Забытое королевство - Петр Гуляр

В полночь бедная женщина, страдая от унижения и дойдя до крайней степени отчаяния, развела в кухне огонь и сожгла свой пукхай (одеяло) и приданое. Затем она переоделась в парадную одежду — костюм замужней женщины из хорошей семьи, — затушевала косметикой распухшее лицо и губы, смастерила удавку и повесилась в гостиной. Никто ничего не услышал, и о происшествии стало известно только утром. Домашние нашли ее полузадохнувшейся, с посиневшим лицом. Она была еще жива, однако вскоре скончалась, так и не придя в сознание. Тут обнаружилась еще горшая новость: женщина была на третьем или четвертом месяце беременности. Ее смерть осквернила весь дом и навлекла на него проклятие. Муж и свекровь поспешно вызвали лам, и после короткой службы гроб отнесли на луг за пределами деревни. Там его поместили на погребальный костер, собравшиеся на лугу ламы провели еще одну короткую службу, и под гробом разожгли огонь. (Тела самоубийц, женщин, умерших в родах, и умерших насильственной смертью наси всегда кремируют. Этот обычай — остаток их древней традиции: похороны у наси появились только после того, как они переняли китайскую культуру.)

Следующий акт драмы разыгрался в доме Хэ Шо-вэня вечером. Семья вызвала шаманов, приготовила черных животных и расставила столы и скамейки для поминального ужина. Ламы сидели в комнатах второго этажа, распевая молебствия в сопровождении молитвенных колокольчиков и миниатюрных труб. Их масляные лампы горели ярким огнем. Мы поднялись наверх, чтобы посмотреть на службу. Вскоре все заметили, что в соседних комнатах происходит что-то необычное. Там раздавались громкие хлопки, похожие на пистолетные выстрелы, — они слышались из буфетов, стен и потолочных балок. Столы и скамейки трещали и едва заметно двигались по полу. Все побежали вниз. Я остался, поскольку меня всегда занимали подобные явления.

Затем томба начали бить в свои барабаны, и я, поскольку не хотел пропустить обряд очищения, которого никогда до сих пор не видел, пошел вниз. Было десять часов вечера, ярко светила луна.

В сверхъестественной тишине томба начали выкликать демонов нечистоты и бедствия. Их подобия были воткнуты в холмик посредине двора. Выглядели они по-настоящему жутко — с оскаленными зубами, иные без голов, все со змеиными туловищами: на сей раз перед нами были настоящие черти. Черных животных зарезали, забрызгав и измазав их кровью весь двор. Шаманы медленно вертелись под размеренный звон ндзелеров. Они погрузились в транс, и в их математически точных движениях было что-то механическое, бесчеловечное. Казалось, будто перед нами ожившие трупы: лица их были бледны, а невидящие глаза смотрели куда-то вглубь. На этот раз их призывы звучали иначе — более настойчиво, сильно, зловеще. Атмосфера невыносимого ожидания и мрака заполнила двор. Силы зла прибывали с каждой минутой. Люди дрожали и жались поближе друг к другу. Похолодало; казалось, даже луна померкла. Столы и скамейки, приготовленные для поминок, начали трястись и двигаться. Мои соседи с немым ужасом наблюдали за ними, не в силах двинуться с места. Внезапно дядя Хэ Шо-вэня забился в припадке. Он извивался на земле, изо рта у него пошла пена. Люди бросились к нему, пытаясь его удержать, но он стряхнул их с себя, как мух. Глаза у него вылезли из орбит. Из перехваченной глотки вырвался громкий, незнакомый голос. Повернувшись к Хэ Шо-вэню и его матери, он начал выкрикивать странным, потусторонним голосом проклятия в их адрес. Люди снова бросились к нему, пытаясь его остановить, заталкивая ему в рот листья и все, что было под рукой. Полузадушенный, он наконец затих. Соседи, в чьих глазах читался ужас, разбежались по домам; выпроводили и меня. Хэ Шо-вэнь упал в обморок. Конца обряда чоу-нав мы так и не увидели. На поминки никто не остался. На другой день мне сообщили, что в дядю вселился дух его брата, отца Хэ Шо-вэня, который завладел его горлом и говорил с родственниками напрямую. Он проклял свою жену и сына за смерть бедной женщины и пообещал, что отомстит за нее и что наказание не заставит себя ждать.

Глава XIII

Свадьбы

Свадьбы в Лицзяне — независимо от того, совершались ли они по любви, — всегда были веселыми и колоритными. Однако какими бы роскошными ни выглядели городские свадьбы, они не могли сравниться даже с беднейшими свадьбами в деревнях. У деревенских жителей было больше свободного времени и места. Запасы продовольствия, к которым добавлялись еще и подарки от соседей и друзей, были богаче, а потому угощать гостей можно было хоть до бесконечности, не переживая, что это обойдется чересчур дорого. Гости из отдаленных деревень могли задерживаться подолгу — в отличие от города, в деревне всегда было где переночевать, если не в доме у жениха, то у соседей. В городе свадьба была происшествием малозначимым и обезличенным, заметным разве что на небольшом отрезке улицы, где она происходила, в то время как в деревне свадьба была важнейшим событием, которым интересовались и в котором принимали участие все местные жители. Его с нетерпением ждали, начиная готовиться к нему за много месяцев вперед. На этом грандиозном светском мероприятии обновлялись и укреплялись дружеские связи с жителями других деревень; кроме того, оно давало возможность повидать старых друзей, живших далеко. Я старательно посещал все городские свадьбы, но вынужден признаться, что особую слабость питал к свадьбам деревенским. Притом чем отдаленнее была деревня и чем примитивнее был живущий в ней народ, тем с большим удовольствием я предвкушал поездку.

В городе приготовления к свадьбе начинались за пару недель до назначенного дня церемонии. Сидя в винной лавке г-жи Ли, я мог без труда наблюдать небольшую процессию, проходившую мимо, — обряд «посылания вина». В ходе этого обряда представители семьи жениха официально сообщали день и час свадьбы родителям невесты. Около десятка замужних дам в восхитительных нарядах — новых черных митрах, шелковых блузах, подпоясанных широкими поясами, шелковых шароварах, плотно подвязанных у лодыжек, и вышитых тапочках с загнутыми носами — шагали по улице строем, как солдаты, по четыре в ряд, глядя прямо перед собой и не поворачивая головы. За ними следовали около десятка незамужних девушек-паньцзиньмэй, одетых похожим образом, за исключением митр, которые им заменяли экзотические черные китайские шапочки с красными розетками; волосы их были заплетены в длинные косы. Возглавляла шествие дама с начищенным медным чайником вина, украшенным красными бумажками, на которых были написаны приносящие удачу китайские иероглифы. Еще одна дама несла на медном подносе пару нефритовых браслетов. У других на подносах лежали гребешки, флаконы духов, зубные щетки, пудреницы и так далее. Каждая из дам и девушек держала в руках поднос с каким-нибудь предметом женского туалета. Они церемонно, в полном молчании вышагивали по улицам, давая прохожим понять, что счастливый день свадьбы не за горами.

Перед свадьбой еще одна процессия приходила в дом жениха, неся с собой приданое невесты — мебель, постельное белье и кухонные принадлежности из полированной меди и латуни. Тяжелые предметы несли на бамбуковых бревнах мужчины, а все остальное перетаскивали в корзинах женщины. Приданое составляли платяные шкафы, столы, стулья, пара латунных плевательниц, часы, два тяжелых стеганых одеяла в вышитых шелковых пододеяльниках: одно с драконом — для жениха, второе с фениксом — для невесты. За ними следовала кухонная утварь — медные ведра, тазы, хо-го, самовары, черпаки, кувшины и кастрюли. Длинную процессию замыкали носильщики с тяжелыми деревянными сундуками на ножках, выкрашенными в бледно-красный цвет и закрытыми на тяжелые резные замки необычайной красоты — в них хранилась одежда молодых на все возможные случаи.

В знаменательный день можно было увидеть, как гости стекаются к дому жениха. Нарядно одетые мужчины, старые и молодые, неспешно шли поодиночке или небольшими группами. Однако женщины всегда вышагивали строем, целыми взводами, с матерями семейств впереди и незамужними девицами в арьергарде. Каждая из них несла очередной поднос с подарком, выложенным на видное место посредине, даже если это был крошечный красный пакетик с парой серебряных долларов.

После прибытия в дом каждого гостя вежливо приветствовал жених, одетый, по образу и подобию китайского аристократа, в темно-синий шелковый халат и черную шелковую магуа (куртку), в китайской либо европейской шляпе и с большой розой из красной бумаги, приколотой на груди. Гость тут же проходил внутрь, к столу, обычно стоявшему в углу, и передавал свой подарок мужчине, который записывал все подарки в особый реестр на красной бумаге. Если дарились деньги, их количество и имя дарящего скрупулезно заносились в список. Если подарок представлял собой меру риса с четырьмя головами тростникового сахара, как это часто случалось на деревенских свадьбах, рис взвешивали, а сахар оценивали исходя из размеров голов и опять же заносили в реестр вместе с именем, полом дарителя и названием деревни, из которой он происходил. Впоследствии жених или его отец подносили гостю чашку чаю. На этом обязанности гостя кончались, и он мог приступать к общению с другими приглашенными. Дамы обычно присоединялись к матери жениха в соседней комнате. Затем все ждали прихода невесты, которая должна была добраться до дома жениха к часу, заранее назначенному астрологом. Опаздывать было нельзя, и поскольку ни в городе, ни в деревне точных часов ни у кого не водилось, невеста обычно прибывала намного раньше положенного.