Ричард Длинные Руки – король-консорт - Гай Орловский

– У меня как-то само так получается, – сказал я упавшим голосом. – Везде эти посудные лавки, очень тесные, а у меня грация мудрого и рассудительного слона!..

– И что дальше? – спросил отец Ансельм.

– Они сами напали, – сказал я защищаясь. – Я их как бы и не трогал даже пальцем!.. А они напали. Я вынужден был защищаться, и потому гнался за ними до самого их дворца Темного Властелина… я даже, признаюсь, обрадовался малость: наконец-то Темный Властелин! Только и слышал, как все с ним борются, но что-то он все жив и жив, даже не догадывается, что с ним борются. Согласен-согласен, я больше по удаче, чем по уму и доблести, сумел проникнуть в тот Темный Мир. Мало того, я спер там корону Повелителя их мира…

Отец Велезариус дернулся, посмотрел на меня дикими глазами, потом на аббата.

– Разве такое возможно?

– Видимо, – ответил тот скрипучим голосом, – Господь зачем-то такое допустил. Зачем? Вряд ли узнаем…

– Тогда что?

Аббат сказал тихо:

– Как я понимаю, брат паладин… вы сумели как-то…

– Воздержаться? – спросил я. – С трудом. Руки иногда сами, так бы и обрубил! Было такое, вытащил из мешка и уже почти-почти опустил себе на дурную голову… Даже не знаю, чего мне стоило удержаться и положить обратно.

– Даже у самого стойкого, – сказал аббат, – бывают минуты, а то и дни упадка, душевной усталости. Вдруг начинает казаться, что все делаешь не так…

Отец Велезарий сказал с ужасом:

– И тогда он вытащит корону… и уже не вернет обратно!

Аббат кивнул.

– И станет воплощением Зла на земле.

Отец Ансельм проговорил с подозрением в голосе:

– Не это ли готовят падшие ангелы уже там в аду? Они там не успокаиваются, как мы все думаем. Дескать, победили, теперь они там навеки и уже смирились! Не удался прямой вызов Господу, так пробуют восстать через человека, созданного самим же Творцом?

Аббат пробормотал:

– Неисповедимы пути Господа. Возможно, Он понимает, что брат паладин все же наденет корону Темного Мира… и потому наслал Маркус, чтобы люди увидели, от чего Господь очищает землю…

– Эх, – сказал отец Велезарий с досадой, – почему Он просто не заберет у брата паладина ту корону?

– Не может, – пояснил аббат. – Все века дурачки дразнили христиан: если Бог всемогущ, но может ли создать такой камень, который не сможет поднять?.. Так вот этот камень – свобода воли человека. Господь ее дал человеку и не отменит, ибо свобода воли – краеугольный камень его творения.

– Жаль, – пробормотал отец Ансельм сурово. – Когда смотрю на брата паладина… скажу честно, меньше всего хотелось бы, чтобы судьба мира оказалась в его руках хотя бы на мгновение.

Аббат медленно пошевелился в кресле. Я замер, он посмотрел прямо на меня, и в его лице было что-то очень страшное. Верхние веки, тяжелые, как само небо, поднялись, я вздрогнул от прямого взгляда в упор.

– Полагаю, – произнес он ровным голосом, – нам стоит взглянуть на корону, созданную для такой чудовищной цели…

Отец Велезарий вскрикнул испуганно:

– Но как же…

– Втроем, – прервал аббат, – сможем удержать брата паладина… если он не совладает с искушением… Не так ли, отец Ансельм?

Тот подумал, вздохнул.

– Надеюсь. Но я бы на всякий случай пригласил и отца Ромуальда.

Аббат сказал устало:

– Согласен. Брат паладин, покажи нам ту черную корону.

– Она в сумке, – сказал я торопливо, – сейчас сбегаю…

– Не торопись, – ответил он. – А мы пока отыщем отца Ромуальда.

Глава 2

Через несколько минут я снова предстал перед ними с объемистой кожаной сумкой, где храню самые ценные и негабаритные вещи, от самых мелких, как зерна Гугол, или средних вроде клетки с меняющимися размерами, где все еще томится пленник, до этой короны, что занимает треть пространства.

Отец Ромуальд уже в комнате, все четверо сразу вперили взгляды в сумку, а отец Бенедерий сказал строгим ясным голосом:

– Брат паладин… прочти молитву, очисть свою душу и… с мыслью о Господе достань корону.

Я закрыл глаза, вспоминая с трепетом и холодом в груди, как прорывался с окровавленным мечом в руке к трону, где на сиденье черная корона Повелителя Двух Миров. Тогда мне казалось, что она вся черная, за исключением одного-единственного горящего диким огнем рубина, но наяву обод весь усеян впритык черными бриллиантами, а рубин зловеще горит в том месте, что над лбом. Бриллианты, как понимаю, либо не бриллианты вовсе, либо не только бриллианты, как и этот зловещий рубин…

Словно с другого континента донесся искаженный голос, в котором я с трудом узнал голос аббата:

– Брат паладин… пора…

Я расстегнул ремни, волна сладкого ужаса прокатилась по телу еще до того, как пальцы коснулись короны. В кончики стрельнул мучительно острый, отвратительно приятный холод. Задержав дыхание, я ухватил за обод и потащил наружу, и снова то странное ощущение, словно в руке горный хребет, а то и вся тяжесть Земли, и в то же время у меня на ладони абсолютно невесомая вещь.

Аббат напрягся, отец Велезариус вскрикнул в ужасе, а отец Ансельм закрыл глаза ладонью и присел, втянув голову в плечи. Только Ромуальд попытался сделать шаг в мою сторону, но его отшвырнуло к стене.

– Нет, – услышал я слабый голос потрясенного аббата, – это слишком для нас… брат паладин… положи обратно… сейчас же!

Последние слова он почти выкрикнул, ибо мои руки сами по себе поднимают корону выше и выше, пока не оказались на уровне головы.

– Верни обратно, – проговорил аббат хриплым голосом. – Верни… мир погибнет…

– Нет, – прорычал я, могучее и никогда не испытываемое наслаждение тугими волнами идет от кончиков пальцев, прокатывается по телу и наполняет все мое существо мрачным ликованием. – Нет… Это мое!

Отец Велезарий беззвучно открывал рот, но неведомая сила прижимает его к полу, где уже распростерся, словно лишенный костей, отец Ансельм.

– Клянусь, – донесся сквозь грохот кипящей в моих жилах крови голос аббата, – завтра ты возложишь на себя корону… Потерпи… и позволь приготовить торжество…

– Зачем это мне, – проревел я так мощно, что погасли свечи, а по келье пронесся ледяной ветер, – когда я уже сам…

Ладони с короной пошли вниз, я чувствовал неизъяснимое древнее наслаждение и предчувствовал сладостный момент, когда обруч плотно сядет на голову, и вся мощь и власть Повелителя Двух Миров войдет в меня и наполнит восхитительным счастьем всеобщего разрушения…

Я не услышал рычания и не увидел стремительно мелькнувшего тела, но острая боль заставила вскрикнуть. Я упал, подмятый чудовищно сильным зверем, что вжал меня в пол и тянется острыми клыками к моему горлу.

Рядом слышались испуганные крики, шум, грохот, лязг, я с трудом перевернулся на живот и спрятал горло, но чудовище не стало прокусывать мне шею и становую жилу, как обычно делают хищники, догнавшие жертву, и я наконец понял, что это Адский Пес снова помешал мне надеть темную корону.

Он часто и хрипло дышит, прямо передо мной зияет распахнутая дверь в коридор, скособочилась и висит на одной петле, аббата не видно, а отец Велезарий и отец Ансельм со странно закопченными лицами, словно весь день раздували затухший костер, горестно смотрят на остатки посохов: у отца Велезария осталась половина, у отца Ансельма и того меньше, древки почернели, а концы обуглились.

Отец Ромуальд усадил аббата обратно в кресло и приводит его в чувство. Я протянул руку, чтобы потрепать с благодарностью Бобика, но рука прошла сквозь его тело. Он лизнул мне пальцы, я успел ощутить горячий язык, но в следующее мгновение растворился в воздухе.

– Где, – прошептал я, – корона?

Оба часто и хрипло дышат, хватая воздух широко распахнутыми ртами, ответить не в силах, зато от противоположной стены раздался суровый голос отца Ромуальда:

– В твоей сумке.

Я оглянулся в удивлении, прямой и напряженный, как тетива на композитном луке, он держит ладони на плечах сидящего в кресле аббата, а тот выглядит там полным сил полководцем, а не дряхлым старцем.

Отец Велезариус, отдышавшись, прохрипел:

– Спасибо твоей божьей собачке… как только выбила корону из твоих рук, мы посохами в твою сумку…

– Кто бы поверил, – сказал отец Ансельм зло, – святое дерево посоха, выструганного из креста, на котором распяли Христа, не выдержало прикасания к этому… этой…

Я отстраненно подумал, что никто даже не среагировал на призрачную собаку, что каким-то чудом на короткое время становится реальной.

– Искренне сожалею… но то был не я…

– А кто? – спросил отец Ромуальд свирепо.

– Какая-то сила, – признался я, – что во мне. Отец настоятель, мне послышалось, что вы сказали…

Аббат ответил все еще сильным голосом, но идущим на спад, словно тоже быстро стареющим:

– Да, я это сказал.

– Это… чтобы обмануть… ту темную силу?