Франко. Краткая биография - Габриэлла Эшфорд Ходжес
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре после объединения сформировался чрезмерный, продажный и дорогостоящий двор, ядро которого составила разросшаяся и хорошо оплачиваемая бюрократия. Франко мастерски разыгрывал свою партию, разжигая ревность между основными группами, входящими в «Движение», и позволяя им нейтрализовать друг друга в попытках выйти на первые роли. Инстинктивное осознание своих недостатков и собственная неуемная жадность помогали ему адекватно использовать чужие слабости, в частности корыстолюбие политических конкурентов. Подобно крестному отцу мафии, он покупал потенциальных соперников, предлагая им должности, милости или оказывая услуги — все, что требовалось, чтобы обеспечить их лояльность — и вплетая тем самым этих людей в ткань своего режима. Для самых твердокаменных фалангистов не потребовалось слишком много времени, чтобы понять — сотрудничество с Франко приносит значительные дивиденды.
Каудильо перенес собственный военный опыт в Африке на националистическую Испанию, где он утвердился в качестве авторитарной патерналистской фигуры, а различные группы стали частью своего рода братства, в рамках которого они спорили и состязались между собой. Любые лица, решившиеся бросить вызов отеческой власти Франко, тут же рисковали вызвать гнев других членов «братства». Слабые личности, осознавая относительную безопасность и надежность предлагаемой каудильо структуры, охотно подчинялись ее законам и с удовольствием подписывались под неясными и путаными фантазиями своего лидера. Другие же просто делали вид, что во всем согласны с каудильо, цинично признавая получаемые от этого выгоды. Раздавая милости и карая, Франко сумел полностью обезопасить себя, поддерживая соперничающие группировки в состоянии постоянной напряженности, когда они были готовы в любой момент вцепиться друг другу в глотку.
Подобно фашистам в Германии, националистическая Испания предоставила массе самых обычных, ординарных людей законную возможность для в общем-то криминального поведения. Франко дал будоражащий выход ранее подавляемым импульсам и инстинктам, он, по сути, отменил индивидуальную мораль — как предполагалось, ради «блага» его «команды», а тех, у кого и ранее отсутствовали этические нормы, освободил от страха перед наказанием. Убийства, пытки, насилие и грабеж стали нормальным явлением и даже поощрялись, если они совершались во имя высшей, идеализированной «власти». Франко также как бы открыл клапан для выплеска ненависти к женщинам и страха перед ними — чувства, которые ярко проявились у него самого в Африке. То, что соратники каудильо испытывали постоянный страх перед властными, политизированными представительницами враждебного им лагеря, стало ясно из отравленной националистической прессы, которая заклеймила социалистку Маргариту Нелькен, поскольку она «не женщина, а отвратительная помесь, образчик гермафродита» и потаскуха, использующая «свою женскую часть для предоставления платных любовных утех». Лидера коммунистов Долорес Ибаррури, Пасионарию, которая воплощала все, чего эти люди боялись и ненавидели, обвинили в том, что она — «бывшая монашенка, ставшая знаменитой после того, как однажды на улице набросилась на несчастного монаха и зубами прокусила ему яремную вену». Франко, конечно, возмущался, ознакомившись в 1938 году с таким сообщением: «Если вы поедете в Астурию, то встретите там пятнадцати- и шестнадцатилетних, а то и более юных девочек, изнасилованных и беременных. Вы найдете там массу примеров различных надругательств, множество девочек, которые были реквизированы для того или иного русского офицера, и бессчетное количество других доказательств варварства». Но на самом деле в националистической Испании насилие над женщинами и девочками считалось не только приемлемым, но и являлось составной частью франкистского режима. По словам Артура Кестлера, генерал Кейпо де Льяно «описывал сцены насилия с непристойным удовольствием, что само по себе было косвенным подстрекательством к повторению подобных сцен». Как выяснится уже в мирное время, эта ненависть к женщинам и эта «сексуальная психопатология» не ограничатся только годами войны.
И, как уже много раз было, невротические страхи Франко принесли ему значительные политические дивиденды. Призывая своих сторонников терроризировать и искоренять левых, он закладывал основы режима, которому впоследствии никто не сможет всерьез угрожать. Именно поэтому Франко отверг целый ряд международных мирных инициатив и продолжал бороться за безусловную сдачу республиканцев. Единственным среди националистов человеком, обладавшим значительной властью, который еще мог представлять какую-то угрозу положению Франко, оставался Мола. Каудильо не мог без жгучей ревности относиться к тому факту, что Мола сыграл ключевую роль в подготовке восстания, к которому сам Франко изначально относился прохладно, боясь бесславного поражения. Оба лидера не всегда сходились в оценке военной ситуации, но резко отличало их совсем другое. Известный своим почти маниакальным аскетизмом, Мола был в ужасе от разбухших сетей коррупции, в которые Франко, завладев абсолютной властью, завлекал подчиненных. С этой точки зрения симпатии генерала могли привлечь республиканцы, которые устанавливали парламентское правление, а не авторитарный режим. Трудно сказать, как повел бы себя далее Мола, но 3 июня 1937 года его самолет разбился на пути из Памплоны в Виторию, причем все находившиеся на борту погибли. Чтобы сообщить каудильо ужасную новость, послали страшно нервничавшего начальника главного штаба военно-морского флота. Когда после долгих колебаний и околичностей он все же выговорил, что Мола погиб, Франко весьма холодно ответил: «Только и всего. А то я уже боялся, вы мне скажете, что потоплен крейсер «Канариас». Когда гроб с телом Молы спускали по трапу самолета у штаба дивизии, генералиссимус, к тому времени ставший довольно тучным, вскинул руку в фашистском приветствии. В этот момент его форма лопнула под мышкой, что вызвало приглушенные смешки в свите каудильо. Сам же он, наоборот, не выказал никаких эмоций во время похорон. И хотя вскоре открыли памятник Моле, Франко очень хотел, чтобы память о нем похоронили вместе с телом. Личные бумаги Молы немедленно изъяли, а его ведущая роль в восстании и военных действиях была умело смягчена, так, чтобы удовлетворить ненасытную потребность Франко во всем ощущать свое превосходство. Его усилия не помешали Гитлеру годы спустя заявить: «Подлинной трагедией для Испании оказалась смерть Молы; это был настоящий мозг, настоящий лидер». И хотя устранение еще одного соперника только утвердило веру Франко в собственное бессмертие, он отнюдь не был расположен оставлять что-либо на волю случая. С этого времени он перестает летать на фронт на самолете, повсюду разъезжая на автомобиле.
Почувствовав себя гораздо уверенней в политическом и психологическом плане после кончины Молы, Франко стал проявлять значительно больший интерес к войне. Он лично обсудил тактику дальнейших боевых действий с полковником Барросо, своим начальником генерального штаба, и генералом Кинделаном. 11 июня северная армия, теперь уже под командованием
