Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Сержант подойдет к кровати и убедится, что нашел именно того, кого искал. Скулы и глаза у Меррон от него. А вот губы наверняка от матери достались… и нос тоже. Не южный, плоский, с вывернутыми ноздрями. Другой.

Прижав клинок к горлу, Сержант дождется, когда Торвуд ощутит это прикосновение и откроет глаза. Он поймет, что не надо кричать. Но Сержант все равно приложит палец к губам.

Люди спят: не следует их беспокоить.

Впрочем, в трактире сказали, что новый хозяин «Кленового листа» прежних слуг выставил, но рисковать не стоит. Сержант заставит Торвуда встать. В длинной рубахе, в ночном колпаке тот смешон. И домашние тапочки с кроликовой опушкой вызывают улыбку.

Возможно, эти тапочки Сержант оставит себе. На память.

– У меня есть деньги, – скажет Торвуд шепотом. – Я заплачу.

Да, деньги Сержанту предлагали часто. Но зачем ему?

– В подвале… который при кухне.

Подвал – хорошее место. Тихое. А тело и по частям вынести можно. Сержант на подвал согласился, и Торвуд успокоился. Шел, с каждым шагом вспоминая, что именно он здесь хозяин.

– На кого ты работаешь? – Он осмелел настолько, чтобы обернуться. – Учти, я могу заплатить больше, чем тебе дают…

На кухне перед тяжелой дверью стояла та самая незнакомая женщина, которая отчаянно пыталась дверь открыть. Булавкой. Сунула в замок и ковырялась.

Бестолковая.

Услышала. Обернулась. Побледнела.

– Ах ты ж тварь! – сказал Торвуд. – Мало тебя учил?

Много. Левый глаз женщины заплыл. Губы и нос распухли. Но она стала перед дверью, выставив единственное свое оружие – никчемную булавку.

– Не отдам!

– Не отдаст. Слышишь? Она мне не отдаст? Да я в своем праве…

Торвуд не злился – смеялся.

И женщину с пути отбросил играючи, она неловко ударилась боком о край стола, зашипела, ринулась было к двери, но была остановлена.

Сержант покачал головой.

Женщина расплакалась.

– Бабы. Вечно ноют-ноют… – Торвуд вытащил ключ и отпер подвал. – Иди. Забирай.

Кого?

– Ну, иди. Девки сейчас в цене. Не гляди, что тощая, зато ученая. Смирная.

Он сам выволок девочку, которая сидела за дверью – Сержант мог бы поклясться, что просто сидела, смиренно ожидая любого исхода. И так же спокойно, как не бывает с живым человеком, она перешла в руки Сержанта.

Девочка была маленькой и хрупкой. Угловатой. И с возрастом эта угловатость не исчезнет. Красивой в обыкновенном понимании красоты девочке никогда не стать.

– Все законно, – добавил Торвуд, точно полагая, что Сержанта останавливает именно это. – Я могу сделать с нею все, чего захочу.

А глаза зеленые. Не карие. И Сержант, отдав девочку матери, взглядом указал на выход. Женщина верно все поняла. Исчезла быстро… стражу позовет?

Какая разница.

В подвале оказалось достаточно места. А человек, который собирался продать собственную дочь, до последнего не понимал, за что умирает. Наверное, поэтому и умирал долго. Или Юго прав был и Сержант постепенно набирается опыта?

Главное, что, когда он вышел из подвала, его встречала не стража, а та самая женщина.

– Д-думаю, – на ней была шляпка с густой вуалью, которая, впрочем, не способна была скрыть некоторых следов, – его стоит отнести к реке. Течение бурное. Найдут лиг через двадцать… если найдут. У него много врагов.

Это был хороший совет. К возвращению Сержанта в подвале царили чистота и порядок. Возвращаться вообще не следовало, потому как женщина сказала:

– Вы не имеете права бросить нас сейчас. Мы просто не переживем зиму!

Она боялась и его, и голода тоже, и, объединенный, страх этот оказался слишком большим, и женщина решилась остановить Сержанта. Он мог бы ее убить, но почему-то послушал. И впервые за много месяцев Сержант ночевал в кровати. Комнату он выбрал сам. Женщина не стала возражать.

Здесь все еще остались вещи Меррон.

И запах тоже.

Ее присутствие ощущалось остро, как никогда прежде, и поэтому зимовка получилась удачной. Приходили трое. Двое – за девочкой, которая была обещана им. Третий – с листовками.

Их смерть не доставила обычного удовольствия.

А Торвуда не искали. Верно, и вправду хватало врагов.

Время замерзло. День сменял ночь. Сержант отмечал эти перемены скорее по привычке, чем из необходимости. Зима тянула жилы. И мышцы ныли, деревенели, как случалось после долгих переходов или тяжелой работы, которой здесь просто не было. Приходилось разминать.

Отвлекало.

Как и зуд, то появлявшийся, сводивший с ума, то вдруг исчезавший сам собой.

Вспоров вены, Сержант убедился, что кровь по-прежнему красная. Темная, до черноты, но все же красная. И следовало признать самому себе, что глупо искать иную причину всех нынешних странностей, кроме той, которая очевидна. Отвлекая себя, он что-то делал, поддерживая в доме жизнь, иногда представлял себе, что это – его собственный дом. И знал, что если захочет, то сможет остаться здесь хозяином. Женщина – ее имя упорно вылетало из головы – не будет против.

Она держится наособицу, наблюдая за Сержантом издали, но с каждым днем страх ее тает, сменяясь любопытством. Девочка проще, она с первого дня ходит по пятам. А стоит оглянуться, и убегает, прячется за ближайшим углом. Ненадолго.

Однажды Сержант отдал девочке куклу: все равно та потеряла запах.

– Спасибо, – ответила девочка, прижав куклу к себе. И не стала убегать. – Ты здесь жил раньше?

Сержант покачал головой.

– Я тоже. Здесь жила моя сестра. И ее тетя. Они обе умерли. Ты знаешь?

Знает.

– Их там похоронили. В склепе. – Она махнула рукой на окно, затянутое морозными узорами. – Он меня там запер. Было страшно. Я боюсь мертвецов. А ты?

Сержант пожал плечами. Наверное, нет.

– Тебе нравится моя мама?

Такого вопроса он не ожидал и понятия не имел, что ответить. Он не помнил лица этой женщины.

– Нет, – сделала собственный вывод девочка. – А я? Я уже взрослая. А скоро совсем взрослой стану. Хочешь, я выйду за тебя замуж?

Безумная идея. Но у нее темные волосы и треугольное лицо. Узкие глаза… через пару лет… это лучше, чем то, что у него есть сейчас. Поддавшись наваждению, Сержант коснулся ее волос. Жесткие. И если представить, что… запах другой. Все другое. Похожее, но другое.

Накатило так резко, что он едва успел убрать руку.

Дверь.

Закрыть. Спрятаться. Содрать одежду. Лечь, пропуская приступ сквозь себя. Не скулить не получалось. Но больше всего Сержант боялся, что кто-нибудь войдет в комнату. Закрыв глаза, он позвал Меррон, пусть бы и понимал, что туда, где она, не дотянется. Но теплые руки легли на шею, скользнули по плечам, снимая судорогу, и кто-то рядом отчетливо произнес: