Тереза - Артур Шницлер

— Ваш суп остынет, фройляйн Фабиани, — сказала Тильда.

Тереза подняла глаза и сразу вспомнила, где она находится. Ее спутники вряд ли заметили ее отрешенность, они ели, болтали о пустяках, смеялись, и Тереза мало-помалу пришла в себя, она отдала должное кушаньям, радовалась чистому теплому воздуху, прекрасному виду, веселым людям, весне и воскресному настроению вокруг. Знакомая супружеская пара откланялась — они собирались еще подняться на один из ближайших холмов. Остальные отправились в обратный путь. На прекрасной открытой площадке с видом на Дунай и его долину они решили отдохнуть. Господин Вольшайн улегся на траву и уснул, Тереза и Тильда устроились в некотором отдалении от него и принялись болтать. Тереза была разговорчивее, чем обычно. В этот день ей вспомнилось так много из прошлого, столько людей, о которых она давно не думала и полагала их начисто забытыми, семьи, в которых она жила и работала, отцы, матери, дети, которых она воспитывала или хотя бы обучала, к которым она была безразлична или излишне привязана. Казалось, будто она перелистывает альбом с фотографиями, одни страницы пропуская, другие мельком проглядывая, на третьих подолгу или даже растроганно останавливаясь, и было грустно, но в то же время и успокоительно думать о том, что из всех этих детей вряд ли хоть один помнит о ней и, вероятно, никто ничего не знает о ее теперешней жизни.

Внимательно, обхватив колени руками, то с детским любопытством, то с серьезным участием Тильда слушала ее рассказ, и ее внимание делало памятные Терезе картины более живыми, чем они представлялись ей некогда. И она мысленно благодарила Тильду за то, что ее бедная жизнь за этот весенний час стала богаче.

Господин Вольшайн издали подмигнул им, поднялся, подошел поближе и спросил, много ли интересного они еще должны рассказать друг другу. Тереза и Тильда тоже поднялись, отряхнули с юбок траву и пыль, и все трое стали спускаться вниз. Тильда доверчиво взяла Терезу под руку, и они иногда обгоняли ее отца, а господин Вольшайн, набросив пиджак на плечи, следовал за ними. Они шли тем же путем, каким Тереза много лет назад спускалась с этого холма с Казимиром Тобишем… То было в первые дни, когда она уже носила под сердцем его ребенка.

Задолго до темноты Вольшайн и Тильда попрощались с Терезой у дверей ее дома. В этот вечер ей было вдвойне одиноко в квартире, еще не прогретой весенним теплом, и вскоре ее жизнь опять потекла своим чередом, столь же скудная событиями, как и раньше.

Прошло больше недели, и в течение всего этого времени Тильда держалась с Терезой почти так же отчужденно, как другие ученицы, а после занятий всегда куда-то торопилась, пока вдруг в один прекрасный день не передала ей приглашение отца в Оперу. Для Терезы это означало настоящий праздник — после многих лет вновь оказаться в огромном роскошном зале, к тому же рядом с Тильдой, почти что в роли ее старшей сестры, и слушать «Лоэнгрина», и не понадобилось бы особого мастерства оркестра и певцов, чтобы она растаяла от счастья. Господин Веркаде тоже был приглашен в ложу, а после театра все ужинали в роскошном гостиничном ресторане, где Тереза в своем поношенном платьице, явно не соответствовавшем обстановке, уже не могла чувствовать себя старшей сестрой Тильды — тем более что голландец беседовал почти исключительно с Тильдой, а господин Вольшайн, обычно довольно общительный, на этот раз был молчалив. Тереза, не зная толком причину, предположила деловые неурядицы, однако отнюдь не огорчилась этим. Более того, она, наоборот, развивала эту мысль далее — вплоть до того, что старая фабрика обанкротилась, Вольшайн потерял все свое состояние, а Тильда превратилась из богатой молодой дамы в бедную девушку, которой приходилось самой зарабатывать себе на жизнь, благодаря чему она стала бы бесконечно ближе Терезе, чем теперь.

Однако подлинная причина сумрачного настроения Вольшайна или того, что она сочла причиной, открылась Терезе спустя несколько дней, когда Тильда небрежным тоном огорошила ее сообщением, что обручилась с господином Веркаде. Они поженятся поздней осенью, будущим местом жительства молодоженов намечен Амстердам, куда господин Веркаде, кстати, уже укатил вчера на довольно долгое время. Пока Тильда все это рассказывала, Тереза слушала ее с застывшей улыбкой; эту улыбку вполне можно было счесть и за молчаливое поздравление, которое Тереза была не в силах выразить словами.

Она не понимала Вольшайна, согласившегося на этот брак, называла его про себя слабым или бесчувственным человеком и даже приписывала ему подлые мотивы, — например, его фирма находится в стесненных финансовых обстоятельствах и потому Вольшайн свел их: обручение нужно было ему, дабы спасти себя и свою фабрику. Не могла она поверить, будто Тильда, еще почти ребенок, действительно полюбила этого человека лет на двадцать, если не все двадцать пять, старше нее, не слишком привлекательного внешне и не особенно интересного внутренне. Тереза была склонна считать чистое юное существо невинной жертвой, не совсем понимающей, какая судьба ее ждет. У нее даже мелькнула мысль самой поговорить по душам с господином Вольшайном. Но она сразу же поняла смехотворность и даже невыполнимость такого замысла, в особенности потому, что Тереза и сама прекрасно знала: Тильда — отнюдь не тот человек, которого можно склонить или тем более принудить к тому, к чему у нее самой душа не лежала.

Мысль о скорой разлуке занимала Терезу до такой степени, что она почти не обращала внимания на мелкие и крупные повседневные заботы. Потеряв несколько учениц, она была вынуждена вести еще более скромный образ жизни, чем раньше. И почти не ощущала неприятности и скудости своего быта. Но даже то обстоятельство, что как-то вечером неожиданно вновь явился Франц с маленьким чемоданчиком и молча сел за стол поесть, а потом улегся на диван, как бы имея на это само собой разумеющееся право, означало для нее лишь еще одну неприятность, не хуже прочих. Поначалу выходило, что он ей не очень-то и мешал: большей частью лежал до полудня на диване, потом исчезал, перехватив кое-что из еды, чтобы вернуться лишь поздно вечером, а чаще ночью или лишь под утро, поэтому никогда не встречался с ее ученицами, что для нее всегда было нежелательно.

Иногда за Францем, который вел себя тише и вежливее, чем раньше, заходили его приятели. Один — тощий и долговязый, но очень красивый юноша, больше похожий на студента из небогатой буржуазной семьи. Во втором она сразу узнала того отвратительного парня, которого Франц недавно присылал к ней с запиской. Казалось, он специально старался выглядеть подозрительно, чтобы его взял на заметку первый же полицейский: легкие брючки в крупную клетку, короткий коричневый пиджачок, серая шапчонка, в мочке левого уха серьга, хриплый голос, хитрый взгляд искоса. Тереза стыдилась и даже побаивалась, как бы кто-нибудь из соседей по лестничной клетке не увидел его выходящим из ее квартиры, и не смогла удержаться от замечания на этот счет, высказанного Францу. В ответ тот вдруг встал перед ней в агрессивную позу и в самых грубых выражениях потребовал, чтобы она не смела оскорблять его друзей. «Он родом из лучшего дома, чем я! — крикнул Франц. — У него, по крайней мере, есть отец». Тереза пожала плечами и вышла из комнаты. И этот эпизод тоже почти не задел ее душу, омраченную более важными событиями.

Тильда продолжала регулярно посещать занятия, но ничего не говорила о своем женихе и вообще о предстоящей свадьбе, поэтому Тереза временами тешила себя надеждой на то, что обручение отменено. Однако, когда в одно из следующих воскресений ее вновь пригласили к обеду у Вольшайнов, на котором присутствовала и сестра хозяина дома, разговор за столом шел почти исключительно о приготовлениях к свадьбе, об уроках голландского языка, которые Тильда начала брать в последнее время и о которых Тереза только тут узнала, о приданом, о вилле господина Веркаде у пляжей Зандворта, о ферме на Яве, принадлежащей одному из его братьев. И господин Вольшайн на этот раз отнюдь не был рассеян или задумчив, он прямо-таки сиял от удовольствия, словно этот брак был вполне ему по сердцу и словно на свете не было ничего естественнее, чем в один прекрасный день отпустить с совершенно чужим человеком свою собственную дочь, с которой многие годы был так душевно и духовно близок, и тем самым потерять ее навеки.

Раньше, чем предполагалось, уже в самом начале июля, в ратуше состоялась свадьба. Тереза узнала об этом на следующий день из типографским способом отпечатанного извещения, отправленного ей по почте. Держа его в руке, она подумала, что предчувствовала что-то в этом роде. Ей уже казалось, что Тильда, уходя с последнего занятия, как-то многозначительно пожала ей руку. Вспомнился и особенный взгляд, который бросила на нее Тильда, обернувшись уже в дверях, — взгляд, в котором читались и некоторое сожаление, и легкая насмешка, как во взгляде ребенка, когда ему удалась злая проказа, последствия которой для жертвы он не в состоянии оценить. Несмотря на все это, Тереза надеялась хотя бы в один из следующих дней получить от Тильды весточку, отправленную во время свадебного путешествия. Но ничего похожего не случилось и долго еще не случалось. Ни письма, ни открытки, ни привета.