Спираль - Пол Макьюэн

— И эта бактерия имеется у большинства людей? — поинтересовался президент.

— Не совсем так. Большинство когда-то имели ее. Но после десятков лет использования антибиотиков бактерия, вполне возможно, почти полностью прекратила свое существование в человеческой популяции. После приема антибиотика она гибнет и восстанавливается крайне медленно.

Никто не проронил ни слова и даже не пошевелился.

— Генерал Арвеник, как вы оцениваете возможные потери?

— Допустим, если за один день заразится один человек и каждый день этот человек будет заражать еще одного, то через месяц в профессии получаем пятьсот миллионов жертв.

Лоуренсу показалось, что из зала в один миг выпустили весь воздух.

39

С утренней передачей в руках Уолли Азертона оказалась большая упаковка шоколадных шариков с молочно-солодовой начинкой. Уолли был «дальнобойщиком» — отсидел двадцать два года. Оставалось еще четыре. В тюрьме Хэзлтон он крутил мелкий бизнес — зарабатывал на посредничестве, обменивая сигареты на хавчик, контрабандное бухло на журналы с голыми девками. Если давали хорошую цену, мог и мобильник передать. Сделки в основном были грошовыми, но иногда перепадала возможность срубить по-крупному.

Недавно ему предложили самое выгодное в жизни дело.

Первый контакт состоялся два месяца назад. С тех пор Уолли тщательно готовил почву. Деньги уже капали на банковский счет в его родном Толедо в штате Огайо. Он рассчитывал выйти на свободу миллионером.

Азертон завернул коробку конфет в простыню, сунул наушники-капельки «айтач» в уши и отправился в прачечную. По дороге Марвин Гэй нараспев спрашивал его «Что происходит?».

В прачечной Уолли положил коробку на складной столик, вскрыл ее и высыпал конфеты. Сладкие шарики, подпрыгивая, раскатились по столу, но невысокий бортик помешал им упасть на пол. Интересно, что за штука такая солодовое молоко? — подумал Уолли.

Он проверил шарики один за другим, пока не нашел нужный. В этом никакого молочка не было и в помине. Шарик был сделан из пластмассы и облит шоколадом, чтобы не отличался от других в коробке. Единственная разница — в размере, он был чуть-чуть крупнее настоящей конфеты. Уолли сунул шарик в рот, обсосал шоколад, обтер тряпкой, достал спрятанное в подошве лезвие и аккуратно надрезал оболочку.

Та треснула, как яичная скорлупа. Внутри оказалась странная механическая козявка-паучок. Уолли предупредили о ней заранее. На спине паучка была приклеена миниатюрная видеокамера, меньше которой Азертону не доводилось видеть, — не больше точки на игральном кубике. Он наклонился, чтобы рассмотреть диковину поближе, потом взглянул на «айтач» и увидел собственную физиономию на дисплее.

Уолли взобрался на стол и начал отвинчивать шурупы на крышке вентиляционного канала. Работая, он размышлял о том, имеют ли машины хотя бы примитивное понимание мира. Ведь они способны передвигаться, реагировать на команды и менять направление движения. Какое-то подобие разума у них должно быть, хотя до свободы воли еще далеко. Уолли считал свободу воли интересной темой. Он был уверен, что однажды машины начнут выносить собственные суждения и делать собственный выбор. Пока это время не наступило, но скоро наступит.

Козявка не имела собственной воли. Она выполняла команды богатого немногословного сукина сына, который отвалил за услугу миллион четыреста тысяч долларов. Паучок — инструмент его воли. В этом смысле Уоллес Азертон мало чем отличался от механической козявки.

Заключенный в точности выполнил распоряжение — положил микробота в вентиляционный канал и развернул в нужном направлении. Затем нажал кнопку программного приложения на «айтач», и ползунчик скрылся в темном канале. Уолли направлял его бег, водя пальцем по дисплею. Из канала доносился едва слышный металлический цокот маленьких лапок.

В ушах Уолли он отзывался звоном золотых монет.

Китано погрузился в воспоминания, в уме полыхало яркое пламя. Данн появится только через час. Можно вспомнить былое, пока он не пришел. С возрастом настоящее все больше теряло очертания, становясь похожим на сон, а прошлое проступало все резче. Как если бы реальным было только прошлое, а настоящее — лишь иллюзией. Подлинный Китано все еще жил, присматривался и ждал своего часа в 1945-м.

К лету всем стало ясно, что война с американцами на Тихом океане проиграна. Токко были последней, обреченной, героической попыткой Японии внести перелом в войну с империалистами Запада. Машины из стали не справились с задачей. Оставалась последняя надежда — на машины из плоти. Тысячи юных японских воинов отправились на свое последнее задание без права на возвращение, чтобы нанести удар в сердце врага, управляя самолетами, катерами, торпедами. На Западе их называли другим японским словом — «камикадзе», или «божий ветер». Так в Японии прозвали тайфуны, которые в тринадцатом веке уничтожили флот монгольских захватчиков.

Но даже «божий ветер» не остановил американцев.

Жаркий август не предвещал ничего хорошего на севере Китая. За северной границей накапливались для удара советские войска. Повсюду царил хаос. На Хиросиму и Нагасаки сбросили какую-то новую бомбу, которая в считанные секунды превратила оба города в руины. СССР перешел в наступление, легко вскрывая боевые порядки Квантунской армии. Не оставалось почти никаких надежд на спасение. Противник мог захватить базу отряда 731 через несколько дней.

Поступил приказ — ликвидировать всех оставшихся пленных и уничтожить все официальные записи.

В комнате собрались восемь человек. Старший по чину, генерал Сиро Исии, которому в то время было пятьдесят три года, понимал, что «город ужаса» скоро обратится в прах. Китано стоял рядом с начальником. Остальные шестеро добровольцев-токко — сплошь юнцы, не старше двадцати лет. Исии был их командиром и отцом, он лично несколько месяцев надзирал за их подготовкой. Генерал обходился с ними бесцеремонно, даже грубо. Но в этот день его лицо светилось торжественной гордостью. Исии открыл деревянную шкатулку из кипариса и с уважительным поклоном вручил каждому солдату по цилиндру.

Эти шестеро понесут в себе последнее, самое страшное дыхание «божьего ветра» — дыхание узумаки.

Больше надеяться не на кого.

Каждую порцию узумаки запечатали в латунный баллончик, размером и формой напоминающий сигару. Две половинки соединялись резьбой, стык герметизирован воском. В полированной кипарисовой шкатулке, в специально вырезанных углублениях, лежало шесть одинаковых цилиндров. И шкатулку, и баллончики изготовили самые лучшие ремесленники японской императорской армии. Раз в месяц цилиндры извлекали и заменяли на новые, потому что ученые отряда 731 продолжали работать и совершенствовать патоген. Шкатулка хранила последние, наиболее совершенные плоды их работы.

Для Китано, седьмого токко, изготовили особый цилиндр такого размера, чтобы уместился внутри фаланги пальца.

Пока остальные шесть смертников плыли на подводных лодках к своим целям, он, согласно приказу, должен был затаиться и ждать. Токко могли потерпеть неудачу, у него же не имелось права на ошибку. Китано предстояло проникнуть в мир врага и дождаться подходящего момента. Ему разрешили сознаться во всем, чтобы завоевать доверие, потом найти подходящую точку где-нибудь на севере. Он изучил все маршруты миграции пернатых и «птичьи базары». Перелетные птицы — идеальные переносчики узумаки. Они способны в считанные дни растащить ядовитый грибок по всей стране.

Все бы так и вышло, не встань на его пути Лиам Коннор.

Уолли остановил ползунчика напротив пятого вентиляционного ответвления, ведущего к камере старого психа Китано. Заключенный подправил положение микробота, нацелив объектив вниз. Изображение на дисплее было не больше ногтя большого пальца, но тем не менее сидящий на нарах, уставившийся в пространство старый хрыч был хорошо виден.

Не дай Бог ошибиться, подумал Уолли. Китано — японец старой закалки. Если все получится как надо, Уолли разбогатеет. Если нет, можно заказывать место на кладбище.

Заключенный пошевелил пальцами. Паучок проскочил сквозь решетку и крохотным листочком спланировал вниз. Пол на изображении закружился, быстро приближаясь.

40

Замдиректора ФБР сидел напротив Данна в бронированном лимузине с пуленепробиваемыми стеклами. Они едва обменялись парой слов за последние пятнадцать минут. Говорить было не о чем.

Машина неслась по шоссе I-68 со скоростью выше девяноста миль в час, впереди и сзади — эскорт полицейских из Западной Виргинии, с включенными фарами, но без сирены. В десяти милях позади остался аэропорт Моргантаун, в шести милях впереди ожидало федеральное исправительное учреждение Хэзлтон. Справа от Данна на сиденье лежал ящик из прозрачного пластика с двумя голубями Китано. Остальных птиц загрузили в багажник.