Закон тридцатого. Люська - Илья Туричин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— До свидания, Макар. Желаю тебе успехов!
— Спасибо… Спасибо…
Афанасий Ильич потряс руку Макара.
На лестнице Люська вдруг остановилась и прижалась щекой к Макарову мокрому пальто. Макар легонько, одной рукой обнял ее. И замер в смятении.
Люська подняла лицо. Посмотрела в глаза Макару ласково и тревожно.
— Как же так, Макар?..
И неожиданно отпрянула от него. Он не смел ее удержать.
— Пойдем. Побродим. Мы же с тобой никогда еще не бродили по нашему городу. Никогда!..
Люська взяла Макара за руку, и они вышли на улицу. Лил дождь. Искрился в свете фонарей. Пузырились, кипели лужи. Вдоль тротуаров беззвучно текли ручейки.
— Пойдем, — сказала Люська и повела Макара, не выпуская его руки из своей. Они шли молча, и Макар забыл о «другом парне» и о том, что она «не должна думать». Он испытывал такое необыкновенное счастье оттого, что они идут вот так, взявшись за руки, навстречу дождю и ветру! Такое счастье, которое отметало все маленькие и большие обиды, все горькие и тревожные мысли. Оно не могло сосуществовать с ними. Оно было огромным, всепоглощающим, это счастье.
Миша просидел в приемном покое около часа. Здесь было тихо. Пахло лекарствами.
Он думал о девушке, которую торопливо и бесшумно увезли по длинному коридору. Выживет ли? И почему это она? Ведь должна была стрястись какая-то беда с человеком, чтобы решиться на такое… Вдруг шальная мысль: «А если Люся так вот?..» Похолодело сердце. Черт его знает, какой бред придет в голову!.. Люся бы никогда этого не сделала. Она сильная. Сильная и чистая. К ней никакая грязь пристать не может.
Пришел врач, немолодой, с неправдоподобно белой щеточкой усов на усталом загоревшем лице.
— Вы еще здесь, молодой человек? — обратился он к Мише.
Миша порывисто вскочил.
— Как она, доктор?
— Плохо. Постараемся сделать, что сможем. Вы ей родственник или знакомый? Как ее фамилия?
— Она работает продавщицей в магазине, против нашего завода.
— Никаких документов при ней нет. Вы не смогли бы, молодой человек, узнать ее адрес? Известить родных?
— Постараюсь.
Лил дождь. Миша поднял воротник и зашагал по улице, не разбирая луж. У Люсиного дома чиркнул спичкой, отыскал в списке жильцов: «Телегин. А. И.». Верно, отец. Квартира № 7.
Миша поднялся на третий этаж и позвонил.
— Мне Люсю Телегину.
— Вторая дверь направо.
Миша постучал.
— Войдите.
— Здравствуйте! Мне Люсю Телегину.
— Ее нет дома. Что ей передать? Может быть, я смогу…
Миша мял мокрую кепку в руках. Стекавшие с нее капли глухо разбивались об пол.
— Мне надо узнать у нее адрес одной девушки. Продавщицы из магазина.
— Продавщицы? — Афанасий Ильич неодобрительно посмотрел на Мишу, на щелкающие по полу капли. — Тут я ничем помочь не могу.
— Передайте ей, пожалуйста, что заходил Михаил Кротов. По очень важному делу.
— По важному. Передам.
— До свидания. Извините.
Миша задел что-то в коридоре, ушиб колено. «Все-таки надо бы обождать. Может, умирает девушка. Надо бы родным сообщить».
Он спустился вниз и присел на ступеньку, поднял воротник.
Полумрак лестницы и мерный шум дождя убаюкивали. Он прислонился к стене и задремал.
Разбудили его голоса.
Миша открыл глаза.
В сумеречном проеме двери стояли две фигуры: маленькая, девичья, и мужская, неуклюжая. Они стояли, взявшись за руки. Повернув лица друг к другу.
— Если ты завтра не уедешь, Макар, приходи. А проводить тебя я не смогу. Завтра я первый раз буду заведовать секцией, — сказала девушка Люськиным голосом.
Неуклюжий кивнул.
— И пиши мне, Макар. Слышишь? Я буду ждать тебя. И скучать. И плакать, если ты будешь редко писать. Да-да…
— Чудачка! — Неуклюжий вдруг обнял ее. — Я буду писать утром и вечером, днем и ночью, в наряде и на строевой подготовке.
— Тебя за это посадят под арест.
— Тем лучше! У меня будет больше свободного времени, чтобы строчить тебе письма.
Она приподнялась на цыпочки, взяла руками его голову.
— Прощай, Макар.
И они поцеловались.
Миша зажмурился.
Ему было обидно, горько и неловко, что сидит он здесь, на каменной ступеньке, и подглядывает за ними, за Люсей и за этим, неуклюжим.
Морду бы ему набить! Сейчас же, немедленно. Но он сидел, боясь шелохнуться, будто оцепенел. Нога затекла и ныла.
— Иди, Макар. Я посмотрю, как ты пойдешь.
Он еще постоял мгновение и ушел.
Она осталась одна в сумеречном проеме двери. Подняла руку, помахала тому, ушедшему. Потом не спеша начала подниматься по лестнице.
Миша встал. Люська обернулась, испуганно спросила:
— Кто здесь?
— Это я. Кротов, — ответил Миша.
— Кротов? — удивилась Люська.
— Я к тебе по делу пришел.
— Да…
— Как эту девушку зовут, что с тобой вместе работает? Светленькая такая.
— Галя?
— Отравилась она.
— Отравилась?.. Как отравилась? — Люська была еще переполнена ощущением счастья и не сразу поняла смысл этого слова.
— В сквере мы ее нашли. В тяжелом состоянии. Таблеток она наглоталась.
Люська зажала рот рукой, чтобы не закричать.
— В больнице она. А адреса не знаем. Родным сообщить надо.
— Она одна живет.
— Одна?
Они стояли друг против друга. Мише хотелось обнять ее так, чтобы дыхание перехватило, чтобы никогда не поцеловала больше того, неуклюжего.
Но лишь спросил:
— Это кто ж был?
— Где?
— Вот сейчас. С тобой.
Люська поняла, о ком он спрашивал. Ей было стыдно, что Миша видел, как они целовались.
— Это был мой друг. Мой самый главный друг…
…Лил дождь. Всюду шумела вода, равняя тротуар с проезжей частью. Миша шагнул в густую пелену воды.
Лицо стало мокрым-мокрым. Он не утирал его. Он с обидой думал о Люське…
Часть вторая. Начало
В больницу к Гале пустили только через неделю.
Люська звонила в справочное. Три раза носила ей передачи. Фрукты, масло, сахар. Писала короткие записочки с новостями, будто ничего и не случилось, будто Галя просто заболела.
Ответов не было.
Люська не знала, что каждую записочку Галя перечитывает по десятку раз и плачет тихонько, уткнувшись в подушку. Она была еще настолько слаба, что не могла написать ответ. Врачам пришлось повозиться с ней, прежде чем дело повернулось на поправку.
Люська прошла длиннющим глухо-гулким коридором, отыскала нужный номер палаты, вошла.
Вот старушка сидит на кровати, вяжет. Вот черноволосая полная женщина опустила на колени книгу, с любопытством глядит на Люську. Возле другой кровати, на которой, укутанная одеялом до подбородка, лежит молодая женщина, сидит посетитель в не по росту коротком халате. Эти видят только друг друга.
Значит, на той кровати у окна Галя.
Люська подошла, прижимая к груди сверток с огромными грушами.
Нет, не Галя… Или Галя? Галя… Но какая она непохожая: худенькая, бледная, руки как оструганные палочки. А в глазах слезы. Да и Люська готова была расплакаться.
— Здравствуй, Галочка!
Галя шевельнула сухими и бледными губами.
— Ну, как ты? Доктора говорят, на поправку дело пошло. — Люська взяла Галину руку. Рука была горячей. — А у нас все по-старому. Вернее — все по-новому. Нину Львовну в продавщицы перевели. А я заведующая секцией. «Товарищ заведующая», — шутила Люська. — Как я, не очень, наверное, солидная для заведующей?
Галя улыбнулась слабо.
— А главное — директор у нас новый. Бывший летчик-истребитель. Увидишь — влюбишься! На Титова похож.
Галя закрыла глаза.
Наступило тягостное молчание. Чтобы нарушить его, Люська стала рассказывать о Макаре. Как он к ней пришел, как они гуляли по городу. И как прощались в парадном и поцеловались. А тут как раз Миша стоял. Тот самый, что Галю в больницу привез. И все видел. И теперь не приходит.
Когда Люська кончила рассказ, снова наступило тягостное молчание.
Вдруг Галя заговорила, едва выговаривая слова:
— Дура я?.. Да?
— Что письмо написала — это правильно. А все остальное, конечно… Если б ты от людей не таилась, а все по-честному, тебе бив голову не пришло таблетки глотать. Так что тут ты действительно дура.
Люськины горькие слова не причинили боли. И то, что ее ругают, правильно. Даже хорошо, что ругают: значит, понимают и прощают. Это она видит по Люськиным глазам, что глядят ласково и доверчиво. И это очень глубоко чувствует Галя. Прошлая жизнь кончилась. За нее осталось только расплатиться. И какой бы тяжкой ни была расплата, Галя готова…
— В воскресенье директор к тебе придет, — сказала Люська. — Слышишь?
— Директор? — испуганно прошептала Галя.
— А ты не пугайся. — Люська засмеялась. — Новый директор — это тебе не Разгуляй. Зовут его Степан Емельянович.