Зов Оз-моры - Андрей Хворостов

её парчовом панаре скреплял золотой сюльгам. Шею украшало ожерелье с лазоревыми яхонтами, а голову — усыпанное жемчугом и самоцветами панго, похожее на архиерейскую митру. На ноги были надеты сафьяновые сапожки.

— Ну, и нарядилась! — невольно вырвалось у Мины.

— Мы же в Вельдеманово едем. Там эрзяне живут, разве нет?

— В селе тебя за свою не примут. Руки нежные, пухловатые. Кожа белая, гладкая. Ну, какая из тебя крестьянка? Сразу же видно: ни дня в поле не работала. На слобожанку ты тоже непохожа. Разве что на дочку купца. Только наряд на тебе такой, что не на всякой баяр-аве увидишь.

— Да, надо одеться победнее, — согласилась Дева воды и вновь выбежала из покоев.

Вернулась она в берестяном обруче на голове, лаптях и бронзовом сюльгаме.

— Лапти — это слишком! — рассмеялся Мина. — Да и такое очелье тоже. Для купеческой дочки убого. Надень обычные сапожки и панго с бисером…

Ведь-ава переоделась ещё раз, и все трое вышли из её хором, которые снаружи казались обычной крестьянской избой. «Как здесь умещаются такие огромные покои?» — удивился Мина.

Неподалёку от дома стояла подвода, в которую уже был впряжён конь.

— Специально подбирала, — похвалилась Ведь-ава. — В Вельдеманове никто и не подумает, что жеребец у тебя новый.

— Может быть… — ответил Мина. — Но я-то вижу, что грива у него чуть светлее, глаза больше, да и ржёт он иначе.

— Кто будет приглядываться и прислушиваться? — отмахнулась Дева воды.

Вскоре две прислужницы вынесли из избы эрямань парь[7], выдолбленный из ствола старой липы и украшенный замысловатой резьбой, и поставили его в телегу. Мина не удержался, открыл сундук. Там лежали бобровая шубка и богатый наряд, который Ведь-ава надела поначалу.

— Всё-таки хочешь его носить? — поинтересовался он.

— Я ведь женщина, — ответила Дева воды. — Хочу быть нарядной. Хотя бы дома поношу…

Вирь-ава запрыгнула на повозку первой, схватила поводья и крикнула:

— Сюда, молодые!

Как только подвода тронулась, изба исчезла. На её месте поднялись осины и орешник.

-

[1]Пря суркс (мокш., эрз.) — очелье. Дословно «головное кольцо».

[2]Уркспря (мокш., эрз.) — «воздушная могила» древних волжских финнов. От слов уркодомс (оплакивать) и пря (верхушка дерева).

[3] Отрывок из авестийской (древнеиранской) Молитвы воде Ардви.

[4]Траэтаона, Керсаспа — герои из Авесты (древнеиранской священной книги).

[5]Урьвалине (эрз.) — подружка невесты на свадьбе.

[6] Крещёная мордва иногда так её называла. Записана молитва со словами: «Ведь-ава Мария».

[7]Эрямонь парь (эрз.), эрямань парь (мокш.) — «житейская кадка». Цилиндрический сундук, выдолбленный из ствола липы.

Глава 25. Крещение Девы воды

Конь нёсся к Вельдеманову так быстро, как будто в повозке не было ни трёх человек, ни сундука с приданым, да и сама она ничего не весила. По обе стороны дороги мелькали березняки и сосновые рощи, ручьи и озёра, луга и засеянные просом поля… На въезде в село Мине махнул пьяненый крестьянин, и Вирь-ава притормозила коня.

— Мы уж думали, ты на том свете, Пиняй!

— Ёгорь, я туда вправду едва не попал.

Односельчанин сочувственно закивал, но постеснялся спросить Мину о его злоключениях.

— Чего ты телегой-то не правишь? Зачем девке доверил поводья?

— Сама захотела. Она, кстати, будет урьвалине на моей свадьбе.

— А беленькая девка, значит, твоя невеста?

— Не девка она, а купеческая дочка, — обиженно ответил Мина. — Машенькой зовут. Марией Гавриловной.

— Марё, значит? — мужик презрительно хмыкнул. — Белоручка! Самоварница! Как с такой жить будешь?

— Да уж как-нибудь…

— Мдааа… Как ты был дураком, Пиняй, так и остался. Та, что конём правит, для семьи-то пригоднее будет. Вон ручищи какие крепкие! Тоща, правда… — крестьянин погладил её взглядом, задумался и причмокнул. — Тоща, зато какие сиси отрастила! В жизни таких не видел. Потискать бы…

Мина заметил, что Вирь-ава еле сдерживается. Душа его ушла в пятки: Дева леса могла ведь и смертоубийство учинить! Однако она поступила иначе. Соскочила с повозки, задрала панар и со смехом сказала:

— Хочешь пощупать — щупай!

— Да я и не хотел вовсе, — засмущался Егор. — Это я так…

Вирь-ава вновь запрыгнула на телегу и взялась за вожжи. Не успела подвода подойти к Мининому дому, а всё село уже знало, что Минка Савельев сын женится на дочке купца из далёкого эрзянского села, красавице невероятной, но в быту бесполезной. Кто-то радовался за Мину, кто-то завидовал ему, чесал затылок и гадал, что в нём, нищем вдовце, нашла пригожая самоварница. Многие его жалели, предвидя, что из такого брака не выйдет ничего путного, что принесёт он мужику лишь несчастье и разорение. Отец Афанасий ж так истолковал новость: «Мариам, значит… Хорошо хоть крещёную девку берёт, а не татарку и не черемиску».

Изба Мины стояла на краю села, почти на берегу Гремячего ручья.

— Удобное местечко! — обрадовалась Дева воды. — Жаль, тесноват домик. Придётся ещё один возводить, у нас ведь скоро сын появится. Построим? — она вопросительно поглядела на Деву леса.

— Скажу лешакам, как придёт время, — ответила та, располагаясь на скамье.

Устав с дороги, они поели и легли спать. Всю ночь любопытные бабы одна за другой подбегали к Мининой избе. «Нет ли там разнузданного блуда? Две девки ведь у него поселились, молодые и здоровые. Кровь, поди, играет, между ног свербит…» — перешёптывались односельчанки.

Подслушивали они, подсматривали в щёлочки ставень… но нет, в избе всё было чинно. «Смотри-ка, блюдёт его Машка своё девичество, — заключили бабы. — Да и вторая, видно, тоже. Проверить бы надо. В день свадьбы мужичка ей подослать».

Наутро Мина пошёл в церковь договариваться о венчании. Отец Афанасий — высокий сухопарый поп с раздвоенной бородой и торчащим между её прядями кадычищем — поинтересовался:

— Невеста у тебя Марё, значит? Она вправду купеческая дочка?

— Посмотри на неё, и всё поймёшь.

— Папашу её как звать?

— Гаврила Михайлов сын. Живёт в Липягах, за Самарой. Без малого пятьсот вёрст отсюда.

— Далеко же от отчего дома твоя Марё усвистала! Не бежала ли от отца с матерью?

— Как в воду смотришь, святой отец! Не хотели её за меня выдавать…

— Красавица, говорят, да и не бедная… Чего ж она в тебе нашла?

— Коль приняла моё предложение, значит, нашла что-то, — заносчиво ответил Мина.

— Бежала от отца с матерью? Непросто будет вас обвенчать!

— Не постою за ценой.

— Венечная пошлина с вас будет два алтына. Ну, ещё десяток-другой гусей. Это уж не казне, а мне. Ежели найдёшь, приходи.

Вернулся домой Мина в глубокой печали.

— Что случилось? Отец Афанасий отказался нас венчать? — поинтересовалась Ведь-ава.

— Нет, просто мзду просит. Двадцать гусей.