Изящное искусство смерти - Дэвид Моррелл

— Инспектор, полагаю, сам Кант не смог бы выразиться красноречивее. В самом деле, нам кажется, что мы находимся на вершине, хотя в действительности — на одной из сторон. Мы ведем себя и совершаем поступки, исходя из предположения, что контролируем наше видение реальности, но реальность ведь может быть самой разной. Скажите-ка, а что будет, если вы вдруг окажетесь на противоположной стороне земного шара и взглянете на звезды?

— В этом случае… — Райан явно чувствовал себя неуютно, — если верить вашим рассуждениям, я буду висеть, удерживаемый за ноги вниз головой, и смотреть… — инспектор поперхнулся, — вниз.

— И под вами будет простираться это громадное пространство, уходящее в бесконечность.

— У меня от одних этих мыслей голова закружилась.

— Вот так же бывает, когда сталкиваешься с подлинной реальностью. Мы видим в убийствах чудовищную жестокость и немедленно поддаемся искушению среагировать привычным образом: подобное мог сотворить только сумасшедший. Человек, который не в силах контролировать себя и сдерживать убийственные побуждения. Но то, что мы видим собственными глазами, не вяжется с этим предположением. В таверне находится восемь человек, и убийца отправляет их всех на тот свет, не давая возможности ни одному, включая полицейского, оказать сопротивление.

Де Квинси кивнул в сторону бойни.

— Констебль сидел ближе всех к двери, поэтому убийце первым делом необходимо было расправиться с ним. Потом на очереди были трое за столом у камина, затем официантка, два клиента за барной стойкой и, наконец, последним — хозяин таверны.

Писатель прошел по заведению и сделал вид, будто наносит удар поочередно каждой жертве.

— Сколько времени у меня на это ушло, инспектор?

— Секунд десять.

— Но на самом деле убийца должен был проделать все намного быстрее. В противном случае хоть одна из жертв да позвала бы на помощь. Этих людей убили стремительно и без малейших колебаний. С большим мастерством и аккуратностью. А достигнуть этого возможно лишь одним способом — практикой. Это отнюдь не первый случай, когда наш убийца совершал кровавое преступление.

— То есть вы хотите сказать, что он убивал и до субботнего вечера?

— Чтобы так четко все исполнить, он действительно должен был убивать прежде много раз.

— Невозможно. Я бы об этом слышал. Даже если убийства и происходили вдали от Лондона, новости о подобных злодеяниях распространились бы всюду.

— А новости и распространялись. Вы каждый день читаете в газетах об этих смертях, вот только о них не упоминают как о преступлениях.

— Беккер, а вы-то понимаете хоть что-нибудь? — спросил констебля Райан. — Что это за многочисленные убийства, которые не называются преступлениями?

— Убийства даже не называют убийствами, — туманно пояснил Де Квинси.

— Ну же, Беккер? — взмолился Райан.

— Я подозреваю, к чему он клонит.

— Ну?

— Я не хочу развивать его мысль. Это просто немыслимо.

— Вот это я и стремлюсь доказать, — сказал Де Квинси. — То, что немыслимо, не может относиться к нашей действительности. Поэтому, инспектор, ваши представления о том, что возможно и что нет, не позволяют вам увидеть истинное положение вещей.

— Помните следы от обуви во дворике за лавкой? — прервал его Беккер и повернулся к Райану. — Ботинки не были подбиты гвоздями, и это навело нас на мысль, что убийца — человек образованный и со средствами. Не из простого люда. О том же говорит и дорогая бритва.

— Я высказал это предположение лорду Палмерстону, и он категорически его отверг, — подчеркнул инспектор. — Он сказал, что человек образованный и богатый просто не способен на такие зверства.

— Лорд Палмерстон, конечно же, неправ, — заявил Де Квинси. — Подобное происходит ежедневно.

— Мне об этом неизвестно, — возразил Райан. — Банкиры, владельцы компаний и члены парламента не ходят по улицам и не проламывают людям головы, не перерезают им глотки.

— Но в метафорическом смысле они, возможно, это и делают.

— Что?

— Не обращайте внимания. Я согласен с вами в том, что эти убийства совершил не банкир, не владелец какой-нибудь компании и не член парламента. Но представьте себе ситуацию, в которой убийства не называют убийствами.

— Вероятно, если бы я тоже глотнул лауданума, я бы вас понял.

— Наш убийца в совершенстве владеет своим ремеслом. Он убивал множество раз. Он с успехом меняет обличья. Он без помех смог общаться с малайцем, который доставил мне загадочное послание. Перечисленные факты значительно сужают круг подозреваемых.

— Малаец? Вы намекаете на то, что убийца бывал на Востоке и говорит на тамошних языках? — спросил Райан.

— Именно.

— Опыт в использовании маскировки наводит на мысль о человеке с богатым криминальным прошлым.

— Или о человеке, который хочет слиться с представителями преступного мира, а потом их уничтожить. Вот вы, например, тоже маскируетесь, — Де Квинси кивнул на простецкую, невыразительную одежду инспектора, — чтобы смешаться с низшими слоями населения.

— Мне нужно искать полицейского детектива, который работал на Востоке? — спросил окончательно сбитый с толку Райан.

— Не детектива. Кто еще на Востоке олицетворяет собой правопорядок? Скажем, в Индии, где служители многих культов являются мастерами переодевания.

Райан ничего не соображал. Но вдруг все кусочки мозаики встали на места, и глаза его озарились пониманием.

— Военный.

— Да. Военный. Человек, обученный убивать без колебаний. Человек, у которого за плечами большой опыт в своем ремесле на Востоке, где он научился местным языкам. Но когда он убивал там, его деяния не называли убийством. Они носили название «геройских поступков». И он был не простым военным. Человек, которого мы ищем, должен был использовать для выполнения своих обязанностей маскировку.

— Военный, — еле дыша, проговорил Райан. — У меня действительно такое ощущение, будто я вишу вниз головой на противоположной стороне земного шара.

Глава 12

ОБУЧЕНИЕ «ХУДОЖНИКА»

«Художник смерти» закрыл дверь спальни и положил на пол скомканные газеты. Если вдруг кому-то удастся проникнуть в комнату, незваный гость обязательно заденет газеты, они зашуршат и «художник» проснется. Он скатится с койки и одновременно выхватит кинжал из закрепленных на кисти ножен.

Койка была точь-в-точь такая же, на какой он спал в Индии. Подвергнув себя ежевечернему наказанию, он сейчас лежал и надеялся, что уж этой ночью привычные кошмары не станут его преследовать. Хотя в комнате имелся очаг, он никогда его не растапливал — проникающий в помещение ночной холод он рассматривал как еще одно наказание. Точно так же он никогда не открывал окна душными летними ночами, не позволяя ветерку принести хоть немного прохлады.

В горах в Индии было чертовски холодно, мороз пронизывал до костей. В то же время на равнинах стояла невероятная удушающая жара.

Двадцать лет холода и жары.

И смерти.

И Британской Ост-Индской компании.

— Вот уже двести лет, как она здесь, — говорил сержант прибывшему в 1830 году в Калькутту подразделению, в котором оказался и юный тогда «художник смерти». — Люди из компании утверждают, что зарабатывают на поставке в Англию чая, шелка и специй. И еще — азотнокислого калия, который является основным компонентом селитры. Без селитры нет империи! Ты! — крикнул сержант одному из новобранцев. — Для чего она используется?

— Моя мама применяла ее при консервировании, господин сержант.

— Идиот! Консервы не сделают империю великой! Селитра плюс сера плюс древесный уголь дают — что?

— Черный порох, господин сержант, — гаркнул «художник», стоя навытяжку под палящим солнцем.

Ему было восемнадцать. В армии он находился с того дня, когда двенадцатилетним долговязым подростком заявился в лондонский вербовочный центр и солгал, что ему четырнадцать. В этом возрасте юношей уже принимали на службу — не в регулярные войска, конечно же, — и он был сначала курьером, а потом стал помогать в госпитале. Ему больше нравилась служба в госпитале. Поднося бинты санитарам или вынося горшки, он имел возможность наблюдать за страданиями раненых солдат. В семнадцать лет он официально был принят на службу в регулярные части, но каждодневная рутина, все эти маршировки и работы по обеспечению содержания армии казались скучными после того наслаждения, которое он испытывал, наблюдая за агонией и смертью в госпитале. Поскольку минимальный срок службы составлял двадцать один год, покинуть армию возможно было, только дезертировав. Но, учитывая, что полиция и так разыскивала его, «художник» справедливо полагал лишним, если его начнут искать еще и военные. Когда появились известия о том, что регулярные войска направляют в Индию, он сделал вид, что наравне с другими разделяет опасения по поводу ожидающей их там тропической лихорадки и кровожадного местного населения, хотя на самом деле открывающиеся перспективы безмерно его радовали.