Полночь - время колдовства - Евгений Решетов

       Рядом кто-то зашевелился. Кто-то огромный и мягкий. Я повернул голову и кровь застыла в моих венах. На кровати лежала прямо скажем очень широкая в кости девица с заплывшими жиром глазками. Ее филейная часть в необъятных трусах выглядывала из-под одеяла и навевала на меня страх редкими черными волосами и красными прыщами. То ли девушка почувствовала обуявший меня ужас, уже готовый материализоваться в этом мире, то ли она в это время привыкла завтракать корытом щей, но девушка проснулась и сладко мне улыбнулась, показывая отсутствие некоторых зубов. Зато остальные зубы были на месте, такие желтые, крепкие, ими легко можно рвать даже очень жесткое мясо, что она, бьюсь об заклад, и делала.

       - Скажи, что ничего не было, - умоляюще произнес я, отстраняясь от нее и почти не ощущая биения испуганного пульса.

       Она послала мне воздушный поцелуй сальными губами. Я в слезах вскочил с кровати, собрал раскиданную по полу одежду и напялил ее на себя. Не разбирая направления, побежал куда-то налево по коридору, затем вниз по деревянной лестнице, проскочил нижний зал, промчался по еще одному коридору и выбежал на улицу. Инстинкт вывел меня из страшного места.

       В равнодушном к моим страданиям и мытарствам городе было еще совсем раннее утро. Легкий туман скрывал очертания домой и заставлял зябнуть руки. Тяжело вздыхая и всхлипывая, я побрел в свою таверну. Воспоминания возвращались нехотя, лениво. Я вспомнил, как вчера вышел проветриться из таверны, и видимо побрел в поисках приключений по вечернему городу. Хорошо, что меня в таком состоянии никто не убил или обокрал. Унуситы говорят, что Единый бережет пьяных и влюбленных, а я подходил под обе категории вместе взятые. По-моему я хотел набить рожу виконту и посмотреть в лживые глаза Велены, но забрел в бордель. Да, точно бордель. Как-то само-собой меня окрутили две миловидные девушки. Помню, как сорил деньгами, полученными от графа, будто я сам граф. Девушки умело поддерживали мою щедрость. В памяти запечатлелись жаркие поцелуи и объятия на низеньком диване в нижнем зале, потом мы поднялись в комнату, а вот потом, ничего не помню, хоть убей. И хорошо, что не помню. Хотя нет, отголоски какого-то грубого голоса и тяжести невесть откуда навалившаяся на меня впотьмах, все же всплывает в сознании. Я всерьез начал раздумывать о том, чтобы сжечь бордель вместе со всеми кто там находиться. Лишь бы никто не узнал. Потом все-таки отказался от этой идее и постарался подальше запрятать эти воспоминания.

       Я нащупал в кармане кошелек и обнаружил там немного денег. Погулял я знатно, надо сказать. Голова всё никак не унималась, тело было, словно, из ваты. А ведь мне сегодня предстоит еще убить Дитриха. Как же не вовремя меня предала Велена. Я заскрипел зубами от злости, уже выкинув из головы сегодняшнюю ночь и быстрее зашагал.

       Дверь мне открыл заспанный слуга. Не отвечая на его приветствие, я пролетел расстояние, отделяющее мне от комнаты и начал лихорадочно действовать. Вытряхнул содержимое походного мешка на кровать, снял акетон и одел тот самый плащ, в котором ходил к ювелиру в Армейне, взял лук, две стрелы с нанесенным на наконечник ядом, и сам яд.

       Сбежав по лестнице, я толкнул дверь и покинул таверну. Весь план котился к чертям. Я еще вчера ночью должен был залезть в дом Дитриха. Если бы его не оказалось там, то сегодня бы повторил попытку, а теперь у меня ровно на половину шансов меньше. Я его еще ни разу не видел, но уже люто ненавидел, мысленно обвиняя во всех пакостях случившихся со мной.

       Где же? Где же вы все лазите? Спите что ли еще? Вчера надо было еще этим озаботиться. Неожиданно я увидел выбирающегося из окна, расположенного на уровне земли, нищего. Ну, наконец-то, то, что нужно. Он был одет в грязные, засаленные лохмотья. Его нечёсаная, заросшая голова оказалась на уровне моего колена. Я хорошим ударом кулака оглушил бедняку нищего, и начал снимать с него лохмотья.

       Оставить его голым лежать посередине улицы, у меня рука не поднялась, поэтому я просунул его обратно в окно и толкнул. По звуку он упал на что-то мягкое. Жить будет.

       Кривляясь от омерзения, я снял свою одежду и засунул ее в мешок, где уже были стрелы и яд, потом облачился в лохмотья нищего. Гладковыбритая рожа выдавала меня. Я вытащил из мешка плащ и отрезал у него капюшон, вывалял в грязи и одел. Благо на улице царил еще очень ранний час, и никого не было, иначе у меня было бы много нежелательных свидетелей.

       Я быстро шел по улице к дому Дитриха. За спиной был мешок, который тоже пришлось вывалять в грязи и лук. Я просил Духов, чтобы никто меня не увидел. Нищий с луком - это нонсенс. Духи услышали меня. Никто не попался мне по пути, а ленивых, громыхающих доспехами стражников, я ловко избегал, только услышав их вдалеке, сразу же ныряя в какой-нибудь закоулок.

       Подойдя к дому предполагаемой жертвы, я начал лихорадочно прятать лук в наростах плюща, там же спрятал яд и стрелы. Оглядевшись, отошел от места сокрытия инструментов для готовящегося убийства, и, привалившись к забору дома Дитриха, начал изображать нищего. Я сел с протянутой рукой на мешок недалеко от ворот, так чтобы меня обязательно увидели, и всё видел я.

       Прежде, чем ворота заскрипели и открылись, прошел час. По улице уже ходили люди и с осуждением смотрели на меня. С территории дома Дитриха выкатилась роскошная карета с гербом. В окне ее дверцы я увидел мужчину средних лет и закричал:

       - Доблестный Дитрих фон Бран киньте монетку несчастному нищему, чей дом сгорел, жена скурвилась, а престарелых родителей кормить чем-то надо.

       Мужчина посмотрел на меня, затем перевел взгляд куда-то вглубь кареты. Показалась усатая, надменная физиономия другого мужчины, с сединой в волосах, очень похожего на портрет, что дал мне граф.

       - Кто же меня называет доблестным? - спросил он равнодушно.

       - Да все наши! - выкрикнул я.

       Мужчина состроил кислую мину, приоткрыл дверцу и кинул на землю монету. Я бросился к ней, как будто это было сказочное сокровище.

       Карета тронулась и покатила по улице. Я смотрел ей вслед, стоя над медяком. Не стал его поднимать, а вернулся на свое место, караулить возвращение хозяина дома.

       Ох, не сладко живётся нищим, ох, не сладко. В следующий раз не пройду равнодушно мимо, а обязательно кину монетку. Меня шпыняли все кто только мог. Дети кидали в меня камни, стражники гнали прочь, горожане материли. Я и часа не мог просидеть на одном месте без инцидента. Приходилось постоянно менять дислокацию, но дом и улицу я не терял из вида. Даже мысли о Велене отошли куда-то глубоко в зад, где им и место.