Черневог - Кэролайн Черри

— О чем ты говоришь? Ради Бога, объясни мне.

— Это тоже самое, что шулерские кости Дмитрия Венедикова. Волшебство и мир естественных вещей: они не совместимы. Только лешие являют собой нечто необычное с этой точки зрения. Они обладают волшебством, как Малыш, а с другой стороны, столь же естественны, как окружающие нас деревья. Они, как колдуны, собрали отовсюду небольшую частицу и соединили их. Но в то же самое время, они не могут отличить нас даже по лицам. Для них нет разницы между отдельными людьми, если только эти люди не связаны с колдовством, которого те не желают иметь в своих лесах…

— Господи. Да неужели ты думаешь, что все это могли устроить лешие?

— Не знаю. Признаюсь честно, не знаю. Но прошу тебя, Петр, потише! — Саша прикрыл уши руками, словно из-за опасения растерять собственные мысли, так же, как когда-то делал Мисай, рассматривая молодые березы…

Он наклонялся к ним очень близко, чтобы обнюхать и потрогать. Это тот самый Мисай, который слышал малейший треск веток в своем лесу, в своем лесу, который долгое время так или иначе принадлежал колдунам… Саша наклонился еще, чтобы не терять поднимающийся дым, высовываясь прямо под капли воды, падающие с деревьев. Он держал руки около огня, глядя в пламя открытыми немигающими глазами.

— Мисай, — прошептал Саша, — Мисай, ты знаешь, что Ивешка отправилась вверх по реке, а мы никак не можем найти ее? Можешь ли ты поговорить с нами, Мисай?

Он ожидал, что ответ, если он придет, будет едва различимым. Поэтому он расслабился и прижал ладони к глазам, пока искры не ослепили его. При этом он подумал, что после всех попыток воровства, после всего, что он позаимствовал у леса, вряд ли уместно доверять колдовству и думать про Мисая, если он на самом еще существует…

Возможно, что в этот самый момент Мисай ругал его за ошибки: Саша вновь стал ощущать лес, далекий и готовый в любую минуту вновь исчезнуть от него.

Но он вцепился в это ускользающее ощущение присутствия: он думал о молодых березах и старался не отвлекаться на другие мысли.

— Мисай, — вновь прошептал он, и где-то далеко-далеко упала сосновая шишка.

Когда имеешь дело с лешими, то нужно быть очень внимательным. К ним нужно очень тщательно прислушиваться, чтобы распознать их голос, а иначе можно и не услышать совсем, если настроиться на заранее ожидаемый отклик…

Удивительно, как долго мог просидеть у костра этот малый, подумал Петр, забираясь под узкую полоску парусины и вновь заворачиваясь в свой проклятый кафтан и одеяла. Волшебный дым никак не повлиял на него, если не считать неприятного жжения в носу. Но он видел, как сосредоточен был Саша, и его не покидала уверенность, что именно сейчас происходит что-то важное: если понадобилось разводить огонь прямо среди ночи и если малый неожиданно заявил, что кое-что понял в происходящем, то тогда, Господи, если его уверенность сможет добавить хоть что-то к усилиям этого парня, то он согласен верить, черт побери, он согласен верить в старых друзей скорее, чем во что-нибудь еще…

Малыш пронзительно зарычал и выскочил из-под навеса: сердце у Петра подскочило. Теперь Малыш обосновался на спине Волка, посвечивая в темноте над костром золотистыми блестящими глазами, в которых отражалось пламя. Но Саша даже не вздрогнул.

Все ли идет так как надо, подумал Петр, больше всего беспокоясь в этот момент о том, как бы не испортить все дело своим вмешательством.

В следующий момент до него донесся шелест листьев, похожий на чей-то разговор… Он не мог определить, что именно это было. Звук скорее напоминал вздох листвы и ощущался как свежий ветер, наполненный запахами весны.

Он медленно прошел над ними.

Наверное, это был Мисай, подумал Петр. Однако он не видел никакой разумной причины, чтобы сообщать о своем открытии, и только яростно тер нос, сдерживая прорывающееся чиханье.

Тут он услышал сашин шепот:

— Он слушает. Ему уже известно, что мы здесь.

— Да, я тоже слышал, — просто ответил Петр.

Саша еще долго сидел на корточках, уперев локти в колени, глядя на огонь полузакрытыми глазами. Петр, опираясь на затекшую руку, не смел двигаться и старался по возможности не дышать, думая о происходящем на его глазах.

Все ли с ним хорошо? Может быть, его все-таки следует разбудить?

Наконец Саша пробормотал, едва слышно шевеля губами:

— Тишиной в лесу мы обязаны лешим. Они хотят, чтобы мы отправились к тому месту как можно скорее.

— Да знают ли они, что едва не лишили меня жизни! — прошептал в ответ Петр. — Это из-за них Ивешка отправилась в одиночку, Бог знает куда… Если они хотят, чтобы мы отправлялись туда, так почему они раньше не сказали об этом?

Саша ответил ему все так же тихо:

— Они хотят предотвратить кое-что, только и всего. Они лишь следуют заключенному соглашению. Мне думается, что они сами попали в какую-то беду.

— Прекрасно. Эта беда нам хорошо известна. Интересно только знать, слышал ли Мисай хоть что-нибудь от Ивешки? Ты не спросил его?

— Я спрашивал его. Но он сказал лишь одно: поторопитесь.

Это было самое неприятное из всего услышанного Петром.

— Мы должны отправляться, — сказал Саша, — прямо сейчас.

Итак, прямо ночью, сейчас, немедленно.

Петр подхватил кучу одеял и начал укладываться.

Он делал это очень быстро.

Днем лес выглядел здоровым и сильно подросшим. По склону холма пробежала лиса, остановилась и с любопытством уставилась на них.

Саша отметил, что они уже покинули владения водяного. Может быть именно поэтому, а может быть потому, что они получили хоть какой-то ответ от Мисая, у них прибавилось сил и появилась реальная надежда. Петр продолжал идти быстрым шагом, несмотря на случайные покалывания в боку. Он вел Волка и настаивал на том, чтобы Саша продолжал ехать верхом, уверяя, что его ноги гораздо длиннее и он себя прекрасно чувствует на этой прогулке.

Так они шли, попеременно садясь на лошадь и изредка останавливаясь для короткого отдыха: только чтобы плеснуть на лицо воды, да смыть пыль и грязь в случайном ручье. От быстрой ходьбы одежда, недавно вымокшая под дождем, перепрела, от мокрых сапог на ногах появились волдыри, а день превратился в сплошную перепутанную ленту из покрытых зеленой листвой холмов и полян, заросших папоротниками.

Но перемены, произошедшие в лесу, радовали сердце. Петр был уверен, что это была работа леших: ни одной упавшей ветки не попалось на их пути, все кругом было так ухожено и прочищено, что можно было идти и в сумерках, и даже в сгущающейся темноте. Когда же стало совсем темно, они достали свои одеяла и устроились на ночлег, не разжигая костра, расстелив постель прямо под шелестящими ветками.