Механическое сердце. Черный принц - Карина Демина

Холодно.

Воздух хрустальный, колючий. И Кэри слизывает осколки с губ, а Брокк хмурится.

– Обморозишь. Идем.

Идти тяжело. Протоптанная в сугробах тропа узка, а Кэри одета так, что и поворачивается-то с трудом. Она пыхтит и вздыхает, переваливаясь с ноги на ногу.

Шерстяные чулки колются. А странные толстые, мехом внутрь штаны и вовсе, кажется, не сгибаются. Как и толстенный пуховый свитер, и длинная парка, прикрывающая руки до кончиков пальцев, правда, на пальцах – касторовые перчатки…

Кэри терпит.

Если ему так спокойней, то пускай.

На высоте еще холодней, так он сказал, и Кэри верит. Ей безумно хочется на эту самую высоту, к ярким звездам, которые проступают сквозь покрывало дня. Ради них, ради неба… и ради Брокка она потерпит.

– Кэри, познакомься, это Гранит.

Зверь устроился на краю обрыва.

– Вообще-то номер двенадцатый по ведомости, – Брокк произнес это странным тоном, – но мне больше нравится по именам.

– Ты им дал имена?

– Тоже полагаешь это глупостью?

– Нет. Он… и вправду гранитный.

Металлический. И металл обындевел, отчего зверь казался посеребренным. Иней лежал на плотной четырехгранной чешуе, что покрывала узкое тело дракона, на остриях игл, поднимавшихся вдоль хребта, на широких когтях, которые впились в камень.

На темных, исчерченных энергоконтурами крыльях.

Зверь поднял голову на змеиной шее.

– Он… великолепен.

Шевельнулся хвост, сметая снег в пропасть. Массивное тело приподнялось на лапах.

– Не бойся. – Брокк держал за руку.

– Не боюсь.

В многогранных глазах механического дракона отражалась она, Кэри, и еще горы, сложенные из сотен осколков стекла. И Брокк тоже, странно огромный, серьезный.

Незнакомый.

– Ты сядешь первой…

Дракон приближался, он не шел, скользил по земле, совершенно беззвучно, оставляя в снегу широкий след. Он остановился по знаку Брокка, лег, изогнувшись, выставив растопыренную лапу. И когти-якоря зацепились за камень. Лед на чешуе растаял, и теперь она, темно-красная, гранитная, блестела, омытая влагой. Стащив перчатку, Кэри протянула руку.

Ей было страшно.

И интересно.

Страшно интересно, а Брокк не мешал. Он верил своему дракону? Наверное. И тот, втянув воздух узкими ноздрями, точно проталинами в массивной голове, подался навстречу. Ладонь Кэри коснулась шершавого, слегка влажного металла. Она пробежала пальцами по чешуе, которая на морде набирала цвет до рубинового, густого, коснулась острых скул, украшенных тончайшими перьями-ветроловами, провела по узкому разрезу пасти.

– Ты… очень красивый.

Дракон заворчал и легонько ткнул Кэри в грудь.

– Я… не думала, что они такие… живые.

Живые, пусть и сделанные из металла.

– Нравится? – Брокк гладил шершавый драконий бок, смахивая воду.

– Нравится. Очень.

Седло крепилось за передними лапами дракона, широкие ремни уходили под них, прирастая к скобам-крюкам, и Брокк, наверняка раз в десятый, проверил каждое крепление. А Гранит, наблюдая за ним, скалился, он-то знал, что крепления надежны.

– Вообще-то на них не летают. – Брокк сам поднял Кэри в седло. – Удобно?

– Да.

Не лошадь, на которой приходится сидеть боком, и Кэри все-таки ерзает, цепляется за выступающую из седла скобу, а Брокк закрепляет ремни. Он же, забравшись на подставленное Гранитом крыло, поднимает шарф до самых глаз и шапку опускает.

– Там зверски холодно.

Небо прозрачное, слюдяное. И звезды выглядят невероятно близкими, руку протяни – и соберешь в горсть.

– Главное, ничего не бойся. – Он забирается в седло и долго возится с постромками.

Ремней много, и Гранит в нетерпении начинает посвистывать. Он встряхивает головой, и чешуя вспыхивает, разгораются контуры энергетических линий.

– Вперед. – Брокк хлопнул по металлическому боку, и дракон замер, чтобы в следующий миг соскользнуть в пропасть. Он оказался на краю как-то очень быстро, Кэри не успела закричать, лишь сильней вцепилась в скобу. А зверь уже падал. Он летел вдоль сине-зеленой стеклянной стены, ощерившейся клыками старого ледника.

Серое.

Золотое. И снова синее. Гул реки, которая прорывается из каменного тела горы, выплескиваясь на острые камни. Вода кипит, и брызги окружают ее паром. Ущелье бездонно, и Кэри, кажется, все-таки кричит. Встречный ветер стягивает шарф, полосует щеки холодом, отбрасывает назад, и ремни упряжи натягиваются до предела.

Не страшно.

Ее прижимает к Брокку, руки которого кажутся надежней всех ремней. И Кэри слышит свой собственный, верно совершенно безумный смех. А дракон вдруг распахивает крылья. Они выгибаются шелковыми парусами, слишком тонкими, чтобы удержать массивное тело зверя.

Гул.

И тяжелые удары сердца, скрытого под броней.

Ярко вспыхивают контуры, все разом, ослепляя и оглушая всплеском энергии. А вывернутые встречным ветром крылья смыкаются над головой Кэри, на долю мгновения заслоняя солнечный свет. И эта темнота уютна.

Падение становится полетом. Первый удар, и плотный воздух все же держит механического зверя, он же карабкается, выше и выше, выбираясь из пропасти, из каменных берегов ее, подальше от бурлящей реки. Кажется, Кэри чувствует на губах вкус этой воды.

– Вверх. – Ветер рвет голос Брокка, играя ошметками слов, но Гранит слышит.

Он изгибается, и длинная шея вклинивается в русло воздушного потока.

Выше.

И еще.

С каждым ударом крыльев, которые распластались от берега до берега. И натягивается до предела алхимическая ткань, дугой гнутся опорные спицы, и не спицы вовсе – кости. Расплываются тонкие нити воздушных перьев, ловят направление ветра.

– Ты как?

– Хорошо! – Кэри кричит, но ее не слышат. Наверное. И повернуться не позволяют.

– Сейчас пойдем выше…

К самому небу, которое, чем дальше, тем прозрачней становится, и синева его обманчивая блекнет, вызволяя черную пряжу ночи. Звезды-алмазы.

Полумесяц-аграф.

Добраться бы…

И почти добравшись, Гранит расправляет крылья. Он вытягивается стрелой, вклиниваясь между шалями ветра, опираясь на них, для него плотных, надежных, и скользит.

– Если не боишься, посмотри вниз. Красиво.

Сине-зеленая, далекая земля, нарисованная на шелке. Горы. И предгорья в снегу. Тонкие сосуды рек и, кажется, озеро. Или не озеро – бусина, нашитая на лоскутном платке… и еще одна, грубая, каменная, наверное, город.

– Куда мы летим?

– К морю.

Зимнее море написано серым, тяжелым, набрякшим. Грань, расшитая серебром, и еще немного лебяжьего пуха на гривы водяных лошадей.

– Не устала?

Разве от такого устанешь?

Гранит спускается к самой воде, летит навстречу собственной тени, которая огромна и тяжела.

– Корабль!

Парусник крался вдоль берега, и потемневшие, пропитавшиеся солью паруса его ловили ветер. Сверху корабль выглядел игрушечным, нелепым… медлительным.

– И еще один…

– Идут в Лагсат, это прибрежный городок, там склады. – Брокк по-прежнему держал ее крепко. – Если хочешь, завтра прогуляемся. Там вечная ярмарка. Оттуда начинается путь на Перевал, вот и свозят все, что только есть. Говорят, даже в сезон вьюг Лагсатский базар не закрывается.

Завтра? Кэри попыталась обернуться, чтобы разглядеть лицо мужа.

– Сиди смирно, – проворчал он.

Приходится: упряжь держит крепко…

– Я был там однажды. Странное место. – Брокк наклонился и теперь говорил на ухо. – Там есть деревянные лавки в два этажа, старые, еще альвами выращенные… ты же видела?

…их собственный дом в долине, пребывавший в какой-то неизъяснимой полужизни-полудреме. Летом он просыпался, выпуская из стен тонкие побеги, которые садовник-полукровка срезал, утверждая, что сейчас все одно некому рост направить.

Ушли мастера.

А дома остались. И брошенные, забытые, тосковали по хозяевам, способным слышать их. Садовник подкармливал дом, заказывая подводы с навозом, который разбрасывал вдоль линии колючего кустарника, и тонкие змеевидные корни пробивали травяной покров. Они шевелились, и с ними шевелилась сама земля.

Смотреть на это было неприятно.

На стенах дома проступал рисунок жил, а в комнатах поселялся едва уловимый запах свежескошенной травы. Кэри дом терпел, с садовником мирился…

…он оживал, когда появлялась Эйо, жаль, что визиты эти были недолгими.

– В них торгуют редкостями. Старым серебром или красным буком. Каюн-камнем… на самом деле это смола измененных альвами деревьев, из нее делают лекарства. Или кожи дубят. Добавляют в стекла, ты помнишь наши красные кубки?

Не красные – пурпурные, насыщенного цвета, который исчезал, стоило кубок охладить. А нагреваясь, возвращался, тонкими полосами, вихрями и звездами, всякий раз вырисовывая новый узор.

– Альвийские куклы… шелк… и все, что еще осталось от их мира. – Брокк коснулся губами уха.

– Осталось немного?

– Немного.

Гранит скользил вдоль берега, который становился выше. Скалы срастались друг с другом в бурую громадину. Подошва ее, вылизанная морем до блеска, сияла на солнце, а вдоль хребта вытянулись седые ледники.