Когда под ногами бездна - Джордж Эффинджер

Оказалось, что вожделенные пилюльки достать не так-то легко. Чирига сказала, что у нее сегодня ничего нет, но в утешение предложила мне бесплатную выпивку. Я потягивал ее фирменную отраву — тэнде, а она рассказывала, как трудно ей управляться с новой девицей, и призналась, что все еще хранит нетронутым (специально для меня!) модик Хони Пилар. У меня перед глазами сразу возникла голограмма, которая демонстрировалась у магазина старухи Лайлы.

— Чири, я только что перенес грипп или что-то в этом роде, но обещаю тебе, что на следующей неделе мы поужинаем вместе. А потом, иншалла, обновим твой модик.

Чири даже не улыбнулась; она просто посмотрела на меня так, словно я был полудохлой вонючей рыбой, барахтающейся в луже. — Марид, дорогуша, — печально произнесла она, — послушай, что я скажу: тебе надо бросить игры с пилюльками.

Ты себя губишь. Она была права, но кому же понравится слушать от других подобные советы? Я кивнул, быстро проглотил остаток тэнде и ушел, не попрощавшись.

В «Старом Чикаго Большого Ала» я набрел на Жака, Махмуда и Сайеда. Они заверили, что ни в финансовой, ни в фармакологической областях не могут мне помочь.

— Ну ладно, еще увидимся, — сказал я.

— Марид, — начал Жак, — может быть, это не мое…

— Точно, не твое, — ответил я резко. Заглянул в «Серебряную ладонь»: сонное царство… Заглянул к Хасану, но Шиита не было на месте, а его американское чудо бессмысленно глянуло на меня. Уже впадая в отчаяние, я заглянул в «Красный фонарь», и там Фатима сообщила мне, что один из друзей белой девушки, которая здесь работает, принес полный кейс с разным зельем, но сейчас его нет, а появится он разве что рано утром, часов в пять. Я обещал, что, если не подвернется ничего другого, вернусь к нему. У Фатимы я не удостоился бесплатной выпивки.

В логове Джо-Мамы мне наконец улыбнулась удача. Я купил шесть пилюлек у второй барменши Джо-Мамы, некоей Роки, здоровенной бабы с короткими, колючими черными волосами. Роки заломила несусветную цену, но мне уже было все едино, и я ее обрадовал. Она предложила мне кружку пива за счет заведения, чтобы запить их, но я объявил, что отправляюсь домой, там проглочу пилюльку и сразу же в постель.

— Вот это правильно, — заметила Джо-Мама, — сразу в постельку! Утром надо встать пораньше, дорогуша, чтобы тебе наконец продырявили черепушку.

Я закрыл глаза.

— Откуда тебе это известно? — пробормотал я с трудом.

Джо-Мама посмотрела на меня с деланно обиженным, наивно-детским выражением.

— Да это все знают, Мадрид. Правда ведь, Роки? Только верят с трудом. Ну, сам понимаешь… Чтобы ты позволил всадить проволоку себе в мозги, — разве такое возможно, а? Все равно что поверить: Хасан бесплатно раздает ковры, или ружья, или что-то еще, своим первым двадцати посетителям.

— Давай-ка обещанное пиво, — сказал я устало. Роки нацедила мне кружку; непонятно только, даром меня поят; или, раз я отказался, придется платить.

— За счет заведения, — великодушно объявила Джо-Мама.

— Спасибо, Мама, — ответил я, — но не беспокойся, я не позволю всадить проволоку себе в мозги. — Я жадно хлебнул из кружки. — Мне наплевать, кто, что, кому сказал и от кого кто слышал. Это говорю тебе я, Марид Одран: никогда не позволю засадить проволоку себе в мозги. Компрене?

Джо-Мама пожала плечами. Наверное, не поверила: в конце концов, чего стоило мое слово против коллективного мнения Улицы? — Хочу рассказать тебе, что случилось здесь прошлой ночью. — Она приготовилась поведать мне одну из своих бесконечных, но захватывающих историй. В общем-то я бы с удовольствием послушал час-другой, — надо же быть в курсе последних событий. Но меня спасли.

— Ага, вот ты где! — завопила Ясмин, врываясь в бар и злобно замахиваясь на меня сумкой. Я наклонил голову, поэтому удар пришелся вскользь.

— Какого черта… — начал я.

— Ну-ка, ребятки, переносите свои разборки на улицу, — машинально отреагировала Джо-Мама. Эта фраза — первое предупреждение зачинщикам беспорядков. Она явно удивилась не меньше, чем я.

Ясмин была не расположена никого слушать. Схватила меня за руку, — сил у нее не меньше, чем у меня, — сдавила запястье, словно наручниками.

— Ну-ка, пошли, ты, недоносок, — прошипела она.

— Ясмин, ради Бога, заткнись и оставь меня в покое, — сказал я. Джо-Мама медленно поднялась: второе вежливое предупреждение, но Ясмин Не обратила на хозяйку никакого внимания. Она все еще держала меня, как в клещах; потом потянула на улицу.

— Пойдешь со мной, — угрожающе произнесла она, — я должна тебе кое-что показать, паршивый пес.

На этот раз я по-настоящему разозлился. И это еще мягко сказано: никогда раньше не испытывал я такого бешенства. К тому же все еще не понимая, о чем она говорит.

— Дай девочке хорошенькую пощечину, чтобы она успокоилась, — крикнула из-за прилавка Роки.

В фильмах это всегда благотворно действует на истеричных героинь и нервных молодых полицейских. Но не думаю, чтобы такое средство успокоило Ясмин. Скорее всего, она просто даст мне сдачи (то есть изобьет хорошенько), после чего придется делать то, что скажет моя подружка. Я поднял руку, за которую она все еще цеплялась, неожиданно повернул, схватил ее запястье и вывернул за спину.

Ясмин вскрикнула от боли. Я нажал сильнее, и она завопила.

— Это за то, детка, что ты обзывала меня разными нехорошими словами, тихо прорычал я ей на ухо. — Если хочешь, можешь хулиганить дома, но только не при моих друзьях.

— Хочешь получить по-настоящему? — процедила она сквозь зубы.

— Попробуй.

— Потом, — сказала она и повторила:

— Мне надо что-то тебе показать.

Я отпустил ее; Ясмин помедлила, растирая руку. Потом, схватив сумку, ногой распахнула дверь. Я взглянул на Роки, красноречиво подняв брови; Джо-Мама довольно улыбалась. Еще бы, из этого эпизода (после соответствующей обработки) получится замечательная сплетня — лучшая в ее богатом репертуаре. Наконец-то Джо-Мама займет первое место во всем квартале!

Я вышел вслед за Ясмин. Она повернулась ко мне, но не успела ничего сказать — я крепко схватил ее правой рукой за горло и, приподняв, прижал к древней кирпичной стене. Девочке больно? Что ж, тем лучше!

— Ты никогда больше так не сделаешь, — произнес я обманчиво спокойным голосом. — Ясно? — Испытывая извращенное, садистское удовольствие. я сильно ударил ее головой о стену.

— Я тебе еще вставлю, сука поганая!

— Давай, урод, если воображаешь, что ты все еще мужчина, — ответил я. И тут Ясмин зарыдала. У меня сразу упало сердце. Я осознал, что только что совершил самый позорный поступок в своей жизни, и не знал, как его исправить. Я мог проползти на коленях до самой Мекки, чтобы заслужить прощение, и Аллах, скорее всего, помиловал бы меня — но только не Ясмин! С удовольствием отдам все, что имею, все, что способен украсть, только бы как-то стереть из нашей памяти последний эпизод. Но сделать это невозможно, и нам обоим будет трудно забыть его, — Марид, — шептала она в промежутках между рыданиями.