Что может быть лучше? (сборник) - Михаил Армалинский

– Ешь говно, да не капь, возьми ложечку да ешь понемножечку.

Мы расхохотались, отставили тарелки и снова слились.

Отлип я от Наташки и вздохнул:

– Эх, хороша у тебя пизда.

На что Наташка со знанием дела вставила:

– Пизда не бог, а помогает.

Я решил взбодриться и Наташку развлечь, включил на видике оргию. Там человек двадцать переплеталось. Наташка смотрела-смотрела и головой тряхнула:

– Кто кого ебёт – сам чёрт не разберёт.

– А ты девушка верная или тебе нравится групповуха?

– Дай хуй свежий, хоть медвежий, – легко призналась Наташка.

– Так ты на любого мужика чужого согласна?

– Не поёбши, не узнаешь.

– Ты, конечно, права. Ну и что же ты обо мне теперь узнала?

– Ебёт – как город берёт, а слез – как лысый бес.

– Спасибо за комплимент. А ты заметила, что у меня на хуе неровности имеются, тебе не противно?

У меня две бородавки выросли, я всё думал, что женщине может быть неприятно, когда она их увидит, но Наташка меня аргументированно успокоила:

– Коли на хуй бородавка, так и то пизде прибавка.

– Ну и отлично, – обрадовался я и снова её захотел. – Давай повернись-ка, – скомандовал я Наташке.

Наташка не заставила себя уговаривать, а быстро повернулась задом, пояснив:

– В среду – с переду, а в пятницу – в задницу.

И впрямь сегодня была пятница.

– Какой у тебя роскошный зад! – восхитился я.

– Баба без жопы – что корабль без парусов, – услышал я спереди.

– Ух, как сладко у тебя внутри! – воскликнул я, дойдя до упора.

– Хую в любой дыре счастье, – проурчала Наташка.

– Счастье, да не одинаковое, – возразил я, наяривая.

– Да-да, те же яйца, только вид сбоку, – скептически отозвалась Наталья и пукнула. – Нечем срать, так воздухом, – прокомментировала Наташка и принялась стонать.

Всю ночь мы наслаждались, а под утро мне надоело, и мы заснули.

Через два дня упорных наслаждений я почувствовал, что Наташку пора спровадить, и говорю, что мне на работу надо идти, а она отвечает:

– Работа не хуй – неделю простоит.

– Но мне действительно надо.

– Попизди, попизди – соловьём будешь, – ухмыльнулась Наташка и нехотя стала одеваться.

Я тоже стал натягивать одежду.

– Обдёрни хуй-то, рубашка видна, – бросила Наташка уже со злобой.

Перед уходом она задала мне загадку, от которой мне её снова захотелось:

«Повыше коленца, пониже пупенца, во что суют, как зовут?»

Я в виде ответа хотел было схватить её за пизду, но Наташка увернулась и сказала отгадку:

– Карман.

Это был явно намёк, чтобы я его держал шире.

Мы вышли на улицу. И Наташка, не прощаясь, пошла быстрым шагом от меня.

– Ты куда идёшь? – крикнул я вслед.

– Куды? К хую на муды, – ответила она не оборачиваясь.

– До свиданья!

– Будь здоров – еби коров! – попрощалась со мной красавица.

И тут я вспомнил поговорку, где-то услышанную, и выкрикнул ей вслед:

– Жениться – не усраться: можно и подождать!

Я шёл по улице и напевал песню удовлетворённости и свободы:

«Кто ебёт да поёт, тот два века живёт».

Кисло-сладкая месть

Впервые опубликовано в General Erotic. 2003. № 94.

Дело было в СССР.

Увидев Олега, его знакомые начинали шептать ещё не знакомым, что он ездил в Швецию. Тогда такой поездки было достаточно, чтобы вызывать благоговение и трепет перед счастливцем. Хотя парень он был противный – лингвист какой-то. Но не только поэтому. Объяснение – ниже.

Я же нигде за границей не бывал и о Швеции знал лишь, что она– родина сексуальной революции, а не слонов, как моя отчизна. Знание это подкреплялось чёрно-белыми фотокопиями со шведских цветных порнографических журналов, которые мне удалось раздобыть и использовать для соблазнения девушек, показывая им эти фотографии после первой рюмки.

На Олега мне было с лёгкой завистью наплевать, но у него в активе, помимо поездки в Швецию, была подружка зазывающей красоты. Звать Людка. Грудь у неё была великой и высокой. По не понятным мне причинам Людка была влюблена в Олега, а был он гнусный, особенно внешне. Но, быть может, он ей что-то привёз из Швеции, например, огромный искусственный хуй, и за это Людка его любила. Хотя сие мне не было известно наверняка, тем не менее только такой подарок представлялся мне единственным обоснованным аргументом, почему красивая Людка любит противного Олега. Правда, есть и второй аргумент: любовь слепа и в то же время зла.

Но самое смешное, что Людка училась в нашем институте, и поэтому я на неё часто натыкался: то в коридорах, то во внутреннем дворе. И её грудь меня всегда отпружинивала. Раз я набрался смелости и заговорил с ней.

– У тебя, наверно, большое сердце, – выдвинул я гипотезу.

– Нормальное сердце, – ответила она бездоказательно. – С чего ты это взял?

Я выразительно посмотрел на её огнедышащую грудь, с трудом скрываемую кофточкой. Людка ухмыльнулась и пошла дальше по коридору. Я её нагнал:

– Я видел тебя как-то с Олегом в пивном баре.

– Ты Олега знаешь? – спросила Людка, замедляя шаг.

– Отдалённо. Знаю, что он всю Швецию объехал. Ты с ним тоже ездила? – Я нарочно задал ей вопрос с известным мне ответом, чтобы заставить её продолжать разговор.

– Нет, я его здесь ждала.

– Молодец, – похвалил я её, – не хочешь по этому поводу со мной в кино сходить?

– А что смотреть?

– Американскую народную сказку – переложение русской народной: «Три богатыря».

– Это что ещё за кино такое?

– Великолепная семёрка, – разъяснил я, чем вызвал у Людки смех, а смех, как известно, подобно водке, расслабляет бабу.

Мы договорились, что встретимся у метро на следующий день, и в последний момент, перед тем как расстаться, Людка спросила доверительно:

– Ты не можешь мне одолжить пять рублей? На два дня, – добавила она для убедительности неминуемого возврата долга.

Случайно у меня имелось пять рублей, хотя обыкновенно содержание моих карманов в среднем составляло около рубля. Я радостно дал ей пятёрку, в уверенности, что долг ещё больше привяжет Людку ко мне.

На следующий день эскалатор, у которого я поджидал её для культпохода в кино, изверг несколько сотен не нужных мне людей, пока я не осознал, что нужную мне Людку он уже не выблюет. Я поплёлся домой, уверяя себя, что она обязательно должна со мной встретиться назавтра, хотя бы для того, чтобы отдать пять рублей. Я, будучи человеком обязательным, никак не мог поначалу уразуметь, что мир построен по законам непунктуальности и что люди обязательные – это аномалия, а точнее, дураки, которых имеют люди необязательные.

Моё фиаско с Людкой напомнило мне мой ранне-юношеский случай, в точности совпадавший как по сути, так и по денежным единицам. У меня, четырнадцатилетнего, одолжил пять рублей двадцатипятилетний художник-плакатист из дома отдыха, что располагался по соседству с дачей, где я жил. В основе моей готовности расстаться с деньгами было обещание художника познакомить меня с доступной женщиной, которая была его близкой знакомой. В то время за пизду я, как Фауст, отдал бы душу. Но вместо желанной пизды я просто потерял пятёрку, так как художник исчез в неизвестном направлении. Но даже если бы направление его исчезновения было бы мне известно, вряд ли что-либо изменилось бы в мою пользу – отнять у этого верзилы деньги у меня бы не получилось.

Когда Людка заняла у меня деньги, я сразу вспомнил этот случай. Но тот факт, что на этот раз у меня просила в долг желанная девушка, не позволил мне приравнять эти две ситуации – мне почему-то казалось, что девушка должна отдавать долги. Но это конечно же было ещё большим заблуждением.

Так и оказалось – Людка меня наебла, не ебя, что и есть самое обидное в половых отношениях.

Через несколько дней мы с Вовкой, моим приятелем, пошли в пивной бар, где я впервые увидел Олега. Он был там, будто никуда не уходил с прошлого раза, только сегодня рядом с ним на этот раз сидела Людка. Именно Вовка и познакомил меня тогда с Олегом и шептал мне в ухо про его Швецию.

Олег заметил Вовку и меня и стал грести к себе руками, призывая нас к его столику. Вовка вырвал из-под кого-то лишние стулья, и мы, пробившись сквозь табачный дым, уселись за столик, на которым кучковалась кодла пивных бутылок.

Когда Олег знакомил меня с Людкой, она посмотрела на меня так, будто впервые видит, и явно давая мне знак, чтобы я вёл себя аналогично. Я и вёл.

Олег заказал ещё бутылок, и их принесли чуть ли не десяток, забрав пустые. Я подумал, что вот, пропивают мою пятёрку или, что хуже, уже пропили. Я-то при всём желании не мог отыграться на пиве – пол-литра мне за раз никогда не выпить, и я всегда маленькую брал, которой мне вполне хватало. А все пили бутылку за бутылкой, и Вовка с Олегом восхищались мягкостью опьянения, которое даёт пиво в отличие от удара по башке, который получаешь от водки.

Именно Вовка и приучил меня к пиву в том плане, что я раньше вообще к нему не притрагивался, ибо горькое, а я только сладкое любил. В крайнем случае – кисло-сладкое. По той же причине я не курил, так как, попробовав, никакого удовольствия от дыма не получил, а удовольствие у меня – единственный критерий для занятия чем-либо. Искусственность процесса курения как такового, когда надо вдыхать в себя горький дым, меня отталкивала по принципиальным соображениям противоестественности, помимо простой невкусности. А с пивом вышло постепенное приятие, так как его пьют, что является естественным процессом; а по вкусу оно оказалось в конце концов интересным, да ещё с солёностями. Вот я к нему и пристрастился, но, как я уже говорил, в строго ограниченных объёмах. Так что я не мог разделить восхищения Вовки, Олега и Людки мягкостью опьянения – я более интересовался мягкостью Людкиной груди и прочих недоступных частей её тела.