В смерти – жизнь - Эдгар Алан По

Таким образом газета старалась создать впечатление о равнодушии родных и близких Мари, несовместимом с предположением, что они допускали, будто найденная покойница – Мари. Газета не останавливалась и перед инсинуациями – будто бы Мари, заручившись поддержкой друзей, решила скрыться из города по причинам, бросающим тень на ее девичью непорочность; друзья же, когда в Сене выловили покойницу, по виду чем-то напоминающую скрывающуюся девицу, воспользовались случаем и присочинили, в расчете на человеческую доверчивость, историю, будто она погибла. Но и на этот раз «L'Etoile» слишком зарвалась. Было положительно доказано, что равнодушие родных существовало лишь в воображении газеты, что старая женщина совсем обессилела, от горя себя не помнила и ни на что не была годна; что Сент-Эсташ принял роковую весть не то чтобы невозмутимо, а пришел в такое отчаяние и настолько обезумел, что мосье Бове упросил одного друга и родственника оставаться при нем неотлучно и глаз с него не спускать и не пустил его к покойнице, когда ее обследовали после эксгумации. Более того, несмотря на попытки «L'Etoile» представить дело таким образом, будто вторично покойница была похоронена на казенный счет и предложение похоронить ее на льготных условиях в отдельной, а не общей могиле было отвергнуто семьей и будто ни один представитель семейства не почтил своим присутствием похорон.., вопреки, повторяю, ухищрениям «L'Etoile» упрочить впечатление, которое ей хотелось создать, голословность всех этих утверждений была доказана неопровержимо. Позднее газета подкапывается уже и под самого Бове. Предоставим слово редактору:

«Дело принимает новый оборот. Нам сообщают, что на днях, когда некая мадам Б, случайно оказалась у дома мадам Роже, вышедший из дома мосье Бове сказал ей, что вот-вот должен прийти жандарм, так пусть она, мадам Б., не вздумает заговаривать с жандармом до его (мосье Бове) возвращения, он сам уладит дело… Похоже на то, будто мосье Бове захватил все это дело в свои руки так, что и не подступишься. И куда ни подашься, всюду он тут… Невесть почему он вообразил, что полиция должна обращаться за содействием только к нему, и представители мужской половины этого семейства жалуются, что он оттирает их как-то очень уже странно. Почему-то его явно не устраивало, чтобы родню допустили взглянуть на покойницу».

Приводился следующий факт, долженствующий придать подозрениям, которые навлекались на Бове, своеобразный оттенок. Кто-то из знакомых, зайдя к нему в контору за несколько дней до исчезновения девицы и не застав, заметил розу, воткнутую в замочную скважину двери, и имя «Мари», написанное на грифельной дощечке.

В общем же в прессе преобладало мнение, что Мари стала жертвой шайки оголтелых мерзавцев, что ее завезли за реку, изнасиловали и убили. «Le Commercial» * , издание очень влиятельное, давало решительный отпор этой полюбившейся толпе версии. Приведу две-три выдержки с ее полос:

«Мы убеждены, что до сих пор все поиски шли по ложному следу, поскольку он вел к заставе дю Руль. Исключена всякая возможность, чтобы личность, столь известная тысячам людей, как эта молодая особа, прошла три квартала и ее никто не заметил, а никто бы не забыл, что видел ее, – она возбуждала любопытство.

Когда же она вышла, улицы были полны народа… Немыслимо, чтобы ей удалось пройти до заставы дю Руль или до улицы де Дром, и ее не узнала по крайней мере дюжина людей; однако пока не слышно было, что кто-нибудь видел ее вне стен материнского дома, и кроме свидетельства о ее намерении, нет никаких доказательств, что она вообще покидала его стены. Платье на ней было разорвано, обкручено вокруг тела и завязано, что дало возможность перенести ее, как тюк. Если бы убийство совершилось у заставы дю Руль, то это бы не понадобилось. Само по себе появление всплывшего тела у Заставы не дает указаний на то, где именно его бросили в воду. Кусок материи в два фута длиной и в один шириной, оторванный от одной из юбок злополучной девицы, был обмотан под подбородком вокруг шеи и завязан на затылке, явно с целью заглушить крики. Это дело рук молодцов, у которых носовые платки не водятся».

За день-два до появления у нас префекта полиция получила исключительной важности сведения, полностью опровергающие главные доводы «Le Commercial». Двое парнишек, сыновья некоей мадам Делюк, шнырявших в рощице близ заставы дю Руль, забрались невзначай в частый кустарник, где наткнулись на три-четыре крупных валуна, сложенных так, чтобы образовалось своего рода креслице со спинкой и подставкой для ног. На верхнем камне была брошена белая нижняя юбка, на среднем – шелковый шарфик. Здесь же оказались, кроме того, зонтик, перчатки и носовой платок. На платке было вышито «Мари Роже». Обрывки платья были найдены, по соседству в колючих зарослях ежевики. Трава вокруг была вытоптана, кустарник переломан – все говорило об отчаянной борьбе. Ограда между кустарником и рекой оказалась поваленной, следы на земле свидетельствовали о том, что здесь протащили волоком какую-то тяжелую ношу.

Выражая единодушное мнение всей парижской прессы, еженедельник «Le Soleil» * следующим образом комментировал открытие:

«Судя по всему, обнаруженные предметы пролежали на месте находки недели три-четыре; они насквозь промокли от дождя и слиплись от плесени. Они успели зарасти травой. Шелк на зонтике еще сохранял прочность, но ткань его села. Верхняя часть зонта, где он собирался и складывался, прогнила от плесени и, как только его раскрыли, лопнула… Кустарник выдрал из одежды клочки дюйма по три в ширину и по шесть в длину. Один из этих обрывков – от подола платья, со следами штопки; второй – от юбки. Вырваны они ровной полосой и повисли на колючках кустарника на высоте около фута от земли… Не остается сомнений, что место, на котором произошло это чудовищное зверство, – установлено».

За этим открытием последовали новые. Мадам Делюк показала, что содержит при дороге гостиницу; это почти у самой реки, по соседству с заставой дю Руль. Окрестности вокруг безлюдные, просто глухие. Чуть ли не каждое воскресенье тут наплыв всякого городского сброда, переправляются отсюда на ту сторону реки. Часов около трех в то злосчастное воскресенье в гостиницу заходила барышня в сопровождении очень смуглого молодого человека. Посидели какое-то время. Отсюда они направились в лес поблизости. Мадам Делюк обратила внимание на платье девицы, потому что почти точь-в-точь такое же носила одна ее умершая родственница. А шарфик ей особенно запомнился. Вскоре сюда явилась целая ватага сущих висельников, горланили тут, напили, наели и убрались, не заплатив, в том же направлении, что и молодой человек с барышней; вернулись эти бесстыдники, когда смеркалось, и через реку гребли так, словно спешили поскорее унести ноги.

А уже совсем затемно мадам Делюк и ее старший сын услышали женский крик где-то неподалеку от гостиницы. Кричали отчаянно, но почти тотчас же крик и оборвался. Мадам Делюк опознала не только шарфик, найденный в кустарнике, но и платье, снятое с покойницы. Затем кучер омнибуса, некий Валанс * , показал, что видел в то воскресенье, как Мари Роже переправлялась на пароме через Сену с каким-то загорелым молодчиком. Он, Баланс, знал Мари и ошибиться никак не мог. Вещи, найденные в кустарнике, родные Мари признали безоговорочно.

Подборка газетных материалов, составленная мной по указанию Дюпена, включала еще один, последний пункт; но он и сам по себе достаточно красноречив. Оказывается, сразу же после того, как нашли вещи, о которых только что была речь, – неподалеку от кустарника, где, как предполагали, над ней надругались, обнаружили бездыханное, то есть почти уже бездыханное, тело суженого Мари, Сент-Эсташа. Рядом валялся пустой пузырек с этикеткой: «Лауданум». Дыхание Сент-Эсташа сильно отдавало ядом. Он умер, так и не заговорив. При нем оказалась записка, всего несколько слов – о любви к Мари и о решении покончить с собой.

– Вряд ли нужно говорить вам, – сказал Дюпен, тщательно изучив мои заметки, – что это дело гораздо более мудреное, чем на улице Морг, от которого оно отличается весьма существенно. Это – очень жестокое, но самое обыкновенное убийство. В нем нет ничего outre *. Обратите внимание, что именно поэтому и сочли, что раскрыть тайну будет просто, а именно это и создает трудности. Вот почему на первых порах решили, что объявлять награду не нужно. У мирмидонян Г, хватило ума сообразить, как и почему могло такое зверство совершиться. Они могли представить себе способ – множество способов – его совершения и мотив.., сколько угодно мотивов преступления; а поскольку не исключено было, что одна из их догадок могла оказаться правильной, то они и решили, что находятся на верном пути. Но уже то, как легко было представить себе одинаково правдоподобно возможности этого убийства совершенно по-разному, указывало, что разобраться в нем будет не просто. Как я уже говорил, в поисках истины разум ориентируют отступления от рутины, нарушающие ее единообразие, и правильна в случаях, подобных теперешнему, не постановка вопроса: «Что же, собственно, произошло?», а вопрос: «Что произошло такого, чего ни разу не происходило до этого?» Осматривая квартиру мадам Л’Эспане*, агенты Г, растерялись и совершенно пали духом от той самой необычности убийства, которая для строго систематичного интеллекта явилась бы обнадеживающим признаком, и вместе с тем, тот же интеллект в полном отчаянии от рутинности всего, на что ни взгляни в деле этой продавщицы из парфюмерной, а молодцов из префектуры эта рутинность заставляла заранее торжествовать.