Клара и тень - Хосе Сомоса

Прошло какое-то время, и кто-то — наверняка Келли — пришел и включил ее. Зажглись лампочки, и Сьюзен засветила. Потом кто-то из обслуги закрыл ей уши заглушками и надел наглазники, и она погрузилась в темноту и в тишину.

Совещание состоялось на десятом этаже.

Зал, предоставленный им дирекцией «Обберлунда», был квадратный, герметичный и звукоизолированный. По его периметру находились непрозрачные снаружи окна. Неживой мебели и украшений почти не было: только одноногие кресла из пластмассы и металла стояли вокруг огромного квадратного ковра стального цвета. Все остальное — окрашенные человеческие тела. Тут были «Столы», «Лампы», «Оконные» и «Угловые украшения», один неподвижный и одиннадцать подвижных «Подносов». У всех украшений, за исключением этих последних «Подносов», которым нужно было передвигаться и хорошо видеть и слышать, чтобы прислуживать гостям, были заглушки в ушах и наглазники.

Одиннадцать «Подносов» подали рабочий завтрак: свежевыпеченные круассаны, пять видов хлеба и три разных вида заменителей сливочного масла плюс кофе, суррогатный кофе и чай (это для Бенуа, он очень нервничал). Были и фруктовые соки, печенье, мягкие сыры для намазки и стаканы минеральной воды в оправе из кубиков льда. Наконец, были разнообразные орешки в вазе, стоявшей на одном из «Столов» (нужно было подойти, чтобы взять их, потому что «Стол» — юноша спиной на полу и девушка, державшая равновесие на его ногах, все ярко-малинового цвета, — не двигался с места), и пиала с разноцветными карамельками, покоившаяся на груди «Подноса» работы Марудера, окрашенного в красный цвет, упиравшегося руками и ногами в ковер, выгнувшись назад так, что тонкие блестящие медные волосы касались пола. Один из гостей беспрестанно ел эти карамельки: наклонялся, протягивал руку к телу «Подноса», набирал полную горсть конфет и ловко запускал их под усы, не прекращая говорить, будто это был арахис. Он был молод, с черными волосами и открытым лбом. Брови также густы, как усы. Безупречный фиолетовый костюм совершенного покроя, однако не такой роскошный, как, к примеру, у Бенуа. Он выглядел приятным, дружелюбным, довольно разговорчивым молодым человеком, в общем, птицей невысокого полета. Но Босх вдруг инстинктивно почувствовал, что этот тип, именно этот, безымянный молодой человек, усатый пожиратель карамелек, и был самым важным из важных. Это был Ключевой Человек.

Ведущим заседания назначили Босха. Когда ему показалось, что положенное время уже прошло, и убедившись в том, что мисс Вуд легким кивком дает ему разрешение, он прокашлялся и провозгласил:

— Дамы и господа, может быть, приступим?

Подвижные «Подносы», на которых не было заглушек в ушах и наглазников, сразу же вышли из зала. Гости с неизбежным любопытством проводили глазами парад высоких лакированных нагих фигур. Почти с минуту все молчали. Наконец Поль Бенуа словно очнулся от сна и заговорил первым.

— Господи, Лотар, как он вошел? Скажи только это. Как он вошел? Лотар, я не хочу нервничать. Просто объясни мне… Я хочу, чтобы вы с Эйприл прямо сейчас объяснили нам, как, черт побери, этот сукин сын вошел в номер, Лотар, как он умудрился войти в этот герметично закрытый номер, утыканный датчиками, с пятью постоянными охранниками в лифтах, на лестницах и в дверях гостиницы… Ты мне это можешь объяснить?

— Если ты дашь мне что-нибудь сказать, Поль, я объясню, — спокойно ответил Босх. — Ему не нужно было входить: он уже был внутри. Гостиница «Вундербар» украшена гипердраматическими картинами. Одна из них была в номере, масло Джанфранко Жильи…

— Ученик Ферручолли, бездарь, — буркнул Бенуа. — Если б он не покончил с собой, его полотна продавались бы на вес.

— Поль, пожалуйста.

— Прости. Я нервничаю. Продолжай.

— В картине Жильи работали по очереди четыре модели в неделю. Этот тип каким-то образом выдал себя за одну из них, Маркуса Вайса, сорока трех лет, родом из Берлина. Маркус работал в картине по вторникам. Когда мы узнали о происшедшем, мы бросились в мотель, где он жил, и нашли его в номере: его привязали за руки и за ноги к кровати и задушили проволокой. Полиция считает, что смерть произошла в понедельник ночью. Он не мог прийти на следующий день в «Вундербар» с красками и костюмом картины Жильи.

— Я правильно понял? — спросил Рудольф Кобб, из кабинета канцлера. — Кто-то переодевается в кого-то, кто переодевался во что-то другое?

— Кто-то переоделся в модель, которая представляла картину, выставлявшуюся внутри номера, — уточнил Босх.

— Нет, нет, нет, Лотар. — Бенуа заерзал и поправил полоску на брюках. — Неубедительно, прости, но звучит неубедительно. Какой козел впустил его в номер?

— Поль, мои люди не виноваты. Я могу за них все объяснить. Во вторник ровно в семь вечера в «Вундербар» пришел человек, выглядевший как Маркус Вайс, с этикетками Маркуса Вайса и с документами Маркуса Вайса. Мои люди проверили его бумаги, убедились, что все в порядке, и пропустили его. То же самое они делали с Вайсом все предыдущие недели.

— А почему они не обыскали его сумку?

— Поль, речь идет о произведении искусства, и оно не наше. Оно не принадлежало Фонду. Мы не можем досматривать сумку не нашей картины.

— Кто поднял тревогу?

— Зальцер. Он позвонил в номер около двенадцати для формальной проверки. Никто не ответил, и тут, возможно, он совершил свою единственную ошибку. Он решил подождать внизу и перезвонить попозже. Он сказал мне, что иногда близнецы капризничали и не брали трубку. После третьего звонка он начал беспокоиться и поднялся в номер. Благодаря этому мы лучше, чем в Вене, смогли контролировать ситуацию, потому что именно мы нашли тела и вызвали полицию, когда нам это было необходимо. И я могу понять его ошибку, Поль. Этот тип уже был внутри.

— Хорошо, он был внутри, — вмешался Курт Соренсен, — но как он потом смог выйти?

— Несомненно, это было еще легче. Он дошел до лестницы и поднялся на другой этаж. Оттуда сел в другой лифт. Вероятно, чтобы не вызвать подозрений, он использовал другой костюм. Наши люди натренированы, чтобы не дать никому войти, но не чтобы не дать кому-то выйти.

— Теперь понимаешь, Поль? — прорычал Герт Уорфелл в сторону Бенуа. — Этот ублюдок — профессионал.

После неловкой паузы Ключевой Человек жизнерадостно заговорил:

— Простите, что на минутку сменю тему, но я хотел сказать, что вчера у меня была возможность зайти в Музей современного искусства и посмотреть коллекцию «Монстры». Должен вас поздравить. Это невероятно! — Казалось, что он обращался ко всем собравшимся, но смотрел он прямо на Стейна. — Однако некоторых вещей я не понял. Какой смысл, например, выставлять умирающего от СПИДа?

— Это искусство, фусхус, — не повышая голоса, ответил Стсйн. — Единственный смысл искусства — это само искусство.

— Я тоже видел выставку, — вмешался представитель Европола, Альберт Кнопффер. — Меня поразила эта девочка лет восьми-девяти с каким-то африканским ребеночком в руках, который на самом деле — деформированная модель мужского пола, так ведь? У меня мурашки по коже пошли.

— Об этих картинах можно говорить целый день, — заметил Ключевой Человек, поднося руку к пиале с карамельками. — Мне кажется, они даже глубже, чем «Цветы». Ладно, уточним. Они в другом стиле, их нельзя сравнивать. Но мне они кажутся более глубокими. Поздравляю.

— Это произведения Мэтра.

— Да, но вы работаете с ним. Поздравляю вас обоих.

Стейн кивком поблагодарил за комплимент.

— Лотар, ты не мог бы теперь рассказать про девушку по имени Бренда? — попросил Соренсен. — Просто чтобы ввести наших друзей в курс дела, — прибавил он и улыбнулся Ключевому Человеку.

Курт Соренсен был посредником между Фондом и страховыми компаниями и научился обращаться со всеми как примиритель. Тем не менее Босху он не нравился. Не только внешность — он был бледный и с черными, как у вампира, бровями, — но и характер этого человека его раздражали. Он воображал, будто все знает, всегда в курсе последних событий, имеет всю самую достоверную информацию.

— Сию минуту, Курт. — Босх перебрал лежавшие у него на коленях бумаги. — По нашим сведениям, все остальные дни недели Вайс выставлялся в другой картине, работы Кейт Нимейер, в галерее Макса Эрнста на Максимилианштрассе. В понедельник после работы на выходе из галереи его ждала какая-то девушка. Вайс представил ее одной своей подруге, тоже картине. Он сказал, что ее зовут Бренда и что она торгует картинами. Подруга Вайса, которую мы вчера допросили, говорит, что Бренда похожа на картину. Должен заметить, что картины очень хорошо распознают друг друга. Очевидно, у Бренды был вид молодого профессионального полотна: атлетическая фигура, мягкая кожа, яркая красота. Вместе с подругой по имени Бренда, а мы не знаем ни как, ни когда они познакомились, Вайс пошел ужинать в ресторан, а потом они отправились в мотель, где он остановился. На следующий день после полудня Вайс вышел один, поздоровался и оставил ключ от номера в приемной мотеля. Администратор очень хорошо знал Вайса и говорит, что ничего необычного в нем не заметил, разве что сумку, которая была у него под мышкой. Он не очень присматривался, но уверяет, что это была не та сумка, с которой он обычно ходил и которую, кстати говоря, он накануне забыл в ресторане. На протяжении всего дня никто не видел, чтобы девушка выходила из номера, и я уверен, что, если бы она вышла, дежурный администратор обратил бы на это внимание. В этот промежуток времени в номер Вайса никто не входил. Естественно, Вайс, вышедший из мотеля во вторник вечером, не мог быть настоящим Вайсом, который к тому времени был мертв уже больше двенадцати часов и находился в номере…