Невольники чести - Александр Кердан

Удачное завершение посольства обещало бы полный триумф участникам первого кругосветного вояжа в Северной Пальмире, хотя сам Николай Петрович возвращаться в столицу после плавания к берегам Японии на борту «Надежды» не собирался. По поручению совета директоров Российско-Американской компании ему предстояло еще проинспектировать американские колонии. Аляска оставалась основным поставщиком «мягкого золота» — ценного меха морских котиков, каланов, сивучей, стоимость которого на мировых рынках в последнее время заметно поколебалась. Причин тому было несколько. Это и стремительное сокращение поголовья пушного зверя в районах охоты, и участившиеся нападения индейцев на русские острожки и магазины компании, и злодейство пиратов, и, конечно, спекуляция кантонских скупщиков пушнины, намеренно сбивающих цены на российские меха. И все же главной причиной явились политические дела в Европе. Мир замер в предощущении очередной кровавой бойни. Это чувствовалось даже на забытой богом Камчатке.

Может быть, поэтому, как бы ни бурлило сегодня веселье на празднике, разговор в кругу гостей, большая часть которых к тому же носила эполеты, то тут, то там касался политики. Обсуждали дошедшую с большим опозданием до окраины империи последнюю европейскую новость — трагедию в Венсенском замке, где по воле первого консула Франции в крепостном рву пролилась кровь помазанника Божия, безвинного герцога Энгиенского. Говорили об этом и в окружении посланника и губернатора. И как бы далеко ни уносили сейчас Николая Петровича его собственные мысли, он невольно прислушался к тому, о чем вел речь господин Лангсдорф (зело ученый муж присоединился к экспедиции еще в Копенгагене).

— Ф Европпа пыт палшой файна, каспата! — с мрачным видом вещал натуралист, похоже, гордясь своим пророчеством.

— Да, французы воевать умеют… — то ли опроверг мнение Лангсдорфа, то ли согласился с ним доктор Брыкин.

— Однако, господа, замечу: и русские тоже! — веско сказал генерал Кошелев, внимание которого к разговору было привлечено не столько касанием к рукаву его мундира руки посланника, сколько прозвучавшим словом «война», оказывающим на людей служивых просто магнетическое воздействие. — Не раз мы «лягушатников» бивали, и, будет надобность, еще побьем!

— До этого дело едва ли дойдет, ваше превосходительство, — возразил губернатору Крузенштерн, бывший, к слову, ярым противником всего французского. Очевидно, сия неприязнь укоренилась в нем со времен службы в английском королевском флоте.

— Файна путет… — снова подал голос фон Лангсдорф.

— Да полно вам каркать, герр доктор!

— Как ест понимайт «каркат»? — широко открыл глаза натуралист.

— Это означает принести недобрую весть, — пришел на выручку капитан-лейтенанту Брыкин.

— Это ест поковорк или пословитц? Фи любит гофорит образ…

— Какой уж тут образ, герр доктор, когда мир пахнет порохом! Один вопрос: с кем будет Россия? — выразил то, что волновало всех, живописец Курляндцев.

— Тут и гадать нечего. Мы же с Францией союзники. Вспомните, при покойном императоре Павле Петровиче казаки наши готовились к походу на Индию вместе с войсками Буонапарте… — произнес лейтенант Головачев.

— Это когда было! Все эти приготовления — день минувший. С этим узурпатором России не по пути… Особливо после того, что случилось в Венсене, — отчеканил лейтенант Ратманов.

Головачев стоял на своем:

— Не забывайте, милостивый государь, как сильна французская партия в столице: князья Куракин, Кочубей, граф Нессельроде…

— Мнится мне, со времени восшествия на престол государя нашего Александра французскую партию составляют токмо дамы в салонах… Им-то ничего лучше парижской пудры во всем свете не сыскать! — попытался придать беседе несколько иной лад академик живописи.

— И все же баталии не избежать, — вернул разговор к военной теме Кошелев. — Вы слышали, господа, дабы положить конец континентальной блокаде, французы намерены высадиться на Британских островах? Буонапарте создал на западном побережье, близ Булони, целый лагерь и ждет сезона туманов, чтобы начать переправу…

— Нас сегодня более должна волновать наша миссия в Японию, господа, — наконец вступил в разговор и посланник. — Более того, от успеха оной зависит будущее Отечества нашего и здесь, и в американских землях, и в Европе.

Все притихли, ожидая пространных объяснений, так свойственных его превосходительству, но тот неожиданно умолк. Да и как объяснишь Кошелеву, Крузенштерну, Брыкину и тем паче чужеземцу Лангсдорфу все, о чем подумалось в этот миг.

Войны и перемирия, захват новых территорий, передел старых, покорение соседних народов, избавление от иноземного ига… Николаю Петровичу и без обращения к истории ясно: могущество любой державы определяется не одним просвещением и торговлей, но и пространственным размахом. Не напрасно же бились государи русские от Иоанна Грозного до Петра Великого за выход к морю! Не ради прихоти самодержцев пролита кровь многих тысяч русских людей, костьми своими выстлавших дороги на четыре стороны света! Не о том ли болит сегодня душа у самого Резанова, уяснившего, что все в этом мире взаимосвязано? Успех возглавляемой им миссии на Японских островах, несомненно, откликнется повышением престижа государства Российского в Европе и в Новом Свете… А это немало значит в условиях военных приготовлений Буонапарте…

В связи с замыслами узурпатора о мировом господстве волнует посланника и судьба российских владений в Америке. Там не одни лишь торговые прибытки сокрыты, но и потаенная мечта Николая Петровича о России — могучей и несокрушимой державе, колоссе, стоящем на двух берегах Великого океана, которому не страшны никакие корсиканцы в генеральских мундирах.

Россия сама будет определять исторические судьбы мира.

И пусть пока это все кажется невозможным, Резанов уверен: будущее — за его Отечеством!.. Но оно — далеко, а завтрашний день сокрыт в тумане, словно берег отдаленный, к которому стремится переживший уже немало бурь моряк…

Как примут российскую миссию японцы, не постигнет ли его посольство участь экспедиции поручика Лаксмана, в 1793 году вежливо, но решительно выдворенной с Японских островов?

Есть и еще одна тревога: дошла ли «Нева» до Кадьяка? Сумеет ли правитель колоний Баранов, промысловые ватаги коего истощены голодом, скорбутом и набегами индейцев, при помощи Лисянского и его команды отвоевать назад Ситху и Якутат, захваченные вероломными колошами в позапрошлом году? И пуще всего волнует посланника, как отнесутся к появлению у североамериканских берегов русского военного корабля соседи России по континенту: недавно родившиеся и активно устремившиеся на запад Соединенные Штаты и дряхлеющая родина некогда могучих конкистадоров — королевская Испания. Не вызовет ли сей факт новой агрессии супротив слабо защищенных российских поселений и острожков? Или, может быть, события в Европе, о которых шел сейчас разговор, заставят правителей и политиков всех стран на какое-то время забыть о далекой Аляске, развязав тем самым руки не токмо авантюристам вроде пирата Барбера, но и государственнику Резанову?..