Клара и тень - Хосе Сомоса

Она подошла к телефону, взяла синюю визитку и очень осторожно начала набирать номер. Она стояла перед одним из окон. Все за ним было скрыто стеной из ветра и веток, деревьев и ночи. Должно быть, ее фигуру чудесно видно любому наблюдателю. «Пусть смотрит сколько влезет, — подумала она, — но только не подходит близко».

— Здравствуйте, сеньорита Рейес, — произнес молодой мужской голос в трубке на чистом испанском языке. Такой же успокаивающий голос, как сыр гауда или деревянные башмаки. — Чем мы можем вам помочь?

— Кто-то здесь ходит, — без предисловий заявила она.

— В доме?

— Я имела в виду — снаружи.

Короткая пауза.

— Вы уверены?

— Да, я его видела, Я только что… только что видела его. Кто-то заглядывал в окно спальни.

— Он все еще там?

— Нет, нет. То есть… не думаю…

Снова пауза.

— Сеньорита Рейес, это совершенно невозможно.

За спиной Клары послышался скрип. Она так старалась не смотреть в окна, что забыла («Боже мой!») посмотреть назад.

— Сеньорита?… Сеньорита Рейес?…

Она обернулась как во сне. Обернулась как мертвое тело, кружащееся из-за пинка в бок. Обернулась, как в замедленной съемке, как на карусели, подставлявшей ей далекие картинки с видами гостиной («Мужчина спиной, он…»).

— Алло?… Вы еще тут?…

— Да.

Ничего не было. Гостиная была пуста. Но на долю секунды она населила ее кошмарами.

— Я думал, вы повесили трубку, — сказал мужчина из отдела по уходу за картинами. — Я объясню вам, почему то, о чем вы говорите, невозможно. Весь район участков, где вы находитесь, принадлежит Фонду, и посторонним вход туда воспрещен. Служба безопасности охраняет въезды и днем, и ночью, так что…

— Я только что видела за окном мужчину, — перебила его Клара.

Снова пауза. Сердце ее сильно колотилось.

— Знаете что? — ответил собеседник, меняя интонацию, словно ему вдруг стало предельно ясно, что происходит. — Вполне может быть, что вы правы и что вы действительно кого-то видели. Я объясню. Иногда, особенно если речь идет о новом материале, охранники подходят к домикам, чтобы убедиться, что все в порядке. В последнее время служба безопасности немного обеспокоена сохранностью полотен. Даже не сомневайтесь: это один из охранников. Но чтобы во всем удостовериться, вот что я сделаю. Я позвоню в службу безопасности и попрошу, чтобы мне подтвердили, делают ли их люди обход на вашем участке. В любом случае они примут все необходимые меры. Не отходите, пожалуйста, от телефона. Я сейчас перезвоню и вас проинформирую.

Когда она стояла и ждала, пока перезвонит мужчина из отдела по уходу, тишину уже было легче выдержать. Ей уже захотелось спать, но тут раздался звонок. Голос звучал успокаивающе:

— Сеньорита Рейес? Все в порядке. В службе безопасности подтвердили, что это один из их людей. Они приносят свои извинения и обещают больше вас не тревожить…

— Спасибо.

— Кроме того, я должен сказать вам, что все охранники Фонда носят на отвороте костюмов красные беджи. Если вы снова увидите мужчину и разглядите бедж, можете не волноваться. А теперь возвращайтесь в постель и, если хотите, оставьте включенной какую-нибудь лампу. Так охраннику не придется подходить, чтобы увидеть, что все в порядке, и он вас не напугает.

— Большое спасибо.

— Не за что. И если вам что-нибудь нужно, пожалуйста…

И так далее, и так далее. Обычные вежливые фразы, но в тот момент они сработали. Когда Клара положила трубку, она была намного спокойнее. Она закрыла жалюзи на трех окнах гостиной, на кухне и в прихожей. Проверила, закрыты ли двери. Перед тем, как войти в спальню, она заколебалась лишь на секунду. Свет пустой комнаты отражался в окне, словно в черной запруде. Она подошла к стеклу. Недавно здесь кто-то стоял и заглядывал в комнату. «Это был охранник», — подумала она. Клара не помнила никакого красного беджа на его отвороте, но, конечно, и времени разглядеть его у нее не было. Она закрыла жалюзи.

Несмотря на совет сотрудника отдела по уходу, она не захотела оставлять включенный свет. Клара прошла ко входу и выключила все лампы. Потом вернулась в спальню в кромешной тьме, легла на спину на матрас и уставилась в плотную черноту потолка. Сделала еще одно упражнение на дыхание и сразу заснула. Отец ей не снился. И загадочный Уль тоже. Ничего не снилось. Она отдалась усталости и совершенно безмятежно погрузилась в бессознательное состояние.

Затаившийся между деревьями мужчина подождал еще немного и снова подошел к дому.

Никакого беджа на нем не было.

●●●

Сьюзен — «Лампа».

На квадратной этикетке, привязанной к ее левому запястью, написано: «Сьюзен Кэбот, девятнадцать лет, Йоханнесбург, ЮАР, пшеничные волосы, голубые глаза, белая кожа, не загрунтованная». В качестве «Лампы» работы Марудера Сьюзен освещает заседания всего шесть месяцев. Раньше она работала в других трех украшениях для Фонда. Это занятие она чередует с подработками у портретистов средней руки (ее контракт с Фондом не предусматривает эксклюзивности), потому что создание портрета, в сущности, заключается в том, что тебя намазывают керубластином и лепят то, что хочет клиент. Особой гипердраматической работы за этим нет. Сьюзен гипердраматизм не нравится, поэтому она оставила свою рано начатую карьеру полотна и решила стать украшением. Она знает, что никогда не будет бессмертным произведением искусства, как «Цветы», но ее это не очень-то волнует. «Цветы» стоят в гораздо более сложных позах целыми днями, всегда накачиваются и уже в буквальном смысле слова впали в вегетативное состояние, как розы, нарциссы, ирисы, календулы, тюльпаны, — раскрашенные и надушенные создания, лишенные снов и мечтаний, наслаждений, жизни. Если же ты «Лампа», то можешь заработать кучу бабок, рано выйти из дела, завести детей. Ты не закончишь свои дни так, как эти бесплодные полотна, обреченные человечеством на ад вечной красоты.

В то раннее утро четверга, 29 июня 2006 года, пейджер на тумбочке Сьюзен неожиданно запищал, прерывая ее глубокий сон. Она набрала свой кодовый номер на телефоне гостиницы и получила приказание немедленно явиться в аэропорт. Она уже была достаточно опытна, чтобы понять, что это не обычный заказ. Уже три недели она находилась в Ганновере, шесть часов в день с небольшими перерывами освещая маленький зал совещаний, где обсуждались биология, живопись и связь между искусством и генетикой. Сьюзен ничего не могла разобрать, потому что в ушах у нее были заглушки. Иногда ей надевали еще и наглазники, и тогда она предполагала, что гости были известными особами, желавшими сохранить свое инкогнито. Как «Лампа» она давно привыкла не обращать на все это внимание. Но так срочно, среди ночи, почти не дав ей времени одеться, схватить сумку с принадлежностями украшения и бегом бежать в аэропорт, ее вызывали крайне редко. В аэропорту ее ожидал билет в Мюнхен на рейс, вылетавший через полчаса. В Мюнхене она встретилась с другими украшениями (она не знала их, но это в их деле было нормой), и частный автобус с охраной из четырех агентов службы безопасности перевез ее в здание «Обберлунд» — компактный блок из стали и стекла, предназначенный для офисных помещений и конгрессов, неподалеку от Музея современного искусства, рядом с Английским парком. Во время поездки зазвонил сотовый: с ней связалась дизайнер интерьеров, крайне противная девица по имени Келли, которая в двух словах объяснила, где именно она должна встать в зале, куда ее везли.

По приезде в «Обберлунд» у нее было лишь двадцать минут на подготовку. Она сняла всю одежду, натянула на себя пористую сетку, а на волосы — колпак с краской и подождала, пока возьмутся цвета. Потом сняла сетку и колпак, осмотрела в зеркало свое окрашенное в пурпурно-розовый цвет с лаковыми мазками тело и волосы цвета темного красного дерева, вытащила из сумки лампу, пристегнула основание для лампы к своей правой щиколотке и захромала в зал, держа в руке провод и стараясь не споткнуться. Другие молчаливые и энергичные украшения уже становились на свои места. Сьюзен легла на спину и приняла свою позу: руки на бедрах, зад торчком, правая нога вверх, левая согнута и касается коленом лица. Светящийся шар с четырьмя холодными лампочками крепился к поднятой кверху щиколотке. Провод не обвивался вокруг ноги, а мягко сползал к розетке. Сьюзен нужно было только сохранять неподвижность и дать лампе светить. Поза была сложной, но тренировка и привычка сделали из Сьюзен украшение отменного качества. Ее хватало на четыре часа непрерывной работы.

Прошло какое-то время, и кто-то — наверняка Келли — пришел и включил ее. Зажглись лампочки, и Сьюзен засветила. Потом кто-то из обслуги закрыл ей уши заглушками и надел наглазники, и она погрузилась в темноту и в тишину.