Объемный взрыв - Евгений Филенко

20. В каземате

…Слишком скоро все закончилось. Вряд ли полковник Нарданд рассчитывал, что огневой мощи его крохотного отряда сумасбродов достанет более, чем на час-полтора активного противостояния хорошо вооруженным и специально подготовленным для боевых действий в городских теснинах карателям. Даже с учетом фактора неожиданности и бонуса за наглость. И все же была надежда продержаться до наступления сумерек. В промышленной зоне, в тяжелом ядовитом мареве, сумерки начинаются раньше, чем повсеместно; собственно, здесь они никогда толком и не прекращаются. Военспец Кырханг был почти целиком уверен в том, что он и Дези остались без прикрытия. Он сканировал окружающий информационный фон, с трудом выделяя осмысленные сигналы из плотной волны помех, и точно знал, что полковника Нарданда и штаб-сержанта Омнунгора уже нет, имел некоторые сомнения насчет капитана Лгоумаа и не располагал точными сведениями о судьбе мастер-сержанта Сэтьятунда. Самое отвратительное заключалось в том, что он не знал, как поступать дальше. Не то дожидаться ночи и прорываться в кромешной тьме к космопорту. Не то затаиться и ждать, пока о них забудут хоманнары и вспомнят организаторы операции «Марсианка». Неплохо также подняться в полный рост и переть на врага, выкрикивая оскорбления и не обращая внимания на встречный огонь, с тем чтобы умереть, как подобает настоящему эхайну… Проблема таилась в том, что Дези не была эхайном, ей незачем было умирать. Все складывалось самым отвратительным образом. Кырханг пытался связаться с бортом «Агармагга» – безуспешно, сигнал растворялся в помехах, как сахар в кипятке. А может быть, его умело глушили, почему бы и нет… Очень кстати им подвернулся неглубокий, но вполне укромный технический подвал, едва различимый среди нагромождения грубых бетонных плит, что составляли одну из стен некого зловещего производственного здания. Вход в него был забран ржавой решеткой, которую Кырханг попросту высадил ногой; за решеткой обнаружилась обитая металлом дверь с цифровыми запорами, которая без большой охоты, но все же открылась в ответ на брутфорсную кодовую атаку с одного из браслетов на запястье военспеца. Подопнув обломок кирпича, Кырханг оставил дверь приоткрытой – на случай экстренной ретирады… Внутри было пусто, сыро, воняло тухлятиной и горелой нефтью, с потолка капало, в углу навален был какой-то трухлявый хлам, а за стеной тяжко и размеренно ухало. Узкое вентиляционное отверстие под самыми сводами подвала оказалось как нельзя кстати: из него просматривалась значительная часть пространства, отделявшего беглецов от спасительных плит посадочного поля космопорта. Вначале ничего любопытного там не творилось, хотя сканеры сообщали о упорядоченных перемещениях хоманнаров над крышами зданий. Дети Печали прочесывали местность, пытаясь с воздуха засечь тех, кто ускользнул от их внимания. Иногда удавалось перехватить обрывки их переговоров на жаргоне, лишь отдаленно напоминавшем публичный эхрэ, и потому понятном с пятого на десятое. Дети Печали переругивались по поводу неоправданно больших потерь личного состава, но при этом безусловно отказывались от подкрепления. Мелькали какие-то невнятные ссылки на воинскую честь, а также утверждалось, что противник обескровлен и ждет не дождется, когда его выследят и добьют, как подраненного зверя… Кырханг приник к щели, делая вид, что крайне озабочен тем, что происходит снаружи. Ничего там не происходило, ровным счетом ничего. Ему было стыдно оборачиваться и встречаться с зелеными очами женщины, которую должен был защитить и не представлял, как это сделать. Все едино эта его уловка не помогала. Он спиной, прямо между лопаток, чувствовал ее наивный, беззащитный, нездешний взгляд. Между тем на площади наметились перемены. На свободный от дымящихся обломков пятачок опустилась грузовая платформа и раскрылась, как переспелый стручок, но никто из нее не появился. Зато со всех сторон, бесшумные и невесомые, словно неприкаянные души, слетелись хоманнары. Их оставалось слишком много, не менее дюжины. Кырханг все еще мог вывести из строя системы ориентации платформы, мог оглушить волной помех самих хоманнаров… при известном везении мог даже подстрелить из разрядника одного или двоих, вряд ли убить – в лучшем случае на время вывести из строя или хотя бы рассмешить… Далее подобных мелких пакостей его боевые достоинства не простирались. Поэтому он вынужден был оставаться возле Дези – хотя бы затем, чтобы в самый последний момент исполнить свои обязательства и стать последним рубежом обороны. Хоманнары, двигаясь плавно и неспешно, будто отправляя некий ритуал, с заметными деликатностями поместили в платформу большие черные мешки. Сколько их было, Кырханг сосчитать так и не сумел. Много – капитан со своими отщепенцами расстарался. Хотя большого значения это не имело… Платформа закрылась и прянула отвесно в набрякшие темнотой небеса. «Что происходит?» – спросила Дези спокойным голосом. «Мы все еще в опасности, – ответил военспец с деланным безразличием. – Хоманнары совещаются на площади». – «Сколько их?» – «Много, сударыня». – «Сколько?» – повторила она упрямо. «Десять или двенадцать. Это важно?» – «Не очень». – «Скоро стемнеет, и мы выберемся».

Он и сам не верил в свои слова, и точно знал, что Дези не поверит уж точно. Она читает его ложь еще до того, как он собирается солгать…

«Это невозможно, – сказала Дези. – Ночью у них будет преимущество. Ведь они видят в темноте, не так ли?»

Кырханг неопределенно пожал плечами. Конечно, видят. Хоманнаров специально готовят для боевых действий в темноте, тесноте и неразберихе. Они должны видеть и чувствовать врага там, где отказывают самые чувствительные приборы. Например, в загаженной донельзя промзоне… Им не прорваться сквозь оцепление. И просто чудо и немыслимое везение, что их до сих пор не учуяли в этом нечаянном убежище. «Мы здесь как в мешке, – сказала Дези, словно читая его мысли. И даже наверняка читая. – Как запуганные зверушки в каменном мешке». Он и сам это прекрасно понимал. В истории войн такие каменные мешки назывались «казематами» и с развитием истребительных средств быстро сошли на нет. Управляемые рыскающие снаряды с газом или напалмом, акустические бомбы в непосредственной близи… да мало ли скорых и экономичных способов превратить укрытие в склеп! «Нельзя ждать, – упрямо продолжала Дези. – В этом нет смысла и нет спасения. Послушайте меня, Алекс… Мы не можем допустить, чтобы все эти жертвы… чтобы все было напрасно». Не без усилия, но он сдержался, не сказал, что на самом деле и это тоже не имеет значения. Что такое случается сплошь и рядом. Что они, если он все понимал правильно, все же выполнили свою задачу и теперь стали никому не нужны. Что такие, как он, как все эти бравые светляки-каторжане, что бы они о себе ни думали, во все времена и во всех войнах были расходным материалом, который легко использовать, но не в пример хлопотно и накладно спасать, и потому по выполнении возложенной на них боевой задачи о них попросту с облегчением забыли. В таких случаях дело обходится воздаянием посмертных воинских почестей, и очень часто – еще до того, как упомянутый расходный материал реально склеит ласты. Что он это знает точно, потому что уже проходил сей урок в своей прежней жизни, в которую так не желал возвращаться. И что ей, умненькой, чистенькой, миленькой дамочке из другого, благостного, манящего, как мираж, мира, просто не повезло оказаться в этой стае затравленных хищников, с самого начала обреченной на заклание, где все до единого прекрасно понимали эту свою обреченность. Кроме нее, которая верила в какие-то там свои странные, несбыточные, иллюзорные идеалы добра и справедливости. Но теперь она – точно такой же расходный материал, который списали со счета. Потому что мир, как бы он ни назывался, в какие бы одежды ни рядился – в черные грубые робы Эхайнора или кисейные тоги манящих расцветок Федерации, всегда и везде одинаков. Мир жесток и несправедлив. И что одна жизнь в силу простой арифметики всегда дешевле сотни жизней. Даже если это жизнь существа, менее всего заслуживающего смерти. Но – что за эту смерть кто-то непременно будет гореть в аду. Вместо всех этих злых и бессмысленных слов он протянул руку и, поколебавшись, погладил ее по щеке. «И не надо меня гладить, – сказала она сердито, – я уже большая девочка, вот». – «Простите», – буркнул он смущенно. «Вы не поняли, Алекс. Послушайте меня… И все же я не хочу умирать». – «Вы читаете мои мысли, – промолвил он укоризненно. – И напрасно, иногда в них можно испачкаться…» – «Глупости, – отмахнулась она. – Послушайте меня… Мы все умрем рано или поздно, но не сегодня и не здесь, не в этой мышеловке. О нас не забыли. Нас просто потеряли, такое случается. Никто не застрахован от ошибок, в особенности от глупых». – «Вы знаете что-то, о чем не знаю я?» – спросил он растерянно. «Я знаю, что нас не оставят в беде. Не знаю, как это принято у эхайнов, но у людей так не делается. Мы должны им помочь нас найти». – «Что вы задумали?..» Дези привстала на цыпочки и сама прикоснулась ладонью к его щеке. Погладила по голове, как ребенка. Кырханг почувствовал, что утопает в ее зеленых глазищах, словно в омуте. И ничего с этим не может поделать, со всей своей непоколебимой эхайнской волей. Что ж… и не такие, как он, тонули. «Алекс, не мешайте мне, хорошо? Я знаю, вы мой защитник, единственный и последний, вы умрете за меня… но не сейчас. Вот, возьмите». Она сунула ему в ладонь две маленьких капсулы из упругого пластика. «Что это?» – спросил Кырханг, с трудом возвращаясь к реальности. «Это «стоп-крафт», очень сильный транквилизатор. Одной капсулы будет достаточно, но вдруг вы потеряете… Когда все закончится… вы сразу поймете, что все закончилось… вам нужно будет остановить меня. Успокоить меня «стоп-крафтом». И забрать отсюда. Вы же мой защитник… Но это будет нелегко – остановить меня…» – «Я не позволю вам…» – горестно сказал он, но Дези прикрыла его губы ладошкой. «Вот послушайте стишок», – мягко промолвила она. «Стишок? Зачем… какой стишок?!» – «Вот такой… вы его легко запомните… он про зверей… вы ведь знаете, какие у нас на Земле живут звери?..