Слеза чемпионки - Ирина Роднина

Это сейчас смешно вспоминать. Тогда же подобные ситуации переживались мною очень тяжело. Мы, как я уже говорила, всё скрывали от его коллег, но прежде всего от начальства. Когда пошли маленькие ребята, следующие поколения, они ему вообще никакого сопротивления не оказывали. В период работы со мной у него шли самые большие результаты. А с уходом старших ребят, тех, кто на поколение старше меня, он тоже мог себе больше позволить. Там все-таки были Горелик, Валера Мешков, серьезные мужики, которые могли и ответить, и послать Жука куда подальше. А тут уже подрастали мы с Улановым, вроде бы сперва ни то ни се, но еще с Улановым он как-то держался, а уже с Зайцевым вообще распустился. Он говорил Зайцеву: «Ты для меня инкогнито». Это означало, что Зайцев для него ничего не значил, с ним Жук особенно даже не разговаривал.

Раньше у нас тренировка начиналась всегда одинаково, еще когда я была одиночницей. Жук нас выстраивал в линейку. Я, естественно, всегда стояла в конце. Мы все с ним здоровались, он давал каждому задание, в конце тренировки все опять выстраивались и говорили: до свидания! Я на все эти парадные разводы смотрела восторженно. И он мне почти всегда говорил: варежку закрой. У меня все время рот открыт был.

Это первые слова будущего наставника, которые я запомнила. Самое большое наказание у Жука было, когда мы в конце недели играли в хоккей. Если ты в чем-то провинился, он кричал: сейчас я в ворота тебя поставлю! Ужасное наказание, особенно для меня, потому что я, как ни странно, при своем малом росте всегда играла в защите, хотя благодаря скорости подключалась к атакам. Я левша, и клюшка у меня была загнута в правую сторону, то есть не как у большинства.

Он иногда такое вытворял со словами. Мы как-то столкнулись на льду с Гореликом. И попала «под раздачу» маленькая Маринка Саная, поскольку мы все свалились, а столкнулись из-за нее, потому что она медленно двигалась. Мы, пары, как крабы поднимались, ползли, пары же большая конструкция. И вот копошится эта куча мала, а рядом стоит совершенно спокойный Стас. И когда из-под кучи вылезла этот клоп Маринка, черненький такой пузатенький муравейчик, он проглотил слюну и как закричит: «Об людях, б., думать надо!» Это выражение я надолго запомнила. Мы даже сначала не поняли, о чем он.

Он все время кричал, все говорили: ой, как Жук кричит! А дело в том, что мы очень часто не слышим тренера, потому что его голос перекрывают музыка и большое расстояние. И на крик Жука мы уже не реагировали как на что-то особенное. Потом, слух у него был ослабленный: у него контузия была очень сильная — в детстве он упал с дерева. Но крик на катке — обычное дело. Таня орала сильным фальцетом, я, когда была тренером, сипела, у меня голос был хрипатый. Причем я себе говорила: Ира, ну что ты кричишь, ты же имела эксперимент с Жуком! Во-первых, не слышно, а во-вторых, никто не реагирует. Ну какой это сигнал? Посмотрел, поехал дальше. Чего она вопит? Все равно бестолку!

Партнер становится другом

Мне очень бы не хотелось, чтоб читатели считали, что я превратилась в какую-то машину по добыванию золотых медалей. Я прежде всего была молодой девушкой, рядом со мной — симпатичный парень. Но, как мне тогда казалось, парень намного меня моложе. Парень, который абсолютно от меня зависит. Тут дело не в возрасте. Зайцев был моложе меня как спортсмен, моложе по жизни вне спорта. Он в Москве никуда без меня тыркнуться не мог, хотя бы потому, что города совсем не знал. У меня изначально везде и во всем над ним получилось шефство. Жук дал задание, а дальше процесс контролирую я, а проще говоря — веду тренировку. И тяну этот воз до той минуты, пока он на нас вновь не обратит внимания. Вышло так, что мы очень много работали одни. Мне потом было легко работать с Тарасовой, потому что Жук большей частью нам только давал задание и спокойно работал с другими, а подключался к нам совсем ненадолго. Так ведение мною наших тренировок перешло в обычную жизнь. Я стала Саше скорее партнером, чем партнершей. Как в свое время меня Уланов таскал по театрам и концертам, так и я стала возить за собой Зайцева. И в институт, и в ателье, и к врачам — мы всюду вместе.

Меня не покидало ощущение, что я его старшая сестра. За мной в то время ухаживали другие парни. А Саша Зайцев казался мне младшим братом, которого полагалось быстро адаптировать к новой ситуации, в которую он попал. Честно скажу, по-другому я на него и не смотрела. Думаю, он первым, если вообще не изначально, стал по-иному раскладывать наши отношения. Мне кажется, что у мужчин вообще по-другому голова устроена. Во всяком случае, вскоре я почувствовала, что он на меня реагирует совсем не как на старшую сестру. Особенно после первого совместного года, когда он уже освоился, стал чемпионом и даже заикался теперь меньше. То есть к тому времени, когда мы стали на льду достаточно равными партнерами. Результат, он всегда людей или сравнивает, или поднимает, или, наоборот, опускает, но никогда не проходит бесследно.

С того времени, как началось наше противостояние, точнее, мое противостояние Жуку, Зайцев целиком и полностью встал на мою сторону. Мне сразу стало спокойно в этой сложной ситуации, я могла на него опереться. Мы представляли с ним единое целое, монолит. Пусть он ничего не говорил, но, по крайней мере, всегда меня понимал и был на моей стороне. Все равно решение важнейших вопросов лежало на мне. Потом мы перешли к Татьяне, а там вся обстановка уже была совсем иная — полная любовной лирики.

Там ходили влюбленные все поголовно. И она сама, и молоденькая Ира Моисеева, которая с обожанием смотрела на своего Андрюшу. Дело не только в романтике, — вся атмосфера вокруг Татьяны была не похожей на ту, в которой я выросла в спорте. Наш переход вверг нас в состояние полного авантюризма: мы еще не подобрали себе музыку, а уже наступил октябрь. Элементы мы собрали, но программу сложить из-за отсутствия музыки не успели.

Однажды сидим вместе с Таниным музыкальным редактором на катке «Кристалл». Там есть небольшая комната для радиоузла. Сидим, слушаем музыку, Татьяна стояла спиной к двери, а я устроилась на каком-то столе. И тут в дверном проеме появился молодой мужчина. И я, как сейчас помню, начала елозить по этому столу, стараясь привлечь к себе внимание. Мне так хотелось этому человеку понравиться. Он был такой красивый, что представить себе невозможно. Со мной такое случилось в первый раз, при всех моих зашоренных спортивных установках, постоянной усталости из меня вдруг явно поперло то, что мне никогда не было присуще, — я хотела привлечь к себе внимание незнакомого мужчины. И когда во мне все это стало так расти, что я начала задыхаться, Татьяна поворачивается (мы же женщины, мы все время начеку и всё чувствуем) — «А, Васютка, привет!» Это был первый муж Тарасовой, Вася. Помню, что меня будто прибили. Первый раз я чего-то там старалась изобразить — и попусту.