Последний бросок на запад - Егор Овчаренков

Вадим Чернышев с гордостью посмотрел на себя в высокое зеркало. Новая форма сержанта хорватской армии была ему к лицу. Плевать на то, что он предатель, зато это хорошо оплачивается. А выполненное задание — пленение главного русского рейнджера, знаменитого уже у хорватов Емельянова, автоматически привело к повышению в звании и премиальным.

Какое может быть сравнение с прежним. Платят ему теперь не жалкие гроши, а целую тысячу дойчмарок в месяц плюс полное содержание, плюс медицинская страховка!

То, что по всем законам он дезертир и предатель, его мало волновало.

В конце концов чем эти сербы отличаются от хорватов? Язык один и тот же, выглядят одинаково гадко… Те же славяне.

Религией? Да черт с ней! Поют те же самые псалмы, — только одни на мертвом и непонятном латинском, другие на еще более мертвом и не более понятном старославянском. Да и вообще, что это за язык такой — «старославянский»? Да нет такого языка! Русский — понятно. Украинский — понятно, есть такой. Польский, сербскохорватский, болгарский — это тоже реальные языки! А старославянский — кому он нужен?

Босняки, так те мусульмане, это тоже понятно… Ну и пусть молятся своему Аллаху. Хрен с ними!

А тысяча дойчмарок в месяц — это не шутки. За год это двенадцать тысяч, больше четырех тысяч лат! Да с этими деньгами он купит в Риге отличную квартиру, и на машину останется. И пошла в жопу эта Россия! Жалко, конечно, свой народ… русских в Латвии, — думал он. — Ну ничего, выгоним лабусов из Риги… В конце концов Рига — стопроцентный русский город. Даже если и не получится ничего, хотя бы постреляю… В латышей стрелять будет куда приятнее, чем в братьев-славян.

С этой Югославией, после ее разделения, черт ногу сломит. Земли — не больше, чем во всей Балтии, а границ понаделали… От Македонии до Словении — дюжина наберется. Это на территории, по размеру не превышающей какую нибудь российскую область!

А этот полковник, его теперешний начальник Зденко Янтолич — наглый тип. Вы, говорит, принимали участие в боевых операциях, убивали хорватов? Будто я такой дурак, чтобы правду сказать! Вот, говорю, приволок главного убийцу ваших солдат… Поверили…

А другой командир, Мирослав Новак, капитан контрразведки — поумней Зденко. Докажите, говорит, ваше лояльное отношение к нам. Ну я отвечаю, что, мол, хоть и русский, а всю жизнь в Латвии прожил. Там в католический костел ходил, хоть сам и некрещеный. Военное дело знаю, вот и поехал туда, где война идет… А к сербам попал потому, что только они и набирают у нас наемников. Все время мечтал к вам перейти, да не получалось.

Вадим еще раз осмотрел себя в зеркале и отправился в душ. Горячая вода хоть каждый день! Не то, что в лагере четников, даже холодной нет! Умывайся зимой в снегу, летом в ручейке.

Вадим разделся и, потягиваясь, как сытый кот, встал под душ, повернул кран… Что-то затрещало, захлюпало… Из сетки душа на его обнаженное тело полилась темно-коричневая холодная жидкость.

— Ах ты зараза!.. — с воплями выскочил Чернышев. — Обманули!

Схватив полотенце, он начал стирать с себя вонючую ржавую жижу.

— Нет, только подумай! — поеживаясь от холода, запричитал он вслух. — Куда ни сунься, везде тебя обманывают. Нет, это невозможно! Нужно жаловаться, пускай зарплату повышают!

Одевшись, он направился в свою комнату, которую делил с другим сержантом, худым и усатым хорватом..

— Здорово! — поприветствовал его Чернышев, проходя в угол комнаты, где стояла кофеварка с отбитой горловиной на колбе.

Залив в кофеварку воды и засыпав в ситечко кофе, Вадим включил агрегат и сел на свою кровать, наблюдая за сержантом.

— А ты где был? Я проснулся, а тебя нет, — сказал тот.

— Пытался принять душ… — недовольно ответил Вадим, вспомнив вонючую жижицу, льющуюся из-под крана.

— Что, не удалось?

— Нет, вода горячая не идет.

— A-а… Видимо, опять электричество отключили, — позевывая, сказал сержант, поднимаясь и натягивая на себя одежду.

— Что?! — вскрикнул Чернышев, бросаясь к кофеварке.

Та была холодная.

— Вот, бля, суки! Опять обманули! Уроды, придурки…

— Ты на кого ругаешься? — строго спросил хорват, внимательно посмотрев на рижанина.

Чернышев смутился, но быстро нашел ответ:

— Да на кого еще я могу ругаться, как не на четников! — Да?

Чернышев продолжал ругаться на недавних братьев по оружию, кляня их на чем свет стоит:

— Ублюдки! Из-за того, что они развязали войну, даже кофе по-человечески попить нельзя. А какие зверства они творят! Я такого насмотрелся, что вовек не забуду!

— Да, это уж точно… Кстати, тебя вызывал наш полковник.

— Какой?

— Как какой? Наш командир полка Янтолич.

— Не знаешь зачем?

— Да тот мерзавец, которого ты приволок, очухался. Полковник вроде лично будет его допрашивать. Передали, чтобы ты обязательно пришел к нему после занятий со своими подчиненными…

Комната, в которую ввели Емельянова два дюжих хорвата, напоминала кабинет директора какого-нибудь крупного предприятия. Большой черный стол, к торцу которого приставлен еще один, поменьше; вдоль стены стеллажи с книгами и папками.

За столом, спиной к окну, сидел лысый мужчина средних лет, одетый в военную форму цвета хаки. Перед ним был раскрыт портативный компьютер. Он что-то быстро набирал на клавиатуре, глядя на дисплей.

Охранники поставили Емельянова перед столом и отошли в стороны. Офицер еще несколько минут следил за дисплеем, после чего поднял голову и изучающе посмотрел на пленного.

— Емельянов Дмитрий Валерьевич. В России осужден за убийство двух человек. Бежал из тюрьмы на краденом автомобиле. По поддельным документам пробрался в Сербию, где нанялся в армию. Участвовал в налетах на хорватские города и села… — человек нажал какие-то кнопки на компьютере, некоторое время смотрел на экран, затем продолжил: — Вы неоднократно принимали участие в операциях, целью которых являлись захват хорватской и боснийской земли, уничтожение коренного населения… В марте попали в плен. Бежали… Да, у вас очень интересная биография. Делая вывод из имеющихся у меня фактов, я могу предположить, что у вас патологическая склонность к насилию. Но, к счастью, вы теперь в наших руках. И на этот раз вам не удастся отсюда бежать. Сейчас я проведу допрос, после которого состоится военно-полевой суд. Вы согласны дать показания?

Емельянов стоял с абсолютно невозмутимым лицом. Его очень удивило, что хорват обладает столь обширной информацией о нем, но это в данный момент его мало трогало. Гораздо важнее было найти выход из создавшейся ситуации. Ведь должен же быть какой-то выход?

Дима хотел было сказать, что его целью был добровольный переход на сторону хорватов, однако после той информации, которую ему сообщил полковник, и особенно после предательства Чернышева, Емельянов понял: ему все равно никто не поверит, и он только усугубит свое положение.

Стало быть, говорить о своей цели перейти на сторону хорватов не было смысла…

«Да, вляпался, — подумал Дмитрий с тоской, — сидел бы в лагере, может быть, все и обошлось бы… Не век же будут самолеты НАТО сербов бомбить».

— Так вы согласны давать показания?

— Где я и кто вы такой? — вопросом на вопрос ответил Емельянов.

Хорват недовольно поморщился.

— Меня зовут Зденко Янтолич. Я командир полка вооруженных сил Хорватской республики Герцеговина. В данный момент вы находитесь в Милевинской тюрьме, можно сказать, концлагере… Еще вопросы есть?

— Да. Почему вы держите здесь ни в чем не повинных людей?

— Это вы себя считаете ни в чем не повинным человеком? — усмехнулся Зденко.

— Нет, не себя. А тех мирных сербов, беженцев из Сараево, которые здесь находятся.

— Ну, не такие уж они мирные… Кроме того, концлагеря первыми на всей территории Югославии стали устраивать именно сербы. Наши действия являются ответом на те территориальные захваты, которые произвели сербы четыре года назад, и зверства, которые совершаются до сих пор. У нас идет национально-освободительная война. Но в данный момент я не намерен обсуждать с вами политику наших стран. У меня имеется исчерпывающая информация о совершенных вами преступлениях. Я имею в виду совершенных здесь. То, что вы натворили в России, меня не волнует, — полковник снова усмехнулся. — Так вы готовы давать показания?

— Какие?

Невозмутимый вид Емельянова начинал действовать Янтоличу на нервы.

— Итак, — начал хорват, — первое обвинение состоит в следующем: двадцать первого января тысяча девятьсот девяносто пятого года вы в составе сербского диверсионного отряда напали на наш город Михайловац. Разграбив его, вы лично принимали участие в расстреле мужского населения. После чего вы принялись насиловать хорватских женщин. Покидая город, вы сожгли его дотла. Вы не будете отрицать этот факт?