Секреты поведения людей - Павел Таранов

Если бы автор не осознал все это еще в 1939 году, ему в голову не пришло бы искать объяснения исторических событий в концепциях Берталанфи и Вернадского, казалось бы, не касающихся истории.

Благодаря соединению биогеохимии и системологии с исторической географией становится понятной причинная связь между биохимической энергией живого вещества биосферы и отдельными системами — от микроорганизма до суперэтноса. Системы работают на биохимической энергии, поглощая ее из окружающей среды. Если мутант поглощает больше энергии, чем это необходимо его организму, он должен ее истратить, а путь к этому только один — деяния.

Я не рассматриваю социальное лицо пассионариев, их цели, нормы этики. Это уже другая сторона вопроса, пассионарность может проявляться в самых разных формах, с равной легкостью порождая подвиги и преступления, созидания и разрушения, благо и зло. Не оставляя лишь места бездействию и спокойному равнодушию. Я говорю о пассионарности как о физиологическом природном признаке, который лучше всего определяется словом "страсть".

Отдельные пассионарные личности могут появляться даже в инертный период жизни этноса. Но для начального, «пускового» периода характерно появление значительного количества таких людей: уже 3–5 процентов от общей массы достаточно, чтобы началось движение. Они становятся ядром этноса, формируют его, цементируют.

Несомненно пассонарны Юлий Цезарь, Наполеон Бонапарт, Александр Македонский, Сулла. Но дело не в вождях. Испанские Габсбурги и французские Бурбоны были заурядными людьми, равно как большинство их придворных. Решающее значение приобретают не действия отдельных личностей, а тот общий настрой, который можно назвать уровнем пассионарного напряжения.

Идальго и шевалье, негоцианты и корсары, миссионеры, конкистадоры, писатели и художники — все они создавали такое внутреннее напряжение, что политика Испании XVI века и Франции XVII–XVIII веков отражала высокую пассионарность этих народов".

Если Лев Гумилев прав, то влияние на конкретных пассионариев равносильно влиянию на огромные контингенты людей, на всю мировую историю и даже на ход развития цивилизаций.

Вот где реальная власть над людьми, пути к глобальному могуществу!

Стимулируйте проявление человеком своего ума или красоты. Этого достаточно, чтобы породить для него проблемы: люди очень не любят превосходства ни в красоте, ни в уме.

Эта закономерность — из ряда "правил действия". Последние не просто «регистрируют» какую-то особенность человеческой природы и тем самым уже сигнализируют поведенческую проблему, но — вот ведь что! — могут быть превращены в разящее оружие, когда начинаются или «объявляются» коммуникационные (межчеловеческие, межличностные), так сказать, «военные» действия.

"Прежде всего, господа, не будем доверять нашим первым юношеским порывам — они почти всегда добры".

Разве мы не сливаем первую воду, откручивая кран, желая освежиться прохладной водой? Это вовсе не неприятие теплоты, это — ее неуместность в данных обстоятельствах.

Подталкивая человека к душевной порывистости, к первым импульсам открытости и воспитанного в нем обществом человеколюбия, мы обрекаем его на опрометчивые, полные обратной опасности действия.

Это все равно, что ковырять раскаленные уголья вместо кочерги голой ладонью.

И подобно тому как не входим мы в людные места без одежды, так и натура наша (самость, личность) не должна демонстрироваться наготой естественности, подставляясь под злые насмешки и непонятность, ввиду нарушения законов "негласных правил" и родовых табу.

Мы таковы, что наша первая спонтанная реакция на то или иное раздражение неизбежно будет иметь эмоциональный характер.

Вторая же реакция, происходящая почти одновременно с первой, имеет оттенок нравоучительный, т. е. она затронет наши нормы, убеждения, устоявшиеся представления. Для проверки войдите в образ руководителя и спросите себя, так же ли вы будете подходить к оценке работы подчиненного, которого считали "обыкновенным, нормальным" служащим, если вдруг узнаете, что он отбывал срок в тюрьме? Что из того, что, по всей вероятности, тот проступок не имеет никакого отношения к его нынешней деятельности на предприятии?

В геометрии такое невозможно. А вот в делах людских… сколько угодно. Смотрите сами.

В недавно появившемся креме-дезодоранте инструкция внедряет в сознание потребителя приоритетные достоинства и необычные особенности нового препарата (см. с. 315). Оказывается, он "создан при помощи натуральных веществ без спирта и, что самое главное, без алюминиевых солей (многочисленные исследования показали, что чрезмерное количество алюминиевых солей может нанести вред человеческому организму)".

Схема рекламной интриги здесь изящна до элегантности.

Сначала надо перечислить всю негативную сферу, т. е. акцентно надавить на то, чего нет. Разумеется, скромно умалчивая о том, что чего-то нет не потому, что оно действительно вредно и неприемлемо, а потому, что в нем просто не было ни малейшей нужды. То есть можно было бы вместо "без спирта" написать "без глицерина", "без дистиллированной воды" или "без серной и соляной кислот".

Что же до "алюминиевых солей", то ремарка о их вредности сложена как-то расплывчато, очень неконкретно, даже абстрактно, но зато в контексте как бы достаточного свидетельства обоснованности невключения их, алюминиевых солей, в число определяющих ингредиентов. Для организма человека, к сожалению, много что вредно, так что в сопроводиловке вместо «солей» могло быть смело поставлено «сера», «ртуть», «мышьяк», «цианистый калий».

И все же отдать должное рекламистам данной парфюмерной «новинки» приходится, ибо остроумность их находки — очевидна. Товар раскупается, и не в последнюю очередь благодаря им.

Мы же скажем: благодаря использованию правила "пересечения параллельных".

Привлечение несвязанных сведений из разнородных сфер может дать эффект усиления и активизации смысла, повышения привлекательиости и убеждающего воздействия.

Подтверждает ли обычная наша жизнь это правило?

Да, подтверждает. Возьмите цикл грузинских рассказов Бабеля (1894–1940). В одном из них, "Мой первый гонорар", Исаак Эммануилович вспоминает давний тифлисский эпизод, когда он, двадцатилетний, в один из душных вечеров захотел любви и нашел ее в лице Веры. Проститутки, которая за десятку согласилась быть первой в его жизни женщиной.

"…Вера села на кровать, расставив колени. Глаза ее блуждали в чистых областях забот и дружбы. Потом она увидела меня, в двубортной куртке. Женщина сцепила руки и потянулась.

— Заждался небось… Ничего, сейчас сделаемся…

Но что собиралась Вера делать — я так и не понял.

Приготовления ее были похожи на приготовления доктора к операции. Она зажгла керосинку и поставила на нее кастрюлю с водой. Она положила чистое полотенце на спинку кровати и повесила кружку от клизмы над головой, кружку с белой шишкой, болтающейся по стене. Когда вода согрелась, Вера перелила ее в клизму, бросила в кружку красный кристалл и стала через голову стягивать с себя платье. Большая женщина с опавшими плечами и мятым животом стояла передо мной. Расплывшиеся соски слепо уставились в сторону.

— Пока вода доспеет, — сказала моя возлюбленная, подь-ка сюда, попрыгунчик…

Я не двинулся с места. Во мне оцепенело отчаяние.

Зачем променял я одиночество на это логово, полное нищей тоски, на умирающих мух и трехногую мебель…

О боги моей юности!.. Как непохожа была будничная эта стряпня на любовь моих хозяев за стеной, на протяжный, закатывающийся их визг…

Вера положила ладони под груди и показала их.

— Что сидишь невесел, голову повесил?.. Поди сюда…

Я не двинулся с места. Вера подняла рубаху к животу и снова села на кровать.

— Или денег пожалел?

— Моих денег не жалко…

Я сказал это рвущимся голосом.

— Почему так — не жалко?.. Или ты вор?..

— Я не вор.

— Нинкуешь у воров?

— Я мальчик.

— Я вижу, что не корова, — пробормотала Вера. Глаза ее слипались. Она легла и, притянув меня к себе, стала шарить по моему телу.

— Мальчик, — закричал я, — ты понимаешь, мальчик у армян…

О боги моей юности!.. Из двадцати прожитых лет пять ушло на придумывание повестей, тысячи повестей, сосавших мозг. Они лежали у меня на сердце, как жаба на камне. Сдвинутая силой одиночества, одна из них упала на землю. Видно, на роду мне было написано, чтобы тифлисская проститутка сделалась первой моей читательницей. Я похолодел от внезапной моей выдумки и рассказал ей историю о мальчике у армян. Если бы я меньше и ленивей думал о своем ремесле, я заплел бы пошлую историю о выгнанном из дома сыне богатого чиновника, об отце-деспоте и матери-мучинице. Я не сделал этой ошибки. Хорошо придуманной истории незачем походить на действительную жизнь. Жизнь изо всех сил старается походить на хорошо придуманную историю. Поэтому, и еще потому, что так нужно было моей слушательнице, я родился в местечке Алешки, Херсонской губернии. Отец работал чертежником в конторе речного пароходства. Он дни и ночи бился над чертежами, чтобы дать нам, детям, образование, но мы пошли в мать, лакомку и хохотунью.