«Если», 1993 № 08 - Журнал «Если»

— Джо, я оказался умнее, — сказал мне Пьетро. — Я знал, что она по уши влюблена в меня. Утром мы поплыли в Таранто. Там она вернула мне одежду. Я оделся и оставил ее ждать в воде. И быстренько сел в поезд. А потом добрался до Америки. Купил вот эту шхуну «Иль Траваторе». И поклялся…

И снова из глаз Пьетро покатились слезы.

— Друг мой, я знал, что если сдержу клятву, то буду спасен. Четыре года я не пел. А когда два месяца тому назад ты ездил навещать своего отца, я привел на шхуну даму. О, какая это красавица! Она налила мне вина. И я на момент забылся! Я пел для нее. Из «Дон Жуана» и из «Травиаты». И вдруг дама пальчиком указала на море. Я взглянул туда, и у меня оборвалось сердце. Я увидел дельфинов. Они слушали!

Вот почему на душе у Пьетро лежала такая тоска. Ведь дельфины — друзья госпожи Пигафетты. Пьетро догадался, что они обязательно расскажут ей, где он.

Я сказал:

— Не унывай! От Таранто до нас огромный путь. Дельфинам не захочется плыть так далеко.

Слезы ручьем текли по лицу Пьетро.

— Нет-нет, — стонал он. — Дельфины передадут весть через своих собратьев. Смотри, уже близко Панамский канал. А она очень хорошо плавает.

Мистер Костгард, в море было полно дельфинов. Они играли. Они прыгали. А вскоре их стало еще больше. И они выглядели очень довольными.

— Смотри, Джо! — Схватил меня за руку Пьетро.

— Дельфины так плещутся, когда она поблизости. Говорю тебе, ночью она будет здесь. Ты должен помочь мне, Джо!

Я сказал ему:

— Не бойся. Я не позволю ей снова овладеть тобой. Можешь на меня положиться.

Пьетро обнял меня и прошептал:

— У меня есть план. Может, и на сей раз я буду чуточку умнее госпожи Пигафетты. Помнишь, неделю назад, когда мы стояли в Сан-Педро, я сошел на берег? Отлично! Я сделал это, чтобы купить шляпку. Это последний крик моды — зеленая, с блестящими висюльками и длинным пером.

Коробка стояла тут же в рубке. Пьетро открыл ее.

— Я заплатил восемнадцать долларов. Может, когда ты отдашь ей эту шикарную шляпку, она отступится.

— Я?

— Да-да! Именно ты. Давай следить за дельфинами. Когда я пойму, что она близко, ты привяжешь меня к мачте…

— Зачем же привязывать тебя к мачте? — поинтересовался я.

Он оглянулся по сторонам и еще больше понизил голос.

— Затем, что такой хитрый трюк уже проделал один древний грек. Ты привяжешь меня к мачте. Для этого возьми побольше веревок, хороших и крепких. А сам жди на палубе. Она позовет из моря: «Пьетро мио! Где ты?» Тут я немножечко спою. Она сразу подплывет поближе и ухватится за борт. Она захочет взобраться на палубу. Вот здесь, Джо, ты и должен проявить дипломатию. Например, ты можешь сказать: «Госпожа Пигафетта, рад вас видеть. Пьетро купил вам эту шляпу. В память о его любви». А потом ты должен добавить еще что-нибудь такое, от чего она обязательно отчалит.

Два часа кряду мы составляли речь, обращенную к госпоже Пигафетте. Порой отчаяние овладевало Пьетро, порой он впадал в гнев. Наконец мне в голову пришла хорошая мысль. Я сказал: «Я объясню ей, что привязал тебя к мачте из-за того, что ты сходишь с ума от любви. Что ты даже пытался броситься в море, потому что принял какого-то толстого дельфина за госпожу Пигафетту».

Было уже очень поздно. На небе появилась луна. Дельфинов стало еще больше. Они плавали вокруг «Иль Траваторе» и не спускали с нас глаз.

Внезапно Пьетро вздрогнул. И прошептал: «Она близко!» — и пригнулся у мачты. Мы позвали из камбуза Ника, чтобы он встал за штурвал. Я взял веревку…

И вдруг — трах! бам! — что-то сильно ударило «Иль Траваторе» в днище. Корма взлетела вверх. Я упал. Пьетро громко закричал.

Что это было? Огромная рыба? Кит? Не знаю. И тут я услышал стук быстро набирающего обороты двигателя. Быстро, очень быстро, еще быстрее! Двигатель взвыл.

Я позабыл о Пьетро! Я позабыл обо всем, кроме двигателя. Я помчался к нему, словно мать к своему чаду, когда тот ушибся. Ник побежал за мной. Он крикнул: «Что случилось?» Я отозвался: «Рыбина сломала винт!» И выключил мотор.

Мы принялись искать, нет ли где течи. Минут пять, наверное, ползали. А потом меня осенило. Мы выскочили на палубу…

Шхуна плавно покачивалась на волнах, как ни в чем не бывало. Дельфины уплыли. Большущая рыбина, видимо, тоже. А Пьетро? Он исчез.

По палубе тянулся мокрый след ширины, ну, примерно, вот такой. Там же стояла картонка. А рядом с ней шляпка. Но, мистер Костгард, не та шикарная шляпка, которую Пьетро купил в Сан-Педро. Вот, взгляните, разве это модная шляпка? Дурацкие цветы, фрукты… К тому же она подпорчена водой.

Когда мы увидели шляпку, то вид у нас был примерно такой же, как у вас сейчас, мистер Костгард. Сперва мы не могли вымолвить ни слова. Потом подбежали к борту. Мы смотрели вдаль, кричали: «Пьетро, где ты? Отзовись! Вернись!» Никакого ответа. Только издалека доносилось победное и радостное пение. Но это не был голос Пьетро, мистер Костгард. Это было контральто, в котором слышались звуки меди.

Нет, мистер Костгард, не думаю, что вы найдете Пьетро. Слишком поздно. Госпожа Пигафетта — женщина опытная. И очень хорошо плавает.

Перевел с английского Михаил ЧЕРНЯЕВ

Гипотеза

Р. А. Лафферти

Вначале был костыль

Рядом с ними он выглядел набитым дураком.

С кем это — с ними? С гениальными творцами? С титанами мысли? Рядом с теми, чьи открытия определили будущее?

Вовсе нет. Просто он был глупее всех дураков.

Дети, родившиеся одновременно с ним, оказались сметливее, как, впрочем, и те, кто появился на свет позже. Он был самым тупоголовым из всех маленьких тупиц, когда-либо подавших голос. Даже его мать была вынуждена признать, что Альберт немного недоразвит. Что еще можно сказать о ребенке, сказавшем первое слово в четыре года, научившемся пользоваться ложкой в шесть, а дверной задвижкой в восемь лет? Как иначе можно назвать мальчика, который не может правильно обуться и ходит с натертыми ногами? И который, зевнув, постоянно забывает закрыть рот?

Сущность многих предметов навсегда осталась выше его понимания, как, например, назначение большой стрелки часов. Но эта тайна не занимала Альберта. Он никогда не стремился узнать точное время.

В возрасте восьми с половиной лет Альберт достиг большого успеха: он научился различать правую и левую руки. Для этого ему пришлось выдумать для себя сложную систему подсказок. Учитывалось помахивание собачьего хвоста, направление смерчей и водоворотов, а также с какого бока надо подходить к корове, чтобы подоить ее, и с какого к лошади, чтобы оседлать. Имели значение форма дубовых и платановых листьев, узоры мха, расположение слоев в известняке, направление полета ястреба, описывающего круги в небе, движение охотящегося скорпиона и свертывающейся в кольцо змеи (причем, надо было помнить, что гремучая змея является исключением из правил), очертания ветвей сосны, особенности норы скунса или барсука (не забывая, что скунсы иногда пользуются заброшенными барсучьими норами). Итак, Альберт наконец научился различать «право» и «лево», но надо заметить, что нормальный ребенок сумел бы освоить эту науку и без подобной чепухи.