Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

И как от него вежливо отвязаться?

Тисса обещала Седрику решить вопрос с баней. Имевшаяся прежде стала слишком мала, а если позволить людям не мыться, как многие того хотят, то очень скоро появятся вши, блохи и прочая мерзость, которой в Тиссином доме не место. А еще на кухне жаловались, что главная печь дает чересчур сильный нагрев и хлеб, подгорая снаружи, внутри не пропекается. В прачечной не хватало щелока… Пожалуй, будь у нее меньше проблем, Тисса бы сдержалась. Но сейчас она вырвала руку и спросила прямо:

– Что вам от меня надо?

Насколько невежливо будет выставить его из дому? Шарлотта обидится…

– Неужели не ясно? – Лотар коснулся щеки, и воспоминание, которое Тисса от себя гнала, парализовало ее волю. – Вы прекрасны. Вы слишком прекрасны, леди, чтобы принадлежать одному человеку. Тем более что он не ценит вашей красоты…

Надо позвать на помощь.

Сейчас день… и люди вокруг… Тисса – хозяйка. Нет больше запертой двери.

– Я вижу, как вы одиноки. Это разрывает мне сердце.

И ножа нет.

Конечно, Тисса не собирается никого убивать, но с ножом ей было бы спокойней.

– Верность – это, конечно, замечательное качество, но… неужели ты думаешь, что твой супруг дает себе труд ее хранить? Он слишком давно в отъезде… а у мужчин есть свои потребности. У женщин тоже. Это природа. И если так, то кому повредит маленький адюльтер?

Тисса убежала.

Она должна была осадить наглеца. Пожаловаться Седрику – пусть бы сам разбирался со своим родственником. А Тисса сбежала. И уже ночью, забираясь в пустую кровать, слишком большую для нее одной, плакала от обиды. Почему-то вспоминалась грудь той подавальщицы и то, как Урфин на нее смотрел.

Он же вернулся в конце лета.

Ласточкино гнездо, услышав о приближении, поспешило известить хозяйку. И конечно, Тисса была в самом неподходящем месте – на скотном дворе… она успела сбросить фартук и высокие сапоги – в иных по двору было не пройти, что и стало главной причиной визита, – снять косынку, но не переменить платье… забыв о том, что леди не бегают, Тисса опрометью бросилась в замок.

Не успела.

Кавалькада всадников влилась во двор, добавив хаоса привычной уже суматохе. И Тиссу подхватили, подняли в седло, обняли так крепко, что она дышать перестала.

– Здравствуй, ребенок. Я уже и забыл, какая ты красивая…

– А ты колючий. – Тисса с нежностью провела по щеке.

Вот и надо было ей всякие глупости придумывать?

– И грязный. – Урфин поцеловал ее в нос.

– Я тоже… я по тебе скучала.

Леди не обнимают мужа прилюдно. И не вздыхают от счастья, уткнувшись носом в загорелую его шею… дуры какие.

Глава 14

СБЛИЖЕНИЕ

Устойчивая психика – это когда жизнь, пиная вас, ломает себе ногу.

У счастья рыжие глаза, веснушки на пятках и громкий голос, особенно когда счастье недовольно. И голос этот слышу не только я.

Счастье не желает пустышку.

И погремушку.

И козу ему делать не надо – накал страсти в голосе достигает апогея. Но, увидев меня, счастье замолкает и тянет ручки, попутно отбрыкиваясь от нянечек.

Счастье очень целеустремленное.

И хмурое: где это я ходила? Так долго? Бросила бедное дитятко… между прочим, приличные матери так не поступают. Счастье пока не разговаривает, полагаю, сугубо из врожденного чувства противоречия – уж очень окружающим охота услышать «мама», или «тетя», или вот «дядя» – но взгляд у него выразительный.

Щурится. Кривит носик. Всхлипывает на публику.

Манипуляторша.

– Насть, а я знаю, что ты притворяешься, – говорю шепотом, на ухо, и счастье не упускает момент вцепиться в кружевной воротник. – Чего капризничаешь?

Счастье выпячивает губенку. Подумаешь, капризничает.

Ему по возрасту положено.

Да и как не покапризничать, когда столько народа вокруг вьется? Я и Луиза, которая любую свободную минуту проводит с Настюхой. Кормилицы в количестве трех – молоко у меня и свое есть, но его мало, а на коровье и козье счастье высыпает. Нянечки. Помощницы нянечек. Донна Доминика. Придворные дамы. Служанки, которым очень хочется взглянуть, хотя бы одним глазком…

…Ллойд – сложно понять, за Настькой он присматривает или за женой.

…Гарт. Вот уж кто верный рыцарь, двадцати трех лет от роду. Правда, ему больше шестнадцати не дашь. Гарт высокий и светловолосый, в мать. Волосы длинные, на семь косичек разобраны, каждую из которых Настька успела пожевать. Ей косички с бубенчиками интереснее погремушек.

Гарт носит серьгу в ухе и постоянно улыбается, ничуть не стесняясь щербинки между передними зубами. Он пытается отрастить бороду, но та растет плохо и кучерявится, ничуть не добавляя облику желаемой солидности. Впрочем, о какой солидности может говорить человек, который ползает на четвереньках, потому что так Настька его лучше понимает. Или же дразнит ее, показывая язык.

На нем даже узоры мураны выглядят гжельской росписью.

Гарт приносит мне цветы, украденные в маминой оранжерее, и жалуется, что отец его притесняет.

С Ллойдом у них странные взаимоотношения. Достаточно взгляда, чтобы понять: эти двое любят друг друга. И терпят исключительно в силу любви.

Стоит им встретиться, и Ллойд инстинктивно прячет руки за спину, а Гарт словно подбирается. Проскальзывает в его облике что-то звериное. Настороженное.

Еще немного и зарычит.

Это не ссора. Не конфликт. Однако я нервничаю.

«В нас больше животного, чем в людях, – сказал как-то Ллойд. – Некоторые инстинкты сложно побороть. Гарту нужна своя территория. Вдали от меня ему легче».

Но Гарт, если и понимал, уезжать не спешил. Он продолжал заглядывать по поводу и без, но всегда с цветами, пока однажды, протягивая растрепанный букет, не произнес:

– Наверное, последний. Извини.

– За что?

В этих знаках внимания не было ничего предосудительного.

– Папа прав. Я полез туда, куда не следовало. Мне просто хотелось сделать тебе приятное. А он разозлился…

– Отчитал?

Гарт мотнул головой, и бубенцы зазвенели.

– Пообещал выпороть…

– Тебе же двадцать три?

– И что? Думаешь, в двадцать три ремнем по заднице уже не больно?

Я попыталась представить себе эту картину и фыркнула.

С Гартом я вновь учусь смеяться. Не потому, что момент требует улыбки, но просто так. И цветы он продолжил таскать. Тайком. Подозреваю, не столько из желания меня порадовать, сколько наперекор Ллойду. Но эти мятые дружеские букеты были мне дороже иных, которые леди Дохерти получала с завидной регулярностью.