Ричард Длинные Руки – король-консорт - Гай Орловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это… чтобы обмануть… ту темную силу?
Он покачал головой.
– Нет.
– Но… как же…
Отцы Велезариус и Ансельм смотрели на него в изумлении и страхе. Аббат произнес устало:
– Все равно та мощь скоро возьмет над тобой верх. В следующий раз ты совершенно бездумно вытащишь корону и наденешь. И никакая собачка тебя не остановит. Потому… нужно сделать шаг навстречу.
Я ощутил холод в теле, что пронизал до мозга костей. Одно дело клеймить их за трусость перед Маркусом и призывать не прятаться от опасности, другое дело самому вот так выйти и выдержать удар, не говоря уже о том, чтобы осмелиться нанести ответный.
Стараясь не выказывать терзающего меня ужаса и жажды снова раскрыть сумку, я застегнул ее на обе пряжки и постарался вообще отвернуться.
– Сделаю все, – сказал я аббату, – что скажете. Я верю… у вас получится.
Он покачал головой.
– Нет.
Я насторожился.
– А что…
– Получиться должно у тебя, – ответил он невесело. – Потому завтра решится… быть нам или не быть.
Он произнес это просто, как будто речь только о нем, и так уже старом, да еще о Велезариусе и Ансельме, тоже битых жизнью и старых, однако я с холодом во всем теле ощутил, что завтра станет ясно, быть или не быть Храму Истины… а также всему нашему миру.
На миг в глазах стало темно, а под ногами пусто, словно падаю в глубины бездонного космоса.
Я перевел дыхание и сказал чужим голосом:
– Отец настоятель… все понимаю… я проведу эту ночь в молитве.
Он перекрестил меня и произнес ровным голосом:
– И не ропщи. Господь испытывает не грешников, а праведников.
Я поклонился.
– Спасибо, отец настоятель.
– Иди, – сказал он. – А мы подумаем, как и что сделать.
Возможно, ход мыслей аббата проще, чем я думаю. Маркус все равно все сметет с лица земли и уничтожит человечество, так почему не рискнуть с темной короной Повелителя Двух Миров? В случае неудачи мир всего лишь будет уничтожен на несколько недель раньше…
Но в случае удачи, пусть и маловероятной, появляется некий дополнительный шанс, хотя и непонятно какой, а также непонятно, появляется ли…
В страхе и смятении я побродил по залам, в келью возвращаться невыносимо, вытащился из головного здания на двор, где яркое солнце, свежий, но теплый воздух, ветерок, а монахи, как робкие мыши, ходят вдоль стен, опустив головы и пряча руки в длинных рукавах.
Я отметил, что во дворе нет привычных колодезя и множества телег, на которых привозят все необходимое, начиная от дров и заканчивая мукой и мясом.
Только успел вспомнить, откуда берут воду, как со стороны ворот послышался хриплый рев боевого рога, затем трубный голос брата Жака, створки заскрипели, распахиваясь сразу обе, чего не делали для меня, и во двор на рысях въехал на прекрасном белом коне рыцарь в сверкающих белых доспехах.
Монахи, позабыв о приличествующей сдержанности, радостно закричали, а рыцарь красиво улыбался и вскидывал над головой правую руку, не выпуская из левой повод. На белом полотнище груди я рассмотрел еще издали большой красный крест, как и на щите.
Два монаха переглянулись, один спросил озадаченно:
– Это что же… уже пора?
– Ну да, – ответил второй. – Четыре месяца прошло!
Тот охнул, покрутил головой.
– Как быстро время летит…
И вроде бы ничего особенного не сказано, но я ощутил, что красный крест на груди и на щите как-то связаны с тем, что «уже пора», рыцарю что-то предстоит, а он, как верный слову и чести, не может не прибыть в опасный для кого-то момент.
Он снял обеими руками шлем и передал одному из монахов, солнце осветило красивое юное лицо Сигизмунда, исполненного мужества и стойкого благородства.
Я помахал с крыльца рукой, он засмеялся звонко, кивнул и, соскочив на землю, быстро пошел ко мне. Не знаю, собирался ли он преклонить передо мной колено, я давно освободил его от вассальной присяги, но ему как будто нравится демонстрировать рыцарскую верность сюзерену, потому я шагнул вперед и быстро обнял.
– Рад тебя видеть, Сиг!
– Сэр Ричард, а как счастлив я…
– Пойдем ко мне, – предложил я. – Или тебе нужно доложиться аббату?
Он покачал головой.
– Аббат знает.
– Тогда ко мне, – решил я и втайне порадовался, что хоть кто-то в монастыре меня слушается, так как Сигизмунд беспрекословно пошел рядом со мной. – Расскажешь, что у тебя за труды…
– Что мои, – возразил он живо. – Представляю, какие битвы ведете вы, сэр Ричард!
В моей келье я сам помог ему снять железо доспехов, он стеснялся и все порывался выйти, чтобы это сделали монахи или послушники, затем послушно сел к столу, где я сперва насоздавал различных видов сыра, он принялся за них с таким энтузиазмом, словно за это время стал вообще вегетарианцем, но когда на столе появилось блюдо с ветчиной и бужениной, он довольно заурчал, а в глазах разгорелся здоровый блеск.
Я наблюдал за ним с любовью и нежностью. Его мир прост и чист, и где бы он ни оказывался, все равно сам остается чистым, и люди вокруг него хоть на какое-то время становятся лучше.
– Кстати, – сказал я, – ты ведь здесь вовсе не потому, что соскучился по монахам.
Он мягко улыбнулся.
– Сэр Ричард, они нуждаются во мне.
– Я уже понял, – ответил я. – Что на этот раз?
Он покачал головой.
– Вам не стоит даже спрашивать. Как я слышал, у вас завтра очень серьезное испытание. Настолько серьезное, что даже не знаю… Мне сказать не сказали, но я понял, что судьба всего Храма будет зависеть, сумете ли вы устоять перед натиском сил Зла…
– Я такое добро, – заверил я, – что любое зло устрашится и падет на колени! Но я все равно схвачу и зверски расчленю во имя добра и гуманности. А у тебя что?
Он помялся, но не умеет все еще врать, когда задают прямые вопросы и смотрят в глаза.
– Слева от монастыря, – ответил он с огромной неохотой, – на расстоянии мили есть старый портал. Раз в три месяца открывается…
– Ого, – сказал я, – и куда через него можно попасть?
Он дернулся, посмотрел на меня с испугом и отвращением.
– Куда? Сэр Ричард! Мы знаем только, что прет оттуда. Это… это исчадия ада. Они отвратительны!.. Отец настоятель, как поговаривают в Храме, мог бы уничтожить тот портал, однако он почему-то медлит…
– Почему? – спросил я живо.
Он поморщился.
– Всякое говорят…
– Например?
– Дескать, этот портал вблизи Храма будет напоминанием, что зло присутствует всегда. Человек всю жизнь должен бороться с ним, обучать своих детей и защищать от той тьмы других.
Я подумал, сказал с одобрением:
– Аббат прав. По очень высокой, правда, мерке. Не всем это видно и не все поймут. Но прав. И ты прибыл, чтобы отправиться туда и встретить этих гадов?
– Вы в самом деле все понимаете, – сказал он серьезно. – Этот портал еще и место особых испытаний. Но не в этот раз. Монахи заняты сохранением Храма.
Я насторожился.
– Постой-постой. Это в каком смысле?
Он ответил с недоумением:
– В самом прямом.
– Но разве… не прячутся в пещерах?
– Прячутся, – подтвердил он. – Но раньше и Храм удавалось сохранить. Сейчас же неизвестно, хватит ли объединенной мощи… Потому сразу два варианта.
– Значит, – поинтересовался я, – ты только прибыл и сразу в бой… Да, это твоя жизнь, Сигизмунд. Вечная борьба со злом. Что ж, я пойду попорошу для себя какую-нить лошадку.
Он вскрикнул встревоженно:
– Сэр Ричард! Вам завтра великое испытание, о чем вы говорите? Вам нужны будут все силы. До последней капли.
Я поморщился.
– Какие могут быть испытания в часовне?.. Разве что прочесть десяток молитв и не сбиться… Это я смогу, ты же знаешь, какой я ревностный этот, как его, ага, христианин!. А вот если сходим к порталу и малость там побуяним, мне такое деяние вдруг да зачтется при испытании?
Он задумался, что так непривычно для него, сказал нерешительно:
– Наверное, вы правы, сэр Ричард…
– Буду готов через пару минут, – сказал я и пошел к выходу.
Глава 3
Недоставало только Бобика, который помчится впереди, даже Сигизмунд как-то странно поглядывает вперед, словно все-таки видит его там, бегущего ровными прыжками и постоянно поглядывающего по сторонам, вдруг да близко добыча…
А может, и видит, мелькнула пугливая мысль. Что-то с этим Бобиком не совсем понятно. То ли взрослеет и переходит в новую стадию, в смысле, обретает новые возможности, то ли это свойственно только особому расположению Храма и монастыря…
Сигизмунд смотрит вперед красиво и целеустремленно, мне даже почудилось, что на его лицо падает отсвет великих битв, сражений и подвигов во имя церкви и всего человечества, а красные кресты на груди и щите полыхают красным огнем.
Если правосудие, мелькнула мысль, и пошло по неправильному пути, то наша гребаная толерантность и политкорректность, над которыми кто только не ржет и кто только о них не вытирает ноги, ни при чем.
