Демченко Оксана - Оксана Демченко

   - Ты с осени не входишь в лес, - совсем тихо, одними губами, наметил слова Ичивари, почти не обративший внимания на историю каурого. - И я знаю, почему.

  Вождь сел, коротко кивнул, лицо стало серьезным и даже хищным. Он не ожидал такого продолжения разговора. Ичивари виновато помялся.

   - Я обещал не говорить. И деду, и еще кое-кому. Но я обещал еще и Джанори, что...

   - Ичи, я уже понял, что сегодня ты не бросишь копья, но я это переживу, ты молод, я тоже не стар, время есть, - заверил вождь. - Но ты уже достаточно взрослый, чтобы или молчать, или говорить внятно и без этого детского жевания слов, за которым ты привык прятаться от разговоров о важном. Кого из нас ты жалеешь? Я не вхожу в лес, да. Он меня не впускает. Это больно и непонятно.

   - Себя жалею, тебя жалею, деда... - перечислил Ичивари. Задумался и добавил: - Себя больше всех, ты прав. Я запутался в обещаниях.

  Даргуш добыл из мешочка на шее Слезу и положил на стол. Указал взглядом на маленькую радугу, заключенную в прозрачной капле. Ичивари погладил её кончиками пальцев и снова услышал звон. Улыбнулся: груз неопределенности сгинул, словно ему даровали разрешение говорить.

   - Я шел к наставнику, но встретил настоящую мавиви, я её чуть не убил, а она меня, а потом мы пошли к деду и дед сказал, чтобы я молчал, а она сказала, что мой дед ей тоже очень даже настоящий и годный дед, а дед сказал...

   - Когда ты такое городишь, ты убиваешь меня без копья, - негромко и грустно сообщил вождь, движением руки обрывая поток слов. - Ичи, нельзя позволять мыслям путаться. Ты бормочешь невесть что так быстро, словно мысль убегает от роя пчел, вот-вот нырнет в озеро и скроется. Не добыв ни капли меда, то есть - смысла...

   Пришлось повторять великую тайну внятно, достаточно громко и подробно. Едва отец поверил, что слово 'мавиви' ему не почудилось, он улыбнулся и остальное принял на редкость легко. Пожал плечами, отмахиваясь от виноватого сопения сына.

  - Я вождь и я первым и более всех виновен в возвеличивании наставника. Она по-своему права. Но это не так уж важно. Главное - она есть, и наш Магур с ней. Тебя не погубили злодеи, пока что неизвестные нам, наставник тоже не сожжет столицу. Остается только выяснить, с чем сюда идет дюжина воинов степи, несущих красный жезл... И изловить тайного врага.

   - Дюжина воинов... - повторил Ичивари, с ужасом глядя на отца и понимая: дюжина с красным жезлом - это всегда объявление войны! - Да что же это такое? Почему все сразу посыпалось и как нам справляться?

   - Ичи, неприятности хранятся в одном мешке, как спелые орехи, - чуть улыбнулся вождь. - Одна беда выкатится - жди и еще несколько следом. Раз мы с тобой закончили вспоминать каурого коня и мамины слезы, займись делом. После обеда иди к Джанори. А вечером седлай Шагари и выезжай встречать гостей. Магиоры открыто идут вдоль берега, главной торговой дорогой. Нельзя быть невежливыми, что бы они ни затеяли.

  Наевшись так, что даже мама осталась довольна, Ичивари прошел к гостевым комнатам и замер, с сомнением глядя то на одну дверь, но на вторую. Утери он знал давно и хорошо. Четыре зимы назад - так вовсе считал едва ли не братом. Иногда, правда, ревновал к деду и даже злился: бывают же такие люди, которым в жизни дано все! Лучший охотник, первый боец, любимец всего университета, а для детворы почти божество - младшие его обожали даже больше, чем деда Магура... Потом знак огня начал своё грязное дело, постепенно подтачивая и сжигая душу. Щедрость сделалась показной, веселость превратилась в насмешливость, от доброты мало что уцелело - будущий ранвари перестал замечать беды окружающих. Зато стал сам каждому, в глаза и прямо, повторять: он лучший и несравненный, избранный. Любимое слово учеников Ашрига... За зиму от уважения столицы остались одни угольки страха и обид. Воин огня владеет силой, но не владеет собой, - так сказал однажды дед, и в голосе его звучала боль.

  Рука толкнула левую дверь. Ощутив в собственной душе тот же мучительный и темный огонь нескончаемой злобы, по иному видишь чужое перерождение. И вину - тебя спасли, тебе сама Плачущая указала путь, а ему - нет... Для Утери она уронила черную мертвую Слезу незадолго до обряда разделения души.

  Дверь открылась почти без звука, но сидящая возле кровати травница обернулась, подалась вперед - то ли понадеялась на помощь, то ли собралась защищать умирающего от обвинений и упреков, ничуть не способствующих выздоровлению. По лицу не понять - мертвое оно, серое, утомленное. В глазах лихорадочно блестит отчаяние... Ичивари нахмурился. Он никогда не видел эту женщину рядом с Утери и все же сомневался, что она переживала бы так из-за чужого человека... Сын вождя знал, что травницу зовут Лаура, в столицу её привез дед три года назад, потому что она, хоть и бледная по рождению, хорошо разбирается в лечении: еще бы, её маленькой удочерила старая знахарка племени шаори, входящего в народ макерга. Еще он знал, что у Лауры есть сын, полукровка. Которого, само собой, сплетни причисляют к родным детям вождя: ведь дед Магур помогает его матери, наверняка не без повода.

   - Что тебе? - травница поняла, что помощи ждать не приходится и теперь в голосе обозначилась упрямая злость. - Зачем явился?

   - Как он?

  Голос предательски дрогнул, травница разобрала и чуть успокоилась: не со злом пришел. Указала на свободный табурет и отвернулась к больному.

   - Плохо. Как может себя чувствовать человек, попавший в самую сердцевину пожара? - Лаура немного помолчала и добавила чуть не со слезами: - Он в сознании. Хочешь что-то важное сказать - говори и уходи.

  Ичивари медленно, шаг за шагом, продвинулся к кровати. Каждый шаг позволял увидеть чуть больше и вызывал новый спазм боли: он сам стал бы таким же очень скоро. Так же платил бы за право владеть огнем, не желающим подчиняться ученикам и самому наставнику, готовым мстить при первой возможности... Выглядел Утери ужасно. Он лежал на животе, лицо повернуто к окну - видимо, та щека пострадала чуть меньше. Голова, шея, спина, плечи, руки - по виду сплошной ожог, и трудно понять, насколько все плохо. Бугристая, мокнущая, вздувшаяся кожа покрыта мазями и маслами, примочками, листьями, кашицей из трав и коры... Ичивари обошел кровать и опустился на колени у изголовья, заглядывая в лицо. Один глаз оказался закрыт примочкой, второй - блеклый, с жутковатым, сплошь багровым белком и сгоревшими ресницами, оставался открыт и даже смотрел вполне осмысленно. Обычный глаз, карий, без рыжины и бликов огненного безумия, только боль сократила зрачок до размеров едва различимой точки.

   - Утери, это ты, - через силу улыбнулся Ичивари. - Огонь ушел, ты меня узнаешь?