Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Та, услышав звон посуды, тут же влетела на кухню и набросилась на горячее. Юля даже не успела попросить ее не торопиться, чтобы не обжечься, потому что внимание ее привлекло совсем другое. Антон вышел на площадку, закрыв за собой дверь, но крики оттуда были все равно слышны в квартире.
– Уходи, говорю, подобру-поздорову! – с надрывом говорил Антон, хватая беременную молоденькую девушку за руки. – Я не разрешал тебе вламываться к нам!
Девушка пыталась ударить его или оцарапать ему лицо, но у нее ничего не получалось; когда-то, наверное, миленькое лицо ее перекосилось от ненависти и ярости. Большой живот мешал наброситься на Антона и устроить настоящую драку.
– Не уйду! – кричала она. – Сколько еще лапшу вешать мне будешь? Пусть она знает! Пусть ВСЕ знают! Бабник! Обманщик! Обещал развестись – разводись!
Очередной гормональный срыв привел к тому, что она не выдержала и явилась к Антону, решив раз и навсегда рассорить его с женой. Из-за этого же срыва она была не способна мыслить здраво, потому не смогла придумать ничего изящнее, чем устроить скандал прямо на лестничной площадке, чтобы все соседи смогли услышать, не только семья самого Антона.
– Иди лучше готовься рожать, че ты сюда приперлась? Меня ослушалась, значит? Иди давай, пока тебя не услышали, – хрипел Антон, с трудом удерживаясь от крика. Он уворачивался от ее пощечин и старался не сделать ей больно.
Антон бросил вороватый взгляд на дверь в их квартиру и застыл на месте, получив, наконец, увесистый удар по лицу. На пороге стояла Юля и смотрела на них стеклянными глазами, в руках ее повис половник, с которого стекал жирный мясной сок прямо на коврик у входной двери.
– Ты пожила, теперь моя очередь! Вот так! – презрительно выкрикнула девушка с высоко задранным носом и пошла, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, вниз по лестнице.
До того беспечный взгляд Антона сменился на виноватый и заискивающий. На лицо натянулась глупая задабривающая улыбка, сделавшая его внезапно столь чужим и отвратным, словно он был неприятелем, который почему-то живет у них в квартире на равных с ними правах.
Когда Костя объявил Алине о своем сюрпризе, она была подавлена; глубокое смятение не позволило ей даже проронить слова благодарности. Она лишь пробормотала что-то вроде: «У меня бы спросил сначала». Но, как всякий влюбленный, пусть даже заново влюбленный, Константин не придал значения ее тону, списав его на скуку Алины. А сюрприз он приготовил не просто неожиданный и приятный, но и крайне продуманный.
Для начала он пригласил ее родителей на две недели к ним, купил им билеты, а затем приобрел билеты на эту же дату для них двоих – на Тенерифе. Таким образом, осенью, когда дети пойдут в школу и сад, они вдвоем должны были поехать в романтическое путешествие, которого у них не было уже много лет.
С того самого момента, в ожидании поездки, Алина прошла все стадии эмоционального неприятия этого сюрприза. Сначала она была подавлена из-за того, что не испытала радости от новости: не было волнения, предвкушения, замирания сердца. Тогда к чему было путешествие? Затем ей стало казаться, что поездка лишь усугубит положение дел: сейчас Костя не подозревал, что ее что-то гнетет, потому как их обоих многое отвлекало: кого работа, кого быт, дети, общение с ними.
Там же они останутся вдвоем, совершенно одни, у них появится в десять, если не в двадцать раз больше свободного времени, и они будут обязаны проводить его вместе. Ей стало страшно от одной мысли, что она будет круглые сутки с ним, ведь муж по-прежнему был ей противен. Чужой, неуважаемый, ненужный, вот каким он был теперь для нее. Что же хорошего оставалось в Константине, из-за чего она так цеплялась за него? Этот вопрос не давал Алине покоя.
Почему тогда, весной, она приняла решение бороться за него? Она совершенно не могла вспомнить, потому как теперь ей хотелось оставить его. Неужели все сводилось исключительно к его деньгам? Одна лишь жадность, собственническое чувство, что накопления и имущество, причитающиеся ее детям, достанутся какой-то другой молодой девице без образования, – получалось, только это было ее главной мотивацией «не рубить дров», не ломать их семью.
Она силилась вызвать в себе те таинственные чувства святости семейных уз, про которые без устали твердила Женя, но не могла. Алина видела их с Костей лишь как двух чужих друг другу людей, которых почти ничего не объединяло теперь.
Алина поняла, что поездка поставит точку в их отношениях, потому что она не выдержит этого испытания – целых две недели непрерывно врать, натягивать улыбку на лицо, – все эти унижения станут невыносимыми для нее. Боязнь поездки сделала ее вконец нервозной, и в аэропорту она начала истерически кричать на сотрудницу таможенного контроля, которая потребовала, чтобы она сняла кроссовки и положила их на ленту, тогда как Косте таких требований не предъявили. Костя, уже начинавший уставать от ее нервозности, начал шипеть ей в ухо:
– Ты с ума сошла? Нас сейчас снимут с рейса, довыпендриваешься!
– И ты заодно с ними? – гаркнула в ответ Алина.
После этого они сильно поругались, нисколько не заботясь о том, что вокруг была масса других пассажиров, ставших невольными свидетелями этой крайне некрасивой семейной ссоры. Потом в полете они едва разговаривали друг с другом, уткнувшись в экраны телевизоров, меняя фильм за фильмом. Они приехали, как обычно, не слишком поздно: было всего шесть часов вечера, можно было еще целый вечер потратить на что-то романтичное, как и планировал Костя до полета, однако теперь они просто приняли душ по очереди и легли спать.
Алине не спалось, она вышла на широкую лоджию и стала смотреть на черное звездное небо. Это был конец. У нее не было больше сил сопротивляться своей натуре: ничто в мире уже не могло сделать Костю милым и дорогим, как когда-то. Почему он так поступил с ней?
Ей казалось раньше, что если она будет всегда идеально красивой – с ногтями, покрытыми гель-лаком, со свежей укладкой, стройной, подтянутой, спортивной, будет следить за кожей и делать постоянные процедуры по ее омоложению, то он никогда не посмотрит на молодых ушлых девиц
