Закон тридцатого. Люська - Илья Туричин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лёдик как-то сразу сгорбился, сник и медленно подался к дверям. Люське вдруг стало жаль его. Когда он ушел, она сказала осторожно:
— А не очень вы круто?
— Крутую кашу есть легче… Так слушаю вас.
Люська рассказала Никодиму Алексеевичу о том, как они хотят организовать доставку продуктов по предварительным заказам рабочих завода прямо в цеха. Попросила выделить транспорт. И под конец разговора робко попросила:
— Не могли бы вы сетки заказать за свой счет?
— Что за сетки?
— Вот вы, скажем, закажете несколько видов товара. Мы все это сложим в одну сетку с номером. В ней вы и домой можете продукты унести, а утром вернуть. Или в свою сумку переложить. Ведь заказы-то надо заранее подобрать, чтобы очереди не создавать.
— И во сколько это, по-вашему, может обойтись?
— Не больше ста рублей.
— А сколько будет стоить рабочему заказ? На процентах ведь столы заказов работают. Так? Кажется, один процент с суммы заказа?
— Если вы дадите транспорт, чтобы подвозить заказы из магазина в цех, никаких процентов с ваших рабочих брать не будем.
— Так-таки и не будете? — весело спросил Никодим Алексеевич.
— Не будем. Фасовкой мы и так должны заниматься. Заказы будут выполнены в служебное время. Доставка — ваша. И нам и вам это выгодно. Какие ж тут еще проценты!
— Ну что ж, государственно подходите. А долг, как говорится, платежом красен. Как вы к нам, так и мы к вам. Сетки заказывайте. Оплатим. А вот с транспортом у нас неважно.
— Нам бы электрокар, — сказала Люська.
— Одного вам мало. Надо на дело перспективнее смотреть. Завод большой… Вот что, Игорь, собери-ка своих ребят в транспортном. Я недавно был там — поломанные электрокары в угол загнаны. На запчасти их растаскивают. А если наоборот? Им запчастей добавить? Может, и пригодятся? Прикиньте-ка там, электриков подключи. В понедельник доложишь на заводской планерке.
— Есть, Никодим Алексеевич!
— Еще что вам требуется?
— Пропуска на завод нашим работникам.
— Дайте список.
— Потом хорошо бы где-нибудь на видном месте витрину оборудовать. Мы бы там образцы продуктов выставляли. Подойдет человек и выберет, что ему надо.
— Возле проходной вас устроит?
— Вполне.
Никодим Алексеевич записал на перекидном календаре.
— Еще?
— Как будто все.
— Ну что ж, вижу — деловые вы люди. Если что срочно понадобится, звоните. И заходите. Надеюсь, новая секретарша будет добрее.
Директор потряс Люськину руку и проводил ее до дверей.
В приемной возле стола стоял Лёдик. На лице его застыло выражение растерянности.
Когда Люська вышла из кабинета, Лёдик бросился к дверям.
— Можно?
Из-за двери послышалось беспощадное:
— Я занят!
…С экскурсии на завод началось сближение людей в маленьком коллективе магазина. И подобно тому, как вдруг неожиданно увидели они по-новому своих покупателей, так увидели они и своих товарищей по работе.
Люська делала для себя открытие за открытием. Оказывается, Семен, что из мясного отдела, был в недавнем прошлом чемпионом области по тяжелой атлетике, но случайно сломал руку и с тех пор в соревнованиях не участвует.
Алексей Павлович более сорока лет собирает открытки-репродукции с работ художников и скульпторов. Отлично разбирается в живописи, и в музее, куда он как-то затащил Люську, его все знают и говорят с ним уважительно и почтительно.
Обе Иры из бакалейного отдела учатся заочно в торговом институте. Анисья Максимовна, или Оня, как ее почти все звали в магазине, очень любит детей. Все выходные дни она проводит в детском доме с малышами. Как-то она пригласила девушек из магазина, в том числе и Люську, и повела к своим питомцам. Детской радости не было конца. А Оня, счастливая, помолодевшая, сидела на диване, обсыпанная малышами, утирала раскрасневшееся лицо большим цветастым платком и довольно бормотала:
— Это все мои. Это вот Маринка, это Настенка, это Витюха, это Сережка…
Люське открывались прекрасные человеческие сердца, и она сама готова была распахнуть им свое.
В эти дни и случилось ЧП, которое очень больно воспринял весь коллектив.
Продавщица бакалейного отдела Саша Логинова обвесила покупателя. Покупатель ни слова не сказал ей, а вызвал директора. Степан Емельянович пригласил его в кабинет. Проверил. Действительно: и сахарный песок, и макароны, и манная крупа были отпущены с недовесом.
Покупатель, крепкий еще старик с короткой, немного всклокоченной бородой и густыми, такими же всклокоченными бровями, пытливо впиваясь маленькими черными глазками в Степана Емельяновича, настырно бубнил:
— Как же выходит? А? Культурно обслуживать собираетесь. На дому, так сказать. Заказики и все такое. А потом недовес! Выходит, каждый ваш пакетик перевешивать надо. А потом продавщицы — в кусты: это, мол, не я вешала, это другая. Так? И взятки, как говорится, гладки? Да ежели вы в глаза покупателя надуваете, то за глаза и подавно!
— Это недоразумение, — пытался оправдать продавщицу Степан Емельянович, хотя сам и не очень верил в это. — Может, у нее весы не в порядке. Люся, проверьте, пожалуйста, весы.
Люська вышла.
— Пошла щука щуку проверять, — ехидно сказал старик.
— Это вы напрасно, товарищ, — покачал головой Степан Емельянович.
Люська вернулась, у нее было растерянное лицо.
— Весы точные, Степан Емельянович.
В дверь просунулась Оня. Она протянула директору большую шоколадную конфету с приспособленной к ней черной ниткой.
— Вот! Говорила я ей, предупреждала: «Брось!» А она все равно ее подвесила.
— Ничего не понимаю, — сказал Степан Емельянович.
— А понимать нечего. Подвешивала она на нитке эту конфетину к весам. Лежит конфетина на прилавке — весы точно показывают, а скинешь ее пальцем — она и повиснет. На двадцать грамм разница. Отвесила товар — опять ее на прилавок.
— Механизация производства! — съехидничал старик.
— Вот, — Люська положила перед покупателем жалобную книгу. — Пишите. Опозорила нас Логинова. Весь магазин опозорила.
Старик покашлял в кулак.
— Написать нетрудно. Можно написать. А что толку?
— Мы ее накажем, — сказала Люська.
— А без этого, без жалобы, не накажете?
— Все равно накажем.
— Так зачем же писать, девушка? Потом вызывать начнете, протоколы там разные… Покоя не будет. — Старик нахмурился, и глаза его вовсе скрылись под клочьями бровей. — Нет. Не буду писать.
— Ваше дело.
Старик снова покашлял в кулак, взял свои покупки и ушел.
Вызвали Сашу.
— Как же вы посмели, Логинова, — обратился к ней Степан Емельянович. — Как у вас рука поднялась?
Саша залилась слезами.
— Я… я больше… никогда… Черт попутал…
— А я ни в бога, ни в черта не верю, — металлическим голосом говорил Степан Емельянович. — За свое преступление вы ответите. И прежде всего перед своими товарищами. Идите.
Саша ушла. И тотчас в кабинет ворвалась Нина Львовна. Вид у нее был такой, будто она пробежала без отдыха не меньше пяти километров и при этом за ней гнался по крайней мере уссурийский тигр.
— ОБХСС, — выдохнула она. — В магазине.
— Кто? — не сразу понял Степан Емельянович.
— ОБХСС…
— Ну и что?
— В магазине…
— И чего вы испугались?
— Милиция же!..
Степан Емельянович не выдержал, засмеялся.
— Это хорошо, что вы хоть милиции боитесь.
Нина Львовна посмотрела на него обезумевшими глазами, резко повернулась и выскочила из кабинета.
Тут уж и Люська не выдержала, прыснула в кулак.
В дверь постучали.
— Разрешите?
Вошел старший лейтенант.
— О, у вас тут весело! Здравствуйте! — Он протянул руку Степану Емельяновичу. — Старший лейтенант Ивин.
— Кольчиков, майор, увы, в отставке.
— Знаю, слышал. Здравствуйте, Людмила.
— Здравствуйте, Валерий Сергеевич!
— Чего вы меня так рассматриваете?
— Первый раз вижу в форме.
— Ну и как?
— Ничего. Подходяще.
Степан Емельянович пригласил сесть.
— Чем могу служить?
— Да ничем. Разрешите закурить?
— Курите, пожалуйста, — кивнула Люська.
Валерий Сергеевич щелкнул зажигалкой. Затянулся, выпустил тоненькую струйку дыма.
— Слышал, перестраивать торговлю собираетесь?
— Собираемся.
— Мы в ОБХСС очень заинтересованы вашими планами.
— А мы жульничать не собираемся, — весело сказала Люська.
Валерий Сергеевич засмеялся.
— А у вас, Телегина, я гляжу, превратные понятия об органах милиции. Ведь мы не только пресекаем, мы и воспитывать должны. И помогать людям разбираться, что к чему. А иначе — какая же мы советская милиция. Вот вы будете заказы брать. Если вы обезличите продавщиц, откроете дорожку к злоупотреблениям. Могут найтись неустойчивые люди, воспользоваться обезличкой. Могут?