обозначить-то можно, наверное, лишь самими пушкинскими строками (они только что цитировались).

Но в поэтическом мире стихотворения эти вроде бы ничтожные проявления жизни, существующие для нас лишь в часы ночной бессонницы, меряются, так сказать, самой высокой и ответственной мерой. Они представляют здесь всю жизнь в ее целостной сущности. И быть может, именно в этих смутных, невнятных звуках вдруг откроется тайна жизни?

В "Стихах, сочиненных во время бессонницы" присутствует весь Пушкин и весь мир, который он обнимал своим творчеством. Вот, например, в строке