Перекрестки сумерек - Роберт Джордан

Большие темные глаза Туон вспыхнули, как молния в ночном небе, но она произнесла:

– Думаю, скоро я узнаю, чего стоят твои обещания, Игрушка. Селусия у ее ног зашипела как кошка, которую окунули в воду,

и повернула голову, словно собираясь возразить, но Туон слегка двинула левой рукой, и голубоглазая женщина покраснела и промолчала. Высокородные использовали что-то вроде языка жестов, когда имели дело со своими слугами. Мэт пожалел, что не понимает этих знаков.

– Ответь мне на один вопрос, Туон, – сказал он.

Ему послышалось, что Сеталль пробормотала: «Вот глупец». На скулах Селусии заиграли желваки, а в глазах Туон зажегся опасный огонек, но если она намерена продолжать называть его Игрушкой, то пусть его сожгут, если он будет награждать ее какими-то титулами.

– Сколько тебе лет? – Мэт слышал, что Туон была всего несколькими годами младше его, но при взгляде на нее в это трудно было поверить.

К его изумлению, опасная искорка в ее глазах разгорелась пламенем. На этот раз это было не просто молнией. Таким взглядом можно испепелить на месте. Туон выпрямила плечи и вытянулась в полный рост – не слишком большой; Мэт сомневался, что она будет выше пяти футов, не вставая на цыпочки, как бы ни тянулась.

– Через пять месяцев наступит мой четырнадцатый День Наречения Истинного Имени, – проговорила она, и ее голос никак нельзя было назвать холодным. По правде говоря, от него исходило больше жару, чем от печки. Мэт на секунду почувствовал, как в нем просыпается надежда, но она еще не закончила. – Ах да, вы же здесь сохраняете имена, данные при рождении, не так ли? Значит, это будет мой двадцатый день рождения. Ты доволен, Игрушка? Ты опасался, что выкрал… ребенка? – последнее слово она чуть ли не прошипела.

Мэт замахал перед собой руками, отчаянно отметая такое предположение. Если женщина начинает шипеть, как закипающий чайник, мужчина, у которого есть хоть какие-то мозги, должен придумать способ поскорее охладить ее. Туон сжимала чашку так крепко, что на тыльной стороне ладони выступили сухожилия, а ему не хотелось испытывать, перенесет ли его бедро еще одно падение на пол. По правде говоря, юноша не был уверен, так ли она хотела попасть в него в первый раз. Ее руки могли двигаться очень быстро.

– Я просто хотел знать, вот и все, – быстро проговорил Мэт. – Мне было любопытно, в конце концов. Мне самому лишь немного больше. – Двадцать. А он так надеялся, что она еще слишком молода, чтобы выйти замуж в ближайшие три-четыре года! Он готов был приветствовать все, что могло помешать свадьбе.

Наклонив голову, Туон некоторое время с подозрением изучала его, а затем швырнула чашку на кровать рядом с госпожой Анан и вновь уселась на табурет, уделив такое внимание расправлению своих необъятных шерстяных юбок, словно это было роскошное шелковое платье. Но при этом она продолжала внимательно рассматривать его сквозь свои длинные ресницы.

– Где твое кольцо? – требовательно спросила она.

Он машинально дотронулся большим пальцем левой руки до того места, где обычно находилось его продолговатое кольцо-печатка.

– Я не ношу его все время. – Еще бы, ведь все в Таразинском дворце знали о нем. Оно в любом случае слишком выделялось бы на фоне его грубой одежды бродяги. Даже печать на нем была не его собственная, просто пробная работа резчика. Удивительно, насколько его рука стала легкой без кольца. Слишком легкой. И странно, что он заметил это. Но, с другой стороны, почему бы и нет? О Свет, из-за этих костей он начинает шарахаться от каждой тени и подпрыгивать при каждом вздохе! Или, может быть, это из-за нее? Подобная мысль не приносила успокоения.

Мэт двинулся было к незанятой кровати, но Селусия метнулась к ней с такой быстротой, что позавидовал бы любой из акробатов, и распростерлась во весь рост, подперев рукой голову. При этом ее платок немного сбился, но она поспешно поправила его, не отрывая от Мэта взгляда, надменного и холодного, как у королевы. Он взглянул на вторую кровать, но госпожа Анан положила на нее свою довольно обширную вышивку, якобы для того, чтобы расправить юбки, ясно давая понять, что не собирается уступать ни единого дюйма. Чтоб ей сгореть, она ведет себя так, словно охраняет Туон от него! Женщины всегда держатся друг за дружку, так что у мужчины не остается ни единого шанса. Что ж, до сих пор он ухитрялся не давать Эгинин слишком уж командовать, и он не собирался позволять Сеталль Анан, или грудастой горничной, или великой и могучей Верховной Леди, треклятой Дочери Девяти растреклятых Лун, издеваться над собой! Правда, вряд ли он позволит себе отпихнуть кого-либо из них, чтобы освободить себе сиденье.

Облокотившись на шкафчик с выдвижными ящиками в ногах кровати, на которой сидела госпожа Анан, он попытался придумать, что ему сказать. Он всегда без труда находил то, что нужно говорить женщинам, но сейчас его мозги были оглушены грохотом костей. Все три женщины смотрели на него с неодобрением – он только что не слышал, как они называют его трусом! – и поэтому Мэт просто улыбнулся. Женщины часто говорили ему, что у него улыбка победителя.

Туон испустила глубокий вздох, который даже отдаленно нельзя было счесть вздохом побежденного.

– Ты помнишь лицо Артура Ястребиное Крыло, Игрушка?

Госпожа Анан удивленно захлопала глазами, а Селусия села на кровати, хмуро воззрившись на него. Почему она глядит так на него? Туон же просто смотрела, сложив руки на коленях, холодно и сосредоточенно, как Мудрая в День Солнца.

Улыбку Мэта словно заморозило. О Свет, что она знает. Как она вообще может знать что-либо? Он лежал под палящим солнцем, держась за бок обеими руками, пытаясь удержать последние капли вытекающей из него жизни и размышляя, стоит ли продолжать цепляться за жизнь. С Алдешаром после этого дня было покончено. Чья-то тень на мгновение закрыла солнце, а затем высокий человек в доспехах склонился над ним, держа свой шлем под мышкой: темные глубоко посаженные глаза горели над крючковатым носом. «Ты хорошо бился против меня сегодня, Кулэйн, как и в предыдущие дни, – произнес этот памятный голос. – Будешь ли ты жить со мною в мире?» С последним вздохом он рассмеялся в лицо Артуру Ястребиное Кругло. Он ненавидел воспоминания о том, как умирал.

Дюжина других сражений промелькнула в его сознании – память древних времен, которая теперь принадлежала ему. Артур Пейнд-раг был человеком, с которым было трудно ужиться даже до того, как начались войны.

С трудом переведя дыхание, он попытался найти нужные слова. Сейчас не тот момент, чтобы начинать изъясняться на Древнем Наречии.