Распутин - Иван Наживин

И вот вскоре после губернаторской бани поздно ночью к Степану Кузьмичу явились с вокзала двое ветлужских мужичков: сухенький тихий Щепочкин и большой, рыжебородый и суровый на вид Тестов, известные на Ветлуге тесаря, то есть мастера по валке леса и по выделке из него балок. Рано утром Степан Кузьмич вызвал к себе по телефону отца — он жил особняком, — и когда Кузьма Лукич приехал, они все заперлись в роскошном кабинете Степана Кузьмича, долго и горячо что-то обсуждали и весь день писали и переписывали какие-то бумаги, а затем, взволнованные и радостные, даже вспотевшие, вышли уже вечером в столовую, где Степан Кузьмич приказал приготовить хороший ужин. Мужичков-ветлугаев накормили и напоили покуда некуда, и они с последним поездом поздно ночью выехали куда-то из Окшинска опять.

Недели через четыре из Москвы была подана Степану Кузьмичу срочная, в которой было только два слова: «12 ноября». Степан Кузьмич ответил в Москву: «Выезжаю», — и куда-то исчез.

И вот, завернувшись в теплую доху, он на тройке земских уже несется по тяжелой, разбитой бесчисленными обозами дороге, по Семеновскому тракту, который идет от Нижнего на север. Морозы стоят крепкие, и Степан Кузьмич отогревается на каждой станции, чтобы чрез час-полтора снова замерзнуть до костей. И скачет он день, и скачет ночь — на торги никак опоздать нельзя и часа, но нельзя приехать и слишком рано… Вот и последний перегон. Степан Кузьмич начинает волноваться: игра начинает забирать — приближается решающий момент. Бросается ему удивительное обстоятельство в глаза: вокруг леса необозримые, а деревни покрыты соломой. Он даже засмеялся: до чего может быть глуп мужик!.. И опять же вместо карасину до сих пор палят лучину. А карасин всего два целковых пуд, хоть залейся им. Но он тотчас же забыл все это — это в его расчеты ни так, ни эдак не входило.

И вот — были уже сумерки — из густого ельника на дорогу вышли две закутанных до глаз фигуры. Степан Кузьмич немножко струсил: большие деньги были с ним. Но фигуры раздвигают башлыки, и на него ласково смотрят знакомые лица его тесарей. Потушенными голосами они приветствуют его с благополучным прибытием: совсем замучились ждам-ши… опасались, как бы дорогой что не задержало… Ну, теперь слава Богу… Они подвязали ямской колокольчик, и в сумраке тройка подъехала к большому селу Баки, раскинувшемуся на самом берегу Ветлуги.

На околице села Щепочкин велел шепотом Степану Кузьмичу дать ямщику на чай как можно щедрее с тем, чтобы он ни под каким видом не ездил на село, а сейчас же повертывал бы обратно: если бы кто увидел тройку нового приезжего, все предприятие могло бы лопнуть. И Щепочкин повел задами Степана Кузьмича в свою избу, а суровый Тестов остался караулить на дороге, чтобы ямщик не надул, не вернулся бы в село.

План атаки был выработан давно. По обычаю сперва идут торги устные — во время их Степан Кузьмич ни под каким видом не мог показаться в волостном правлении, где шло все дело, чтобы местные лесопромышленники не подняли цены больше, чем следует, больше, чем они это делали обыкновенно; после же торгов устных начинаются торги закрытыми пакетами — тут-то и должен был появиться москвич со своим пакетом, в котором казне были предложены цены, о которых ветлугаям и во сне не снилось, и таким образом все дело останется за Степаном Кузьмичом. Вся суть дела была теперь в том, чтобы никто не пронюхал о приезде Степана Кузьмича до открытия торгов пакетами. И поэтому взволнованный Щепочкин густо завешивает окна в своей старинной поместительной избе, запирает накрепко ворота, и пока его бабы, в заговоре участвующие, при скудной коптилке угощают Степана Кузьмича чаем и всякой деревенской снедью, Щепочкин бежит в волостное правление, где уже начались с семи часов торги устные. Тестов все мерзнет в кустах, карауля дорогу…

Напившись чаю, Степан Кузьмич, совсем разбитый дорогой, чуть было задремал, но не прошло и пяти минут, как ему показалось, как его уже разбудил возбужденный Щепочкин.

— Пожалуйте, Степан Кузьмич… — взволнованно проговорил он. — Устные кончились…

Он бледен как полотно, и глаза его горят. На часах уже половина десятого.

— Ну, как там? — разом стряхивая с себя дремоту, проговорил Степан Кузьмич.

— Все пока слава Богу… — взволнованно отвечал тесарь. — Выше наших цены никто не надавал…

Степан Кузьмич торопливо одел свою доху, и хрустя морозным снегом, они подошли к ярко освещенному волостному правлению, отворили дверь и — точно бомба взорвалась в присутствии!

— Носов!.. Сам Носов приехал! — возбужденно зашумело в жарко натопленной комнате, полной народу. — Вот так гостинчик!..

И сразу напряжение торгов поднялось до точки кипения.

Степан Кузьмич вежливо раскланялся с несколько удивленным ревизором и лесничими, которые заседали за большим столом, раскланялся со знакомыми ветлугаями и последним положил свой пакет на стопку других пакетов, которые уже лежали перед ревизором, рыжим лысым чиновником с золотыми пуговицами. Ревизор с некоторой торжественностью объявил торги пакетами открытыми, и так как сверху других лежал пакет Степана Кузьмича, он и вскрыл его первым. И вот в напряженной тишине присутствия слышится ровный голос:

— Делянка Воздвиженской лесной казенной дачи за номером восемь, мерою столько-то десятин, по казенной оценке стоимостью столько-то — я, Степан Кузьмич Носов, предлагаю казне столько-то…

— Аххх! — возбужденно проносится по собранию.

— Делянка Воздвиженской лесной казенной дачи за номером девять, мерою столько-то десятин, по оценке казны стоимостью столько-то, а я, Степан Кузьмич Носов, предлагаю казне столько-то…

— Аххх! — еще горячее проносится по собранию.

Лица бледны. Глаза горят. Волнение заражает собой даже ревизора с его помощниками, даже лесников, вытянувшихся вдоль стен в своих ловких стильных кафтанах серого сукна с зеленой выпушкой. Мастерской удар москвича веселит всех, даже сраженных этим ударом.

— Ну что там толковать!.. Зарезал всех… — слышит вокруг себя Степан Кузьмич горячий шепот, и огромное торжество поднимает его грудь, и глаза его сияют. — Нечего и читать наши пакеты… И опять:

— Делянка… по оценке… а я, Носов, даю столько-то…

— Аххх!

Чтение пакета Степана Кузьмича закончено. Все вокруг гудит зло и в то же время восторженно: ну и ловок же черт — всех обработал! Тесаря Степана Кузьмича — Тестов тоже уже прибежал на торги — бледные, возбужденные, сияют, как победители: они главные герои необыкновенного в жизни лесного края события! И вот встает один ветлугай за другим и заявляет:

— Позвольте, господин ревизор, мой пакет обратно… И читать нечего…

— И мой, вашескородие… Кончено дело! Подсидел нас чертов москвич!

Пакеты разом разбираются владельцами. Все кончено. Враг разбит одним ударом наголову по всей линии. Ревизор и лесничие, довольно улыбаясь, поздравляют Степана Кузьмича с блестящей победой. Лесопромышленники и знакомые, и незнакомые окружают его и тесарей взволнованной толпой.

— Ну, ловки, в рот вам пирога с горохом! Одно слово: москвич. Ну а ты, Щепочкин, еще покаешься: изменил старым приятелям своим. А чего ему больно каяться-то: новые хозяева отблагодарят вот как! Ну, так уважили, так уважили, по гроб жисти не забудешь!..

И опять ясно слышны в голосах и досада, и зависть, и невольное восхищение перед мастерским ударом…

Наутро в легкой кошевке Степан Кузьмич поехал с тесарями взглянуть купленные леса — они были верстах в пяти от села. Приехали — великолепный сосняк и лиственница, но Степан Кузьмич был все же несколько разочарован: он представлял себе костромские леса куда могучее. Этой золотой бесконечной колоннадой они пошли вглубь. Вот дорогу им преградила поваленная бурей сосна, и тут только, подойдя к ней вплотную, Степан Кузьмич понял, что он купил: у корня ствол великана был почти в рост Степана Кузьмича, то есть обхвата в три! Щепочкин вынул из кармана полушубка захваченную на всякий случай рулетку и прикинул дерево: если обрубить его под самой кроной, получится бревно в пятнадцать сажен длиной и семи вершков в отрубе!

— Да постой, как же такого черта вывезти из лесу-то? — поразился Степан Кузьмич, весь сияя.

— Целиком ежели везти, то не меньше двух троек надо… — сказал Щепочкин. — Ну, только где же с таким вожжаться: перепиливаем…

Степан Кузьмич торжествовал. Он стал ласков и разговорчив и не только с удовольствием, но с наслаждением смотрел на окружавших его великанов, чуть звеневших вершинами в низком сером зимнем небе.

— А скажи ты мне, пожалуйста, что это значит такое, что все ваши деревни посреди таких лесов соломой крыты? — спросил он.

— У мужиков лесу совсем нет… — отвечал Щепочкин. — Бьются из-за каждого бревна, можно сказать…