Вся жизнь перед глазами - Лора Касишке

Их были сотни, если не тысячи — крошечных белых крестиков, занявших каждый дюйм холма. Из белоснежной пластмассы. Некоторые попадали на зеленую траву, но большинство, воткнутые в землю достаточно глубоко, стояли прочно, лишь слегка качаясь на свежем ветерке.

— Ну ладно, пошли. — Подруга взяла ее за локоть.

Но та не могла сделать ни шагу.

Ей казалось, она видит сон. Белое на зеленом. Одинаковые кресты. Исполненные одного и того же смысла.

— Господи Иисусе, это же…

— Они просто заявляют о своих убеждениях.

Только тут она заметила, что на каждом из сотен и сотен маленьких белых крестов, занявших всю лужайку перед начальной школой, значится имя.

Она наклонилась к ближайшему крестику, всего на несколько дюймов отстоявшему от носка ее черного ботинка.

На нем детским почерком было выведено черным маркером: «Эмма».

Диана узнала свою дочь издалека. Она стояла возле клетки, уцепившись за прутья. Розовую ветровку она успела снять и повязать вокруг пояса.

— Эмма!

Эмма не обернулась. Не слышала? Или не захотела отвечать?

Диана бросилась вперед.

Эта часть зоопарка называлась «Черный лес» и представляла собой островок дикой природы с соснами, скалами и небольшим водопадом, струи которого с журчанием ударялись в цементное дно. Везде стояли скульптуры персонажей волшебных сказок, раскрашенные ярко, чтобы не сказать аляповато: Дровосек, Ведьма в пряничном домике, Великан-людоед с гномами, златовласая Рапунцель… Посреди колючих кустов шиповника возвышались носилки, на которых с закрытыми глазами возлежала Спящая красавица. Дорожки были посыпаны корой красного дерева. Здесь было душно, хотя от воды веяло промозглой сыростью.

На этой территории располагались вольеры с койотами, лисицами и волками. Зверей Диана не видела, но чуяла, что они следят за ней из темноты. А может, это была сова в клетке, но она сидела не шевелясь, так что заметить ее было нельзя.

— Эмма! — снова окликнула Диана.

На этот раз Эмма отозвалась:

— Мама! — но с места не двинулась. — Мама, — повторила она и показала на скалу чуть выше клетки, в которой волк…

— Ты не поверишь! — сказала она подруге.

Апрель близился к концу, шли дожди, и в столовой было сыро. Нейт обнимал ее за плечи.

— Меня выбрали королевой мая! Мистер Макклеод только что сказал.

Подруга встала и обняла ее, вдохнув аромат шоколадного молока и свежести. Темные волосы пахли апрелем.

Апрелем. Стремительностью и неподвижностью. Крыльями и землей. От радости у нее выступили слезы, и это были слезы дружбы. В них сосредоточилось все — бархат и путешествия, кости и кровь, и лето, которое всегда приходит после весны.

— Ты что, завидуешь?

— Еще бы, черт побери! Конечно завидую. — Она обнимала свою лучшую подругу, но одновременно обнимала весь мир.

Завтрашний день. И прошлый год. Свою собственную дочь. Свою мать. И свое материнство…

Жизнь вдруг показалась ей длинной-длинной, чуть ли не бесконечной, и в то же время до странности короткой. Жизнь с ее мелочами, с привычным шумом школьной столовой, в последние месяцы учебы.

Она ощутила, что такое вечность.

Подружка рассмеялась, улыбнулся и парень. Оба они с ней навсегда… Ее семья… У нее в душе хватит для них места — как в теле хватает места для сердца и легких. Она была способна на любые чувства. Кроме зависти.

— Ладно, пошли. Если собираешься закатить истерику из-за того, что меня выбрали королевой, лучше спрятаться в туалете.

Диана осмотрела волчий загон, но тот был пуст. Внутри ограды, скользя между скалами, двигалась только неясная тень.

Дышалось с трудом: она слишком долго бежала.

Добравшись до Эммы, она рухнула на колени, притянула дочь к себе и, глубоко дыша, зарылась в золотые волосы, словно хотела навсегда запомнить все это: запах детского тела и палой листвы, мелодию из бакалейной лавки и все ароматы физического, материального мира, запомнить то, что стояло за ними, — производную детства, милосердия и любви. Она ощущала и вбирала в себя все непостижимое разнообразие жизни, пока не подняла глаза на тень, за которой следили широко распахнутые синие глаза ее дочери.

Тень двигалась внутри клетки, но волк был на свободе.

Апрель

Они стояли в девчачьем туалете, когда раздались первые звуки выстрелов из автоматического пистолета: тра-та-та. Звуки доносились откуда-то издалека, словно звучали не наяву, и девочки продолжали причесываться и прихорашиваться перед зеркалом…

Тра-та-та…

Тра. Та. Та.

— Хочешь конфетку? — спросила одна другую и протянула пакетик со сладостями.

Та выбрала мятную и положила в рот. От резкого вкуса перехватило дыхание.

Тра. Та. Та.

— Что это? — Она затолкнула щетку для волос в рюкзак, рядом с хрестоматией английской литературы. Вообще-то к сегодняшнему уроку надо было прочитать первую главу «Дейзи Миллер»[4], но она ее даже не открывала.

Так-так-так-так-так.

Снова этот звук, и сразу после — мягкий, булькающий всхлип.

— Что за черт? — проговорила одна из девушек.

— Что это было?..

Вторая направилась к двери, но подружка схватила ее за локоть:

— Стой, не ходи. А вдруг там?..

— Что?

— Не знаю. — Она выпустила ее локоть.

— Кто-то дурачится. Наверное, Райан Балбес…

Тра-та-та…

Волк вышел в открытую дверцу. Он выглядел растерянным, смущенным, словно впервые оказался по другую сторону загородки.

Диана закричала. Волк услышал ее крик, поднял голову, принюхался, потом обернулся назад, будто на собственную тень, которая его, похоже, напугала, и завыл.

Этот вой, вначале тихий, как только что включенная магнитофонная запись, постепенно набирал силу и креп. Невозможно было определить, откуда исходит звук — может быть, от тени? Диана не удивилась бы, если бы оказалось, что его издает она сама…

Эмма не двигалась.

Она даже дышать перестала, хотя ее ноздри подрагивали, а в глазах стояли слезы.

Они не услышали, как открылась дверь в комнату.

И не услышали звука его шагов.

Одна девочка, зажмурившись, шептала молитву: «Прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим…»

Первая кивнула и открыла глаза. Медленно подняла их вверх, потом опустила вниз, на линолеум, потом перевела взгляд на дверь перед собой и закричала.

В этом крике было столько отчаяния, что ее подружка уставилась на свои ладони и отчетливо увидела, как ее жизнь скатывается с них мраморным шариком и катится прямо под ноги Майклу Патрику, к его белым кроссовкам «Найк» с голубыми молниями по бокам и болтающимися шнурками. Она ускользает слишком быстро и уже откатилась слишком далеко, чтобы можно было вернуть ее назад.