Демченко Оксана - Оксана Демченко

  Ладонь Джанори накрыла обожженную руку бывшего ранвари, на лице отразилась боль, и сыну вождя пришлось крепче придерживать почти бессознательное легкое тело. И уговаривать себя помолчать. Это трудно, ведь после слов гратио от вопросов буквально распирает! Каким был Ичива и похож ли на деда он - Ичивари? Как ревущее темное пламя могло напомнить о том, другом махиге, не причинившем вреда? Почему гратио даже не пытается осуждать Утери, а наоборот, сидит здесь и пробует его лечить? Делает это, едва проснувшись, как самое главное и неотложное... Рядом стоит Лаура и уже не скрывает слез, а зачем ей-то плакать? Может статься, Утери ехал к наставнику и, точно как он сам, свернул в поселок бледных, увидел молоденькую травницу и... дальше думать не хотелось, на душе делалось гадко, темно. Тошнота подступала от воспоминания о себе самом, идущем по батаровому полю и выворачивающем руки Шеуле. Закипала злость от вида этой плачущей бледной Лауры - если она так же стояла на поле, то почему теперь ей жаль пня горелого, причинившего боль и унизившего? Зачем его лечить? И как дед Магур допустил подобную мерзость - власть наставника?

  Гратио без сил обмяк, опираясь на плечо, вся злость улетучилась, в голове стало пусто и просторно... Ичивари вздрогнул, огляделся, благодарно кивнул Лауре, принимая из её рук кружку с отваром трав. Напоил Джанори и остаток сам выхлебал, в один глоток.

   - Он скоро заснет, но перед тем хотел бы совершить одно дело, - едва слышно пообещал гратио. - Лаура, перестань плакать. Я ничего не понимаю в обрядах махигов, я помню от силы слов десять из подходящего ритуала в храме Дарующего... Но ты - единственный корень, который еще жив и крепок у его души, обожженной до самой сердцевины. Я готов сказать слова и объявить Утери твоим мужем, надо ведь ему во что-то верить.

   - Бледные не достойны жить под одним кровом со смуглыми, - неожиданно сухо и резко отозвалась травница. - Он мне так ответил, когда я пришла просить его не ехать к наставнику и сходить к вождю, рассказать о нас... Мне хорошо одной.

   - Если бы тебе было хорошо, - снова зевнул не выспавшийся, вопреки собственным заверениям, гратио, - ты сейчас сидела бы дома, а не вынуждала жену вождя возиться всю ночь с твоим сыном. Невыносимо шумный ребенок, я почти не спал... С точки зрения законов чаши света ты должна смиренно простить грехи ближнего. Исполняя законы зеленого мира, ты обязана наказать злодея, обрекая его на пожизненное пребывание в одном доме с бледной.

  Лаура задохнулась, не найдя возражений против столь противоречивого толкования двух верований, приводящего к единому выводу. Травница охотно обернулась к двери, прерывая сложный разговор... В проеме стоял Банвас с корзиной, распространяющей на редкость приятный и вкусный запах.

   - Джанори, слушай, - начал он так, как будто и не прощался вечером. - Я перебрался к тебе. У меня в столице родных нет, так что мне это удобно. Еще я добыл нам обед на кухне малого университета. Еще я разбудил конюха, показал ему вот это, - глава бранд-команды продемонстрировал свой кулак, - и он одолжил нам кобылу. Бумагу я стребовал у вождя, сумку забрал из комнаты Чара, вместе с пером и чернильницей. Все готово для дела.

  Даже закаленный общением с самыми разными людьми гратио окаменел от изумления и надолго замолчал. Потом подбородком указал Банвасу место рядом с кроватью. Тот без возражений прошел и встал, пристроив корзину на подоконник.

   - Благодатью света, изливаемого нам милостью Дарующего, - с некоторым сомнением расставляя слова, плохо сохранившиеся в памяти, начал Джанори, не обращая внимания на упрямо качающую головой Лауру. - Этот мужчина признает деяния свои и желает перед богом... или зеленым миром? - гратио нахмурился. - И желает дать свое имя сыну своему и разделить остаток жизни с этой женщиной, в болезни и здравии... - Джанори чуть помолчал, снова соединяя самым нелепым образом верования и слова, - пока растет лес и хранят память корни его. Вы, Ичивари и Банвас, внимаете сказанному мною и ответу сей...

   - Он мне лицо разбил и сказал, что я перед всеми падала на колени, собирая волосы и улыбаясь, и для каждого могла бы родить щенка просто за мешок батара, - не дав Джанори договорить, травница прервала его, сперва шопотом, а затем все громче. Последние слова она уже кричала в голос. - Каналья! Ненавижу! Я никогда...

  Рука Утери едва заметно дернулась, пальцы заскребли по покрывалу, и Лаура замолчала на полувздохе, сердито смахнула слезы и отвернулась к столику, чтобы звонко, без всяких смысла и цели, переставлять горшочки с мазями и чашки с готовыми смесями трав.

   - Полагаю, вы успеете обсудить без нас еще очень много такого, что вызовет горечь и боль, столь сильные, что их не перетерпеть без крика, - невозмутимо предположил гратио. - Но - позже. Я спросил тебя, как гратио, при двух уважаемых людях, и я жду очень короткого ответа. Или да, или нет. Лаура, все воистину до боли просто: вот отец твоего ребенка. Он довольно скоро умрет, если не случится неведомое и неподвластное мне чудо. Будет поздно что-либо менять, а я знаю, что ты захочешь менять и не простишь себе несказанного теперь. Очень больно уходить, унося бремя тяжкой вины, но не менее тягостно жить, отказав в прощении. Сейчас он в сознании и еще можно хотя бы это изменить, позже...

   - Иногда я тебя ненавижу, Джанори, - тихо отозвалась Лаура. - И тебя, и тем более Магура. Вы лезете в чужую жизнь, словно у вас есть право. Вы заламываете руки и не даете принимать одни решения, а потом так же подло вынуждаете принять иные. Если ты опять заболеешь зимой, я опять не приду тебя лечить, так и знай. Как я радовалась, когда Ичивари поехал к наставнику! Когда старый хитрец Магур сам попал в ту же западню!

   - Ты не радовалась, - спокойно уточнил Джанори. - И не лечила меня зимой, но ставила под дверь медвежий жир и пресный, неправильно сваренный батар. А сама убегала. Но если ты промолчишь теперь, от несказанного убегать будет некуда.

  Тишина, время от времени разбиваемая звоном донышек горшков и чашек, тянулась и донимала болью. Ичивари сидел, по-прежнему подпирая спину гратио и с ужасом твердил себе: ты мог бы натворить точно то же самое. Без Джанори ты не имел бы даже надежды попросить о прощении, а сам бы не решился. Утери сам тоже никогда бы не пришел и не сказал, потому что такое не прощают, даже Плачущая от него отвернулась...

   - Да.

  Ичивари вздрогнул, в первый момент приняв сдавленный голос за подтверждение своих мыслей - не прощают. Потом неуверенно покосился на травницу. Прекратила переставлять посуду и молчит.

   - Я, гратио Джанори, признаю сказанное, - с немалым облегчением кивнул бледный, выглядящий сейчас белее коры березы, - и объявляю тебя женой Утери, махига из рода...